Скрипка для дьявола (СИ)

– Что с тобой, ангел мой? Ты не заболел? – Ли встал со стула и взяв моё лицо в ладони, прижался губами ко лбу. Я почувствовал, как вспыхнули мои щёки и бешено забилось сердце. Я не знал, чего во мне было больше – страха или волнения.
– Ты что? Что с тобой? – спросил он, непонимающе глядя мне в глаза. Я опустил их вниз, боясь, что выдам себя. Нужно было что-то делать.
– Я... скучал по тебе... – прошептал я первое, что пришло в голову, и уткнулся лицом ему в грудь, чтобы спрятать выдающее меня с поличным выражение. Замешательство Эйдна буквально ощущалось в воздухе, что пробуждало во мне все большую и большую неуверенность насчёт его связи с Парисом. Возможно, поэтому его поцелуй застал меня врасплох, погрузив в абсолютную, тихую панику. Чувствуя его губы на своих, чувствуя странный, но волнующий аромат его кожи, я вцепился пальцами в рубашку на его плечах, невольно обмякая. Я не знаю, что он сделал со мной, но это было так… восхитительно и непостижимо, что я прекратил сопротивляться, позволяя ему поцеловать себя так глубоко, как никому ранее, искренне наслаждаясь процессом. Должно быть, я совершенно лишился разума в те минуты, поэтому не сразу понял, почему оказался на полу, и почему Ли – мгновение назад так нежно ласкавший меня, теперь стоял надо мной и смотрел на меня таким ледяным, пронзительным взглядом, что у меня всё замерло внутри от страха. Он понял, кто я, но как?!
– Так ты!.. – прошептал Ли. Отрицать было поздно и глупо.
– Вы правы – это я, мистер Ли. Как странно: столько времени «прообщавшись» с моим братом, вы даже не смогли отличить меня от него, – с ехидной усмешкой сказал я, поднимаясь с пола и отряхиваясь. Я не знал почему, но мне захотелось причинить ему боль своими словами. Возможно, это говорило моё уязвленное самолюбие. Однако моя попытка задеть его провалилась.
– Тебя трудно спутать с Парисом, когда дело доходит до близости. Ты даже целоваться не умеешь, – хмыкнул Эйдн, и в негромком голосе прозвучали ноты ярости. – А теперь скажи: чего ты хотел добиться, устраивая этот театр с переодеванием и пытаясь соблазнить меня? – от его выражения лица и упоминания о близости, меня продрал мороз, а лицо вспыхнуло, но я всё же ответил:
– Так это все-таки правда. Вы и мой брат состоите в порочной связи.
– Даже если и так, то почему тебя это волнует? – спросил Эйдн. Этот вопрос показался мне таким абсурдным, что я воскликнул:
– Почему?! Он мой брат! И, как я вижу, попал он в средоточие вреда и порока! – воскликнул я. Для этого человека что, не существует такого понятия, как «беспокоиться о близких»?!
– Порок... брат... Не хочу тебя расстраивать, Габриэль, но какие бы чувства ты ни питал к Парису, ты уже не имеешь права вмешиваться в его жизнь, – скрестив на груди руки, с неожиданно мягкой улыбкой на тонких губах, сказал он, и, предупреждая мой вопрос, продолжил:
– Потому что тебя никогда не было с ним рядом, когда он взрослел. Думаю, он уже сам тебе говорил об этом.
Я был так зол, что готов был наброситься на него с кулаками. Такой наглости я ещё никогда не видел. Не я виноват в том, что меня не было с ним! До недавнего времени я и понятия не имел, что у меня есть брат. Если бы я только мог знать об этом раньше…
– Вы совратили моего брата и ещё смеете утверждать... – пылая от негодования, начал я, но Ли прервал меня:
– О, нет-нет. Всё было сугубо с его согласия и желания, – опроверг мои возражения тот. – Парис любит меня и не собирается никуда уезжать. Боюсь, тебе и всем, кто жаждет его получить для осуществления своих целей, придется смириться с этим. Ведь даже тебе не так уж и необходимо было его видеть, я прав? – я мечтал убить его на месте, но это желание почти пропало с последними словами Ли, уступив место глухому холоду с долей немого страха. Откуда он знает? Неужели Аарон проболтался?! Что же мне теперь делать…
В одно мгновение меня загнали в угол. Теперь уже дичью был я, а не он.
Мне хотелось уйти из поля зрения этих угольно-чёрных глаз, пригвоздивших меня к полу, словно мотылька. Скрыться от прошивающих насквозь, словно холодно-обжигающие иглы взглядов, опасных для меня и моего самообладания. Это было невыносимо.
 
Сорвавшись с места, я выбежал из комнаты, испытывая непонятную панику и смятение. Он видел меня насквозь, он обо всем знал. Я был абсолютным идиотом, думая, что смогу обмануть этого человека.
Позднее я имел возможность убедиться в их «добровольных» отношениях с моим братом. Той же ночью я проснулся от скрипа кровати и волнения перины подо мной. С трудом разлепив веки, я увидел, как Парис, словно кот, крадучись выскользнул за дверь. С момента последнего инцидента я уже допускал любую возможность свершения чего-то, выходящего за рамки, поэтому решил последовать за ним, держась на почтительном расстоянии.
Брат спустился на первый этаж, остановился возле одной из комнат и постучал. Я спрятался за высокой вазой и наблюдал за ним.
Спустя минуту в проёме появился Ли. Они начали негромко разговаривать и я понял, что Парису приснился кошмар и он, сам не зная зачем, пришел сюда. Я его понимал. В моменты страха ноги сами несли меня к тому, кто мне был ближе всего. Получается, он доверял этому мужчине и, судя по тому, с каким спокойствием давал ему к себе прикасаться, он совершенно его не боялся. Эти отношения были странны: то эти двое вели себя, как друзья, то как учитель и ученик, то как отец и сын. В моём понимании в отношениях между мужчинами не может быть ничего, кроме дружбы или же обыкновенной животной похоти. Однако, наблюдая за ними, я начинал сомневаться в правильности собственных суждений.
Вскоре безобидные ласки Эйдна и моего брата перешли в настоящую борьбу. Они целовались так страстно, словно не виделись по меньшей мере год. Я оторопело таращился на то, как Парис, который в моём воображении играл роль жертвы, нетерпеливо развязывает пояс на ночном халате Ли, при этом так нескромно прижимаясь к нему всем телом, что я уже не винил Эйдна ни в чем. Я вообще едва ли мог соображать – так завели меня их действия. Я был словно загипнотизирован, и поэтому, когда они скрылись в комнате, я – к стыду собственному – последовал за ними и наблюдал через полуоткрытую дверь за тем, как переплетаются их обнажённые тела, как они ласкают друг друга в жаркой неге и выгибается под поцелуями Парис – как никогда прекрасный и соблазнительный. Всё это было так порочно и одновременно так сладостно, что я поймал себя на мысли, что невольно представляю себя на месте своего брата. Осознание этого буквально сковало меня по рукам и ногам от ужаса и стыда, а глаза тем временем продолжали наблюдать.
Внезапно Парис застонал и я понял, что Ли ввёл в него свой член и теперь неспешно двигает бедрами, с каждым разом все сильнее, обняв любовника поперек туловища и крепко прижав к себе. Брат же, задыхаясь и кусая губы, что-то бессвязно шептал ему о любви, на что Эйдн отвечал поцелуями, не останавливаясь и не выпуская его из объятий ни на секунду.
Тогда я и понял, что собирался сделать со мной Дэвид в ту роковую ночь на алтаре. Меня едва не стошнило, когда я представил себе эту картину и одновременно, глядя на занимающихся любовью Париса и Эйдна, я понял, что не на шутку возбуждён. Моё тело ныло, и я чувствовал, что вот-вот лишусь разума. Поэтому я, отпрянув от двери и пошатываясь, вышел из пресловутого коридора в холл и, закрыв за собой дверь, бормоча молитвы, сполз по ней на пол, уговаривая своё тело успокоиться и не поддаваться соблазнам порока. Одному Богу было известно, как я хотел забыть всё, что увидел и услышал несколько минут назад, но в то же время прекрасно понимал, что это невозможно. И когда наутро Парис проснулся охрипшим, я не смог сдержать ехидства, чем выдал себя. Я искренне не понимал, как можно заниматься с мужчиной такими вещами. Парис был самым близким мне человеком на свете – мы родились из одной утробы, но даже при поцелуе с ним я не ощутил восторга или блаженства. А он разозлился в ответ на мои действия и ушёл, сказав, что мне никогда не понять того, что он испытывает к своему наставнику. Я и вправду не понял. Я ненавидел его за его скрытность, за его непонятность, за его непохожесть на других. А ещё…я ревновал его. Сейчас эти мысли представляются мне ужасными и низкими, но я спрашивал себя, почему моему брату досталось всё, а мне – ничего. Он знал нашего отца, он стал наследником, он в конце-концов, понял то, что непонятно мне. Господи, как же это было глупо! Глупо и ничтожно! Должно быть, тогда я утратил остатки разума. Мне хотелось лишь одного – уничтожить его. Я ощущал себя зверем, загнанным в клетку и был готов на всё ради своей свободы.