Скрипка для дьявола (СИ)
– Сестра Маргарет, могу я забрать Габриэля для воспитательной беседы? – с приятной улыбкой спросил Дэвид, возникая за спиной монахини, которая раздавала листки с домашним заданием выстроившимся в очередь к её столу ученикам.
– Да, разумеется, преподобный. А что он натворил на этот раз? – она отвлеклась от записей и подняла водянистого цвета глаза на Лэмли. Дэвид прищёлкнул языком и ответил:
– Он не выполнил уже третье моё задание, и я хотел бы выяснить, в чём причина такой неуспеваемости.
– Но… вы же не думаете, что это связано с Кри… – начала она, с неподдельным беспокойством глядя на него. Тот поспешил шикнуть на неё и едва слышно сказал:
– Не стоит, здесь же дети. – Она мгновенно умолкла и закричала навострившим уши школярам:
– Чего вы застыли? Давайте живее, живее! – быстро раздав все листки, она удержала меня за плечо и подтолкнула к Лэмли:
– Иди с отцом Дэвидом, Габриэль. Надеюсь, ты ещё раз хорошенько обдумаешь своё поведение и не станешь расстраивать преподобного.
– Да, мэм, конечно, мэм, – буркнул я, незаметно от монашки сминая от бессилия в кулаке лист с заданием. Мне была невыносима мысль, что сейчас мне снова придётся терпеть эти домогательства и слушать все те гнусности, что этот выродок станет шептать мне на ухо, зажав где-нибудь вдали от посторонних глаз меж холодным камнем и землёй.
Когда мы вышли из корпуса в сад, он тихо сказал:
– Пойдём быстрее. Мы и так потеряли много времени за пустой болтовнёй, а перемена коротка. – Взяв за плечо, он потянул меня к раскидистым зарослям жасмина, что заполоняли весь дальний угол сада. Эти скопления были столь густы и пахучи, что мало кто забирался сюда в такую жару, поскольку в тепле жасминовые цветы раскрывались на полную и благоухали так отчаянно, что вполне можно было задохнуться от сильного, пускай и прекрасного, аромата.
Сокрыв меня и себя в листве, Дэвид внезапно вцепился мне в плечи так резко, что я от неожиданности вскрикнул, а он, зажав мне рот ладонью, прошипел:
– Замолчи, а то привлечёшь внимание, – я сдавленно промычал что-то невразумительное, и он, видимо, удовлетворившись таким ответом, глубоко и плотоядно впился мне в губы, обвил руками тело, отрывая от земли и увлекая дальше в заросли, не обращая внимания на хлещущие его по лицу и шее ветви. Ударяясь об него, они осыпались десятками маленьких цветков, что белоснежными лепестками опускались на землю и замирали, раздавленные его тяжёлой поступью. Точно также он со временем раздавит и меня – наступит всем каблуком, выдавливая последние капли крови из порванных жил. Если… меня не ожидает иная участь.
– Иди же ко мне, малыш… Вот так, будь ласков и ты получишь всё, что пожелаешь… – расстёгивая на мне одежду, шептал он.
– Даже твою смерть? – процедил я, изо всех сил вцепившись в рядом лежащий камень, чтобы не ударить его. При этом лицо моё было бесстрастным, а тон едва ли не равнодушным. Больше всего я ненавидел момент своей сломленности: когда физическое начало торжествовало над духовным, и я – словно отравленный ядом желания с горьким привкусом омерзения – почти терял сознание в руках своего мучителя, чувствуя себя одним сплошным сгустком ощущений и эмоций, похожих на отчаяние, на хаос безумия.
– Посмотри на себя… ты только посмотри на себя – как же ты прекрасен… О, Габриэль-Габриэль, мой тайный бог, мой грех, мой порочный ангел… посмотри на меня. Да-да, вот так, именно так… – после этого он обычно начинал неистово покрывать меня поцелуями. Я же старался отключить разум и превратиться на это время в тупое растение, в бездушный кусок мяса, ибо находиться в здравом уме и твёрдой памяти для меня в эти моменты было подобно пытке.
Сев на скамью, он потянул меня за собой и посадил на колени, спиной к себе. Оглаживая тело под расстёгнутой одеждой, он шептал, уже неторопливо лобзая моё плечо и шею:
– Ах, какой нежный живот… но не нежнее, чем то, что ниже, – скользнув рукой за пояс форменных шорт, он обхватил пальцами мой член, заставляя меня вздрогнуть от нахлынувшей горячей волны возбуждения. Играя с фаллосом и возбуждая его, Лэмли добился того, что я обмяк в его руках и стал как податливая глина – лепи что хочешь. Лишь сознательное отторжение всегда помогало мне не превращаться в такие моменты в конченную шлюху. Я ненавидел своё тело за его реакции, ненавижу и до сих пор.
Терзая член, он провёл пальцами по моему горлу, коснулся губ и глубоко и отрывисто вздохнул, словно от сладостной боли. Потом погладил волосы на моём увлажнившемся лбу, пробежав пальцами по сомкнутым векам и ресницам. Его рука возвратилась под рубашку, и он крепко обнял меня, уткнувшись лицом в шею. Один из его пальцев коснулся соска, он тихо и сладостно застонал и начал раскачиваться, прижимая рукой мои бёдра к своим. Я чувствовал его затвердевшую возбуждённую плоть, упёршуюся мне между ягодиц, и то, как всё сильнее он прижимал меня к себе, тёрся об меня и толкался вперёд, качаясь и постанывая в такт. Вдруг по его телу прошла судорога и он, зажав ладонью мне рот и опаляя горячим дыханием шею, кончил. Я перегорел на несколько секунд позже, и если бы он не отнял руки от лица, то я задохнулся бы наверняка.
– Твоя красота так сладка и порочна… – выдохнул он, поглаживая мой залитый спермой живот, – что я больше не в силах терпеть эту муку. Ты станешь моим, прелестное дитя. Моим и больше ничьим. Ты придёшь сегодня в часовню, в два часа ночи, и я открою тебе новые тайны удовольствия – куда более сильные, чем те, что ты испытывал только что… – он с лёгким нажимом погладил мой пах, вырывая у меня невольный судорожный вздох. Гори в аду, проклятое тело, но на мгновение я захотел чего-то большего, чем эти прикосновения, вот только чего – сам едва ли знал. При этом такое жгучее отвращение меня переполнило, что я отстранился от него, слез с колен и начал быстро одеваться, не обращая внимания на испачканный собственными соками живот. Мне хотелось убраться из этого душного благоухающего капкана как можно скорее, скрыться ото всех и побыть в одиночестве.
– В два часа, Габриэль. Если не обнаружу тебя в часовне в это время, то сам найду и приведу. Не расстраивай меня, малыш, иначе я могу вдруг совершенно внезапно понять, что Карл вовсе не справляется со своими обязанностями и что зря я уговорил директора оставить его. С такой же лёгкостью, как задержал его здесь, я могу и выжить его отсюда. Поэтому хорошенько думай, прежде чем что-нибудь делать, Габриэль.
Затянув на шее галстук, я быстрым шагом скрылся за жасминовыми ветками, прежде чем позволил ужасу и безысходности объять себя.
На уроки в тот день я так и не пошёл. Сидя в глубинах зелёного лабиринта, я, обхватив колени руками, апатично наблюдал, как постепенно, медленно, сантиметр за сантиметром, скрывается за лиственной границей солнце. Красное, как кровь, безразличное, как всё моё существо в данный момент. Я знал, что этой ночью моя жизнь изменится, вот только в какую сторону – боялся подумать. При одной лишь мысли о том, что меня растерзают на алтаре, словно жертвенную овцу, к горлу подкатывали слёзы, тепло покидало кончики пальцев от ужаса. Ну почему, почему стоит лишь мне довериться кому-нибудь, как этот человек немедленно причиняет мне боль?! Эмма, Дэвид… Как бы мне хотелось отмотать время назад. Тогда бы я ни за что не подошёл бы к нему, не предложил своё общество. Даже не взглянул бы в его сторону…
Но убиваться и страдать уже поздно. Нужно было что-нибудь придумать – и быстро, однако, голова моя была пуста, как сушёная тыква. Мне ничего не хотелось, сил не было. Я отчаялся. Пускай делает, что хочет.
А после… я убью себя.
Когда часы пробили два, я уже стоял перед входом в часовню. Медленно и густо клубилась темнота под кустами роз, в чашечках лилий, грозя поглотить моё воображение жуткими картинами чудовищ и призраков, коих на деле не было. Но даже они вряд ли бы меня напугали, поскольку самое главное чудовище ждало меня внутри.