Кортес

* * *
Все события того дня Гонсало де Сандоваль воспринимал смутно, хотя, сцепив зубы, и принял участие в торжественной церемонии объявления этой земли владением его католического величества короля дона Карлоса. В большом селении, – здесь, как и на Косумели, было много каменных домов – на главной площади росло старое, в несколько обхватов лиственное дерево. Капитан-генерал дон Эрнандо Кортес три раза ударил мечом по стволу и объявил этот край собственностью короны, о чем королевским нотариусом был составлен акт. Свидетелями являлись все присутствующие…
В сражении, состоявшемся на следующий день, Сандоваль участия не принимал – он совсем ослаб, и Кортес посоветовал ему полежать. Гонсало выругался и ответил, что нахлебником никогда не был и не будет, так что все равно встанет в строй, пусть даже ему не посчастливилось получить под свою команду роту солдат. Кортес, до того времени почти не знакомый с Гонсало – а ведь они были земляками – усмехнулся и предложил ему присмотреть за выгулом спущенных на берег лошадей. Те совсем застоялись, и в бою их использовать было нельзя. Сандоваль согласился. Потом, уже по слухам, он узнал, что в тот день испанцам пришлось туго. Отряд Альварадо даже в засаду попал и, если бы не хладнокровие артиллеристов, которыми командовал старший канонир Меса, победа бы далась куда более дорогой ценой. Все равно двое убитых – это было печальное известие. А сколько положили туземцев, поинтересовался офицер.
– Кто их считал, – ответил Андрес де Талья. – Главное, что взяли троих пленных. Их сейчас дон Эрнандо допрашивает. Еще говорят, что сбежал переводчик Мельчорехо. Дон Эрнандо совершенно вышел из себя…
Сандоваль тут же заковылял к палатке капитан-генерала.
Любопытствующих собралось много – особенно тех, кто помнил первую доброжелательную встречу, которую устроили индейцы год назад.
Прежде всего, Кортес сразу выделил среди пленных человека, который, как оказалось, принадлежал к знатному роду. Как дон Эрнандо смог определить его происхождение, Сандоваль так и не понял.
Причина такого заметного охлаждения к прибывшим из моря людям, по словам пленных, заключалась в том, что все соседние племена, узнав об обмене подарками с людьми Грихальвы, подняли их на смех. В трусости прямо не обвиняли, но позволяли себе посмеиваться над «простаками из Сеутлы» – так называлось это место в устье реки Табаско. Упорство свое они объясняли тем, что бежавший Мельчорехо убеждал старейшин не прекращать наступление ни на минуту. Белых людей, головы которых обросли волосами и сверху, и снизу, мало. Они скоро утомятся, и тогда их можно будет взять в плен и отправить… сами знаете, куда.
Кортес вскинул брови.
– Куда? – переспросил он.
– Он так выразился, – пожал плечами Агиляр. – Имел в виду направление, а может, намекал, что всех попавших в плен ждет жертвенный нож.
– Хорошенькое дельце! – возмутился Альварадо. Все остальные офицеры тоже разом насупились.
– Собака лает, ветер носит, – угрюмо выговорил Кортес. – Пусть их!.. Другое тревожит – это не переводи, – он обернулся к Агиляру. – Какое-то детское недомыслие со стороны отдельных солдат и офицеров. Кто отвечал за Мельчорехо? Наказать плетями! Я не желаю из-за подобных промахов лишаться жизни. Вот подлец! – немного удивленно добавил он. – Точно подметил – в бою нам ничего не страшно. Кроме усталости… Хорошо, теперь переводи.
Он принялся объяснять пленным, что люди из-за моря с головами, обросшими и сверху и снизу, не имеют злых намерений. Они верят в Бога, единого и всемогущего, и желают распространить свет истинной веры по всем городам и весям. Индейцы сами виноваты в том, что не позволили им набрать воды. Вот почему кровопролитие, вот почему он, верховный касик войска «кастилан», вынужден взять под свою опеку эти земли и объявить их владениями великого вождя, живущего на западе…
– Кстати, – неожиданно прервал он свою речь, – поинтересуйся у них. Возможно, они уже подчиняются какому-нибудь владыке? Тогда мы могли бы обеспечить им надежную защиту.
 
После недолгого лопотания Агиляр ответил:
– Они заявляют, что их племя свободно, хотя, конечно, защита никогда не помешает… Только, – нахмурился Агиляр, – сказали так, что их можно понять двояко. Точный смысл заключается в том, что дани они в настоящий момент не платят. Я попытался уточнить – не платят кому-то или вообще ни вблизи, ни вдали нет никого из владык, кто смог бы потребовать с них дань. Они на эту тему отказываются говорить!.. – возмущенно добавил Агиляр.
– Тогда надо попытаться развязать им языки с помощью огня, – невозмутимо посоветовал Кристобаль де Охеда. – В первый раз, что ли…
– Ни в коем случае! – резко возразил Кортес. Потом, улыбнувшись пленным, ласково обратился к Охеде. – Сеньор, я предупреждаю вас в последний раз – всякая попытка вставлять мне в палки в колеса плохо для вас кончится. Заявляю официально – это ко всем относится, господа. С этого момента всякое неповиновение, всякое лукавство при исполнении приказа, всякие разговоры, подрывающие авторитет главнокомандующего будут пресекаться решительно и жестоко. Вплоть до вынесения смертных приговоров!
Все это он высказал в привычной светской манере, красиво жестикулируя руками. Наконец обратился к Агиляру.
– На чем я остановился? Ага, на защите… С этой минуты они свободны. Я надеюсь, что они вернутся к своим сородичам, не держа злобы на сердце. Мы пришли сюда установить мир. И мы его установим – последнее не переводи, – предупредил он толмача.
Когда пленников увели, он поднялся – все тут же встали – и объявил:
– Господа, завтра в бой. Завтра мы должны им показать, что значит «кастилан», осененный крестом. Убивать как можно больше. Людские потери у противника должны быть устрашающими, я не имею намерения засиживаться в этой дыре и губить своих солдат в бессмысленной бойне. Сеньор Ордас, вам поручается командование пехотой. Постройте боевой порядок следующим образом – линия в два ряда, впереди новобранцы. Старший канонир Меса. Обеспечить наивозможно быстрый темп стрельбы. Палить только кучно, по большим человеческим массам. Кстати, как я слышал у вас, сеньор Альварадо, и у вас, сеньор Авила, одна лошадь на двоих? А вы, сеньор Монтехо, совсем безлошадный?.. Авила возьмет лошадь музыканта Ортиса – тот в седле как тюфяк держится. Монтехо позаимствует у рудокопа Гарсия. Завтра я лично поведу кавалерию в бой!
* * *
День битвы запомнился Берналю Диасу долгим изматывающим маршем по засеянным кукурузой, и залитым жидким илом полям. Грязь пудами прилипала к ногам, а каково было индейцам-носильщикам, которые на собственных плечах тащили орудия. Кто стволы, кто сборные деревянные станины… Тоже люди, вздохнул про себя Берналь, этих в случае чего первыми в жертву принесут.
Когда же войско выбралось на твердую почву, вид открывшейся вражеской армии произвел на всех гнетущее впечатление. Врагов, если прикинуть численность отдельных отрядов и сложить вместе, было, по меньшей мере, до полусотни тысяч. На каждого испанца по две-три сотни. Пусть даже у страха глаза велики, однако куда ни бросишь взгляд, всюду стояли плотные ряды раскрашенных воинов. Андрес истерически похохатывал: где наша не пропадала, проломим им черепа, этим язычникам.
– Ага, проломишь, – отозвался кто-то. – Устанешь мечом махать.
– Подтянись! – приказал вконец измотанный переходом Ордас. Весь неблизкий путь он несколько раз добирался до хвоста колонны, где подгонял отстающих, потом вновь возвращался в голову. – Разговорчики отставить!
 
Один из ветеранов буркнул, что подобных строгостей он не замечал и в Италии при Великом капитане, а там войны были не чета этим. Его, однако, никто не поддержал – сил не было.
На сухом пригорке немного отдохнули, обсушились. Индейские вожди допустили промашку – это было ясно каждому опытному вояке. Нельзя было выпускать чужаков из грязи. Встать стеной и крушить дубинами. Что с них взять – дети природы. Только гадкие дети, очень капризные и жадные… Не желающие поделиться золотом.