Классическая проза Дальнего Востока

- Начинай-ка, - сказал ей юноша, - у меня без застольной песни вино в глотку не лезет!
Кисэн налила вина и запела:
 
 
"Выпейте, выпейте
 
полную чашу вина -
 
Тысячелетия
 
ваша продлится весна,
 
Тысячелетия
 
будут у вас впереди:
 
Влаге живительной
 
рад был и ханьский У-ди.
 
Не оставляйте же,
 
выпейте это вино.
 
Сладкое, горькое ль -
 
пейте его все равно... "  
 
 
- Прекрасно! - воскликнул юноша Ли, - спой еще!
И она снова запела:
 
 
"Твои дела разъединили нас,
 
Одна в постели я не сплю - дрожу!
 
Я без тебя тоскую каждый час,
 
Кому о чувствах горьких расскажу?
 
* * *
 
Луна взошла на небосклон,
 
Был ею Ли Тай-бо пленен.
 
Давно в живых поэта нет,
 
Зачем, луна, струишь ты свет!
 
* * *
 
Я не рано очнулась
 
от весеннего сна,
 
Плотный шелк занавесок
 
убрала от окна.
 
Распустились цветы,
 
ярко двор расцветив,
 
И застыли в них бабочки,
 
крылья сложив.
 
Густо ивы у скал
 
над рекой разрослись,
 
И зеленый покров
 
над потоком повис.
 
* * *
 
Седовласый рыбак
 
поселился у самой воды.
 
Говорит, что привольнее здесь,
 
что в горах, мол, тесней...
 
Быстро лодку спускай,
 
принимайся в отлив за труды,
 
Скоро станет вечерний прилив
 
все слышней и слышней.
 
Чи-гук-чхон, чи-гук-чхон,
 
оса-ва!..
 
Вот он лодку толкает,
 
упираясь ладонями в нос.
 
И плечо рыбака высоко над другим поднялось.
 
* * *
 
Не стану ловить тебя, белая чайка,
 
не улетай от меня.
 
Увы, государь от меня отвернулся,
 
лишь ты - утешенье мое.
 
Па белом коне с золотою уздечкой
 
среди цветов поскачу.
 
У пяти зеленеющих ив прекрасна
 
в пышном цветенье весна.
 
* * *
 
Среди молчаливых зеленых гор,
 
У хлопотливых лазурных вод,
 
В порывах свежего ветерка,
 
Под ярким светом вольной луны,
 
Все хвори и немочи миновав,
 
Спокойно до старости доживу.
 
* * *
 
Всем звездам Большой Медведицы
 
На тоску, на разлуку жалуюсь,
 
Только звезды не отвечают мне,
 
Встречу ль я моего любимого.
 
А рассвет все близится, близится,
 
Я в стихах изливаю жалобы.
 
Может, другом моим, утешителем
 
Станет утренняя звезда... "
 
 
После того как она пропела песни, гостям подали яства. Перед Ли поставили покосившийся столик с отломанными углами, на котором стояла миска лапши и лежали кусок хлеба, кусок говяжьей грудинки, жужуб и каштан. Ему подали почтительно, как министру, но он разобиделся и обеими ногами опрокинул столик. Все почувствовали себя неловко, но юноша разошелся, он размазал рукавом пролитое вино и стряхнул прямо на столик сидящим слева. Какой ужас! Все лицо правителя оказалось забрызганным. Правитель поморщился.
 
- До чего же отвратительны люди! Это из-за унбонца меня так оскорбили. Зачем я только послушался его?
Но тут заговорил Ли:
- Родители позаботились обо мне и обучили грамоте. Я славно попировал здесь, и с моей стороны было бы невежливо уйти просто так. Вы ничего не имеете против, если я по заданной рифме сочиню стихотворение?
Сидящие слева назвали рифму:
- Плоть - знак "ко", высокий - знак "ко".
Ему дали тушь и кисточку. Ли тотчас написал:
 
 
"В кубках точеных искрятся вина,
 
кровью людской отливая.
 
Множество яств на нефритовых блюдах -
 
это же плоть живая!
 
Капает воск со свечей горящих -
 
слезы народные льются,
 
Громкие песни звучат повсюду -
 
стоны людей раздаются!"
 
 
Сидящие слева прочитали стихотворение и принялись размышлять, а военачальник из Унбона только взглянул, как сразу догадался, в чем его смысл: "Прекрасное вино в золотых чашах - это кровь десяти тысяч людей, роскошные кушанья на нефритовых блюдах - это плоть тысячи людей, воск, капающий со свечей, - это слезы народа, а там, где громко распевают песни, громко ропщет народ".
"Критикует правление и печется о народе - это подозрительно. Некогда Чжоу-синьлан оказался первым среди тридцати шести надо бы и мне пораньше улизнуть", - решил он и сказал правителю:
- Завтра у меня день раздачи риса крестьянам. Я не могу больше веселиться с вами, мне нужно идти, - и ушел.
Тут слуга ревизора вынул ревизорский знак и, забарабанив в ворота, гаркнул:
- Прибыл тайный ревизор!
Вся управа всполошилась. Началась паника. Ломали хэгымы, флейты, перебили комунго и барабаны. Высокие чиновники, словно мыши, бросились врассыпную. Правитель Имсиля, пытаясь надеть шляпу вниз донышком, завопил:
- Кто заткнул отверстие в шляпе? - и как бешеный выскочил наружу. Правитель Чонджу в этой неразберихе уселся на лошадь задом наперед и заорал слуге:
- Куда девалась голова у лошади?.. А... наплевать, поехали быстрее!
Правитель Ёсана до того напугался, что схватил себя за чуб и принялся сам себя тузить.
- Ой, меня кто-то поймал, - кричал он. - Бежим скорей!
Поднялась страшная суматоха. Правитель Чоксона наложил в штаны, ведающий чинами упал в обморок, а уездные чиновники обмочились. Сам правитель Намвона затрясся от страха и, бормоча: "Того гляди, и у меня голова кругом пойдет. Мы тут все потонем в дерьме", - выскочил вон.
А тем временем ревизор отправил во дворец донесение, а намвонского правителя отстранил от службы. После этого он все в управе привел в порядок, разобрался в делах правления, а потом приказал привести узников, и прежде всего - главную преступницу Чхунхян.
Тюремщик привел Чхунхян. Она держалась за кангу и громко причитала:
- Я так просила молодого господина хоть сегодня подержать мне кангу, но он, видно, замерз и куда-то ушел. Сейчас будут решать, жить мне или умереть, а его нет. Не случилось ли с ним какой-нибудь беды? - И она опять заплакала в голос.
Стражник подошел к Чхунхян и сказал:
С сегодняшнего дня ты по приказу правителя поступаешь к нему в наложницы. Приготовься к этому!
- У меня брачный союз на сто лет с сыном прежнего правителя, - возразила ему Чхунхян, - я не подчинюсь его приказу!
Тогда к ней обратился ревизор:
- Гулящая девчонка, как говорится, "ива при дороге, цветок у ограды", а хочет быть целомудренной! Интересно, отчего это ты, подлая кисэн, поверила молодому господину и теперь хранишь ему верность. Станешь моей наложницей! И разговаривать нечего!