Сборник коротких эротических рассказов
Осторожным, медленным движением я подался назад и также медленно, но настойчиво продвинул вперед, чуть глубже. Затем снова и снова повторяя движения, с каждым разом увеличивал силу толчка. Но я не торопился, старался двигаться как можно ленивее. Марина быстро подстроилась под этот ритм и начала расслабляться. Даже не столько она покорилась моему ритму, сколько переняла, присвоила его.
Я выбрал ритм скорее интуитивно, нежели опытным путем, и теперь старался не сбиться. Марина отдала мне инициативу. Ее пальчики быстро нашли мошонку и, пока я оттягивал новый толчок, не упускали момента, шаловливо перебирая мячики.
Поскольку каждый новый толчок слегка поднимался все выше по тоннелю губок, мой шишак все отчаянней льнул к горячей зоне вокруг клитора. Я чувствовал (по движению пальцев), как росло волнение Марины.
Редко случается, чтобы мужчина и женщина так скоро попадали за тот рубеж, что отделяет нас от беспредельной гармонии. Мы с Мариной никогда бы не достигли этого вместе, если бы решили перепихнуться сразу, в первую встречу, когда я омыл ее ссадины. Напряжение и отчужденность теперь отступили, давая место радости, которая проросла через часы нашего общения. Когда я сказал «беспредельная гармония», я имел в виду ситуацию, когда он больше думает о ее удовольствии, чем о своем, когда она озабочена тем, чтобы ему было хорошо. Мой любезный член — сосредоточение моей радости думал лишь о ее клиторе, и эта мысль двигала им.
Пальчики Марины поощряли, когда член устремился к электрической кнопке ее наслаждения. Казалось, будто наши нервные системы слились в единую, и это слияние произошло в месте величайшей радости.
Когда я наконец-то дотронулся до этой кнопочки, сработал взрыватель, что-то содрогнулось в ней. Взрыв внутри был чем-то похожим на рухнувшее здание — Марина замерла на неуловимую долю секунды, будто быстро рассчитывая степень неизбежного разрушения. Какая-то доля секунды, но для меня вполне достаточно, чтобы изменить угол, под которым должен брызнуть мой спермофонтан — брызнуть вверх, вверх, как можно выше. И вот тогда она рухнула.
Марина проделала со своим клитором то, что может проделать только женщина, а я тем временем крутил набухшие соски, тискал их и беспрерывно выкручивал полушария. Дрожь пронизала Марину с ног до головы, влагалище походило на раскаленную печь, исторгающую неповторимое очарование на вновь возрождающегося к жизни спермодрайвера. Член оправдал такое название, испустив еще одну изрядную порцию давно хранимого семени. Навстречу этим извержениям двигались один за другим энергичные приливы тепла, обдавая мой член сладостной, густой влагой.
Марина купалась в своем восторге и будто не замечала мой. Но я ошибался.
Почувствовал, что член затвердел вновь, я попытался ретироваться с последним своим оргазмом. — У-у?.. — простонала Марина. — М-м-м… ответил я. — 0-о… — прошептала девушка, затаив дыхание.
— М-мн-мн?.. — недоуменно откликнулся я, делая ленивые движения.
— М-мн-н-н… — мечтательно и протяжно выразила Марина переполнявшую ее страсть.
Мы продолжали этот лишь нам понятный, разговор около часа, и я не припомню другого подобного в моей жизни. Позднее Марина призналась, что и у нее не было ничего подобного. Не знаю, сколько раз соединялись вновь (поймите полноту смысла этих слов), но разве число так уж важно? Кажется, мы преодолели барьер невозможного. Сексуальность захлестнула нас, эрекция будто питалась энергией, идущей от Марины, а ее вагина, все тело доказывали свою преданность.
Интересно, Марина вернулась в колледж, чтобы закончить образование? И если да, то какую профессию избрала? Одну она обрела точно и могла к ней всегда вернуться.
Стеблова М.
Мачеха
Это была во всех отношениях теплая компания. Мальчишки и девчонки имели практически все необходимое для спокойной жизни и развлечений: фирменные джинсы и магнитофоны, «видаки» и супермодные журналы. Они сызмальства привыкли получать все, что им хотелось, сразу и без предварительных условий. Родители обеспечивали им будущее — во всех смыслах. Тане дорогу в жизни никто не прокладывал. Конечно, отец помог ей, но он вечно пропадал на работе, говорил уклончиво, что «служит на государевой службе». После смерти матери, которую Таня уже и не помнила, отец не женился. И девочка была предоставлена сама себе. Зато после окончания школы отец спросил ее: «Хочешь в кино сниматься? " И все. А через несколько дней сообщил, что она будет подавать документы во ВГИК.
Экзамены Таня сдала с легкостью. Сама не понимая, почему. Конечно, она готовилась, но ведь не настолько хорошо, чтобы сдать на все «пятерки». Когда она называла свою фамилию — Тимохина — экзаменаторы почему-то сразу добрели, разговаривали с ней учтиво, даже ласково. И терпеливо выслушав ее, ставили «отл.».
Во ВГИКе Таня попала в почти сказочный мир. Она очутилась среди ребят и девиц совершенно ей незнакомых, непонятных, загадочных. Многие из них носили известные — знаменитые — фамилии. И Таня смотрела на них с затаенным восторгом.
Как и ее одноклассники в Можайске, вгиковцы тоже устраивали тусовки, но совсем не похожие на те, к которым привыкла Таня. В Можайске десятиклассники обычно собирались у Витьки Кустова, безнадежного троечника, когда его мать в очередной раз уходила в ночную смену на полиграфкомбинат. Тушили свет, крутили записи, выпивали, а потом, когда по телу разливалась приятно-возбуждающая истома, Таня с пугливым восторгом ощущала на своем теле липкие пальцы соседа и слышала прерывистое частое дыхание. Чьи-то руки лезли ей под юбку, оттягивали резинку трусиков, лихорадочно, рывками пробирались поближе к кучерявому лесочку на лобке и скользили дальше, ниже, в пульсирующую влажную пещеру… Но продолжения не было. То есть горячие ищущие руки продолжали шарить по ее животу, бедрам, паху, и через какое-то время она чувствовала, как мальчишка содрогался и замирал, тяжело дыша, а иногда, постанывая, отшатывался от нее и, вскочив на ноги, растворялся во тьме прокуренной комнаты.
На одной из вгиковских вечеринок Таня познакомилась с Ириной, дочкой известного режиссера Савина. Ирине сразу понравилась красивая провинциалка, и она решила преподнести ее как подарок своей компании. А компания была и вправду «золотая».
Лена Абросимова, дочь известного певца, Настя Исаева, чья матушка считалась секс символом советского кинематографа и, как говорили, была любовницей кого-то из правительства, Игорь Крашенинников, сын главного комедийного актера страны, Семка Гольдштейн — сын кинооператора Михаила Золотова, который снял, кажется, все фильмы про Великую Отечественную войну. Был и Сашка Расулов, сын народного поэта, и Тамара Ракитина, дочка Сергея Ракитина, «вечного посла Советского Союза», который сменил почти все европейские столицы.
Вскоре Таня увидела их всех у Ирины дома. Савины-старшие уехали отдыхать («На Канары», — гордо сообщала Ирина), и «хата была свободна».
Дверь открыла Ирина. Она была в обтягивающих джинсах и лиловой маечке с низким вырезом спереди. Таня невольно обратила внимание на большие, правильной формы, выпуклые груди. Сквозь тонюсенький трикотаж отчетливо проступали крупные, торчащие соски. Таня засмущалась: она была в старом коричневом платье в красную полоску и с кружевами. Ирина провела Таню в большую комнату. Ребята при ее появлении оживились и, здороваясь, тут же начали заигрывать. Игорь Крашенинников вытащил хозяйку на кухню и насмешливо спросил:
— Слушай, Ириш, на кой черт ты привела эту можайскую девицу? Она же нам весь кайф сломает?
— Не сломает, — загадочно ответила Ирина, игриво потрепав Игоря по щеке. — Смотри, сам ей чего-нибудь не сломай! Глупая, чистая и непорочная. Ты, наверно, таких девчонок в жизни не встречал. Пользуйся случаем.
У Игоря заблестели глаза.
— Так, может быть, она и в дурачка с нами сыграет?
— И в дурачка сыграет, и перед твоим «полароидом» попозирует — будь спок! — усмехнулась Ирина. — Главное, чтоб все было натурально, она все очень серьезно воспринимает. И еще: у меня в доме — никаких сексодромов!