Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

 
Горные пики. Альбомный лист. Неизвестный художник, эпоха Сун.
 
 Персиковый источник 
 
 
В годы Тайюань правленья дома Цзинь  [541]
 
человек из Улина  [542]рыбной ловлей добывал себе пропитание.
 
Он плыл по речушке в лодке
 
и не думал о том, как далеко он оказался от дома.
 
И вдруг возник перед ним лес цветущих персиковых деревьев,
 
что обступили берега на несколько сот шагов;
 
и других деревьев не было там,—
 
только душистые травы, свежие и прекрасные,
 
да опавшие лепестки, рассыпанные по ним.
 
Рыбак был очень поражен тем, что увидел,
 
и пустил свою лодку дальше,
 
решив добраться до опушки этого леса.
 
Лес кончился у источника, питавшего речку,
 
а сразу за ним возвышалась гора.
 
В горе же был маленький вход в пещеру,
 
из которого как будто выбивались лучи света.
 
И рыбак оставил лодку и проник в эту пещеру,
 
вначале такую узкую,
 
что едва пройти человеку.
 
Но вот он сделал несколько десятков шагов,
 
и взору его открылись яркие просторы —
 
земля равнины, широко раскинувшейся,
 
и дома высокие, поставленные в порядке.
 
Там были превосходные поля, и красивейшие озера, и туты, и бамбук, и многое еще.
 
Межи и тропинки пересекали одна другую,
 
петухи и собаки перекликались между собою.
 
Мужчины и женщины, — проходившие мимо и работавшие в поле, — были так одеты,
 
что они показались рыбаку чужестранцами;
 
и старики с их пожелтевшей от времени сединой,
 
и дети с завязанными пучками волос
 
были спокойны, полны какой-то безыскусственной веселости.
 
Увидев рыбака, эти люди очень ему удивились
 
и спросили, откуда и как он явился.
 
Он на все это им ответил.
 
И тогда они пригласили его в дом,
 
принесли вина, зарезали курицу, приготовили угощение.
 
Когда же по деревне пошел слух об этом человеке,
 
народ стал приходить, чтоб побеседовать с ним.
 
Они говорили: «Деды наши в старину бежали от жестокостей циньской поры,  [543]
 
с женами и детьми, с земляками своими пришли в этот отрезанный от мира край
 
и больше уже отсюда не выходили,
 
так и расстались со всеми теми, кто живет вне этих мест».
 
Они спросили, что за время на свете теперь,
 
не знали они совсем ничего ни о Хань  [544],
 
и, уж конечно, ни о Вэй  [545]и ни о Цзинь  [546].
 
И этот человек подробно, одно за другим, рассказал им все то, что знал он сам,
 
и они вздыхали и печалились.
 
И все они без исключения радушно приглашали его в гости к себе в дома
 
и подносили ему вино и еду.
 
Пробыв там несколько дней,
 
он стал прощаться.
 
Обитатели этой деревни сказали ему:
 
«Только не стоит говорить о нас тем, кто живет вне нашей страны».
 
Он ушел от них
 
и снова поплыл в лодке,
 
держась дороги, которою прибыл,
 
и всюду-всюду делая отметки.
 
А вернувшись обратно в Улин,
 
он пришел к правителю области и рассказал обо всем, как было.
 
Правитель области тут же отрядил людей, чтобы поехали вместе с рыбаком
 
и поискали бы сделанные им отметки,
 
но рыбак заблудился и дорогу ту больше найти не смог.
 
Известный Лю Цзы-цзи, живший тогда в Наньяне
 
и прославившийся как ученый высоких правил,
 
узнав обо всем,
 
обрадовался, стал даже готовиться в путь,
 
но так и не успел:
 
он вскорости заболел и умер.
 
А после и вовсе не было таких, кто «спрашивал бы о броде»!  [547]
 
 
 
Вот что было при Ине  [548]:       он нарушил порядок неба,
 
И хорошие люди       покидали мир неспокойный.
 
Ци с друзьями седыми       на Шаншане в горе укрылись  [549],
 
Люди повести этой       тоже с мест насиженных встали.
 
И следы их былые       не нашлись, как канули в воду,
 
И тропинки их странствий       навсегда заросли травою…
 
Каждый кличет другого,       чтобы в поле с утра трудиться,
 
А склоняется солнце,       и они отдыхать уходят…
 
Там бамбуки и туты       их обильною тенью дарят.
 
Там гороху и просу       созревать назначены сроки.
 
Шелкопряды весною       им приносят длинные нити,
 
С урожаем осенним       государевых нет налогов.
 
На заглохших дорогах       не увидеть путников дальних.
 
Лай собак раздается,       петухи отвечают пеньем.
 
Форму жертвенной чаши       сохраняют они старинной,
 
И на людях одежды       далеки от новых покроев.
 
Их веселые дети       распевают свободно песни,
 
Да и старцы седые       безмятежно гуляют всюду.
 
Зацветают растенья, —       люди помнят, — с теплом весенним,
 
Осыпаются листья, —       им известно, — с осенним ветром.
 
Хоть они и не знают       тех наук, что считают время,
 
Все же строятся сами       в ряд четыре времени года.
 
Если мир и согласье,       если в жизни радостей много,
 
То к чему еще нужно       применять ученую мудрость?..
 
Это редкое чудо       пять веков как спрятано было,
 
Но в прекрасное утро       мир нездешний для глаз открылся.
 
Чистоту или скверну       не один питает источник.
 
Мир открылся, но снова       возвращается в недоступность…
 
Я спросить попытаюсь       у скитающихся на свете,
 
Что они понимают       за пределом сует и праха.
 
Я хотел бы тотчас же       устремиться за легким ветром,—
 
С ним подняться бы в выси,       с ним искать бы тех, кто мне близок!