Сельская учительница

Он пошел в районо. Его настороженно встретила заведующая — красивая женщина лет тридцати, его ровесница.
— Учитель? Хорошо, учителя нам нужны, — приятным грудным голосом заговорила она, но и тут повторилась уже знакомая история. Когда заведующая взглянула на документы Зорича, она вяло продолжила: — Учителя действительно нужны, а что касается историков — школы района укомплектованы ими полностью.
Николай Сергеевич горько усмехнулся — анкета мешает. Он вернулся к памятнику погибшим зареченцам и в мыслях стал беседовать с другом своим фронтовым. «Тебе лучше, Борис, — говорил он, — если живой завидует покойнику, то можешь себе представить, каково живется на этом свете живому…»
Николай Сергеевич не заметил, как подошел к памятнику высокий мужчина в гимнастерке, подпоясанный широким офицерским ремнем без портупеи.
— Наверное, встретили знакомое имя? — поинтересовался он.
Николай Сергеевич молча кивнул головой.
— Я так и думал. Сегодня уже второй раз вижу вас возле памятника.
Николай Сергеевич взглянул на мужчину. У того было продолговатое, исхлестанное ветрами лицо, выгоревшие брови, горбатый нос, зеленоватые с прищуром глаза.
— Я считал Бориса живым… Вместе воевали когда-то.
— Выходит, в гости приехали.
— В гости, — вздохнул Николай Сергеевич.
— Издалека?
— Оттуда, куда никому не желаю попадать.
— Загадочно.
— Из тюрьмы.
— Н-да, место действительно не очень приятное, — чуть улыбнулся мужчина. — За что сидели?
— Это длинная история.
— Работаете?
— Нет, анкета мешает.
— Если приехали в гости, прошу ко мне, — пригласил мужчина.
— Незваный гость…
— Но я вас приглашаю, значит, уже званый… К вашим услугам — Рудаков, Григорий Софронович, секретарь здешнего райкома, — представился мужчина. — Прошу ко мне, — повторил он, а у себя в кабинете, потчуя гостя чаем, говорил: — Анкетой вашей не интересуюсь, а длинную историю с удовольствием выслушаю.
Николай Сергеевич заглянул в его зеленоватые приветливые глаза и, чувствуя доверие к этому внимательному человеку, рассказал ему все, решительно все.
Рудаков некоторое время молча расхаживал по кабинету, будто раздумывая над историей учителя, потом остановился, улыбаясь, сказал:
— Есть пословица: лес рубят, щепки летят… К сожалению, у нас иногда и бревна летели да еще с корнями. — Он снял телефонную трубку. Попросил районо. — Эльвира Владимировна? Да, да, я, Рудаков. Зайдите ко мне.
Вошла заведующая районо. Увидев учителя, нахмурилась, как бы упрекая: вот не успел приехать, а уже с жалобой в райком побежал…
— Эльвира Владимировна, помнится, вы жаловались, что учителей не хватает, особенно историков. Разрешите представить вам учителя истории, — сказал Рудаков.
— Гражданин заходил ко мне. Мы уже знакомы. Но, Григорий Софронович…
Рудаков прервал ее:
— Что «но»? Анкета мешает? Да плюньте вы на эту анкету. Нужно не в анкету смотреть, а в душу человека. Извините, Эльвира Владимировна, что говорю вам такие банальные истины. Кстати, вы поинтересовались, откуда у Николая Сергеевича это так называемое пятнышко в биографии и в анкете?
— Нет, Григорий Софронович, я проверила документы…
— И решили, что документы сила? Мудро. А давайте-ка назначим товарища Зорича учителем истории. Нельзя же выпускать человека с дипломом из района. Мы не настолько богаты кадрами.
— А как посмотрят на это в облоно? Нет, Григорий Софронович, я лично не могу взять на себя смелость. Нас в облоно специально предупреждали.
— Да-а-а, видимо, нужно иметь немало смелости, чтобы брать на себя смелость, — усмехнулся Рудаков. — Ну, а если райком попросит вас устроить человека по специальности. Как вы посмотрите?
— Если райком рекомендует… Я так и напишу в приказе — по рекомендации райкома.
Рудаков махнул рукой.
— Пишите, пишите, Эльвира Владимировна, а то как же вам без страховки.
…Все это было давно. Теперь у Николая Сергеевича другая жизнь, другая семья. Многое забыто, но дочурка Варенька не забывалась, и он упорно продолжал искать ее. Следующим летом решил съездить на Украину, побывать в детских домах. Может быть, ему удастся напасть на след Вареньки.
   
25
 
Прошли, пролетели зимние каникулы. Валентина съездила с Василием Васильевичем на районный семинар словесников. Хороший семинар! Покаталась на лыжах с ребятами, удивив даже Якова Туркова, вихрем промчавшись по самому крутому спуску горы. В дни каникул вдоволь почитала, устроила в школе интересный вечер «Поэзия и музыка в жизни Владимира Ильича Ленина» и, конечно же, принимала участие в создании очередного номера «Соломотряса». Ох, и разгорелась баталия из-за одного материальца в нем. Кажется, давно было заведено так, что бойкая продавщица сельмага Александра Долгорукова, которую старые и малые называли почему-то «тетей Шурой», по вечерам была в Доме культуры буфетчицей. Занимала она просторную комнату, предназначаемую для кружковой работы, бедово торговала в розлив пивом, вином, водкой, подавая соответствующую закуску — селедочку, сырок, огурчики домашнего засола… Валентину возмущало это питейное заведение, но даже Саша Голованов с терпеливостью пояснял, что кой-кто в сельсовете и в колхозной конторе обеими руками голосуют за буфет, потому что он рентабелен, потому что за аренду комнаты райпотребсоюз платит хорошие деньги. Была и другая выгода: если, например, надо угостить нужного человека, то без буфета не обойтись, как не обойтись без угодливой тети Шуры, умевшей обслуживать кого нужно по высшему классу.
Всегда, если в афише о демонстрации фильма говорилось, что перед началом сеанса будет показан «Соломотряс», народу в зрительный зал набивалось, как говорится, под завязку. Так было и на этот раз.
Когда на экране появилось изображение этакой живописной красотки с кудряшками и большущими серьгами, в зале захихикали: «Тетя Шура», «Наша Долгорукова»…
Потом на экране появлялись другие карикатуры, и Саша Голованов комментировал их. Вот красотка с большими серьгами оседлала на рисунке Дом культуры, и следовал комментарий — «Тетя Шура восседает»; на следующем рисунке она наполняет стаканы — «Тетя Шура угощает»; а вот она прячет в сумку деньги — «Тетя Шура загребает». А в финале на рисунке она улыбчиво машет рукой отползающим от винной бочки посетителям буфета. Этот рисунок прокомментировали девушки частушкой за экраном:
 
 
Оседлала Дом культуры
 
Шура длиннорукая.
 
Всяк ползет от тети Шуры,
 
Поросенком хрюкая.
 
 
В зале аплодировали, хохотали, и Валентине казалось: больше аплодируют и хохочут женщины, а мужчины — одни, как бы из-под палки, нехотя похлопывают в ладоши, а другие тихо сидят с опущенными головами.
Саша Голованов зажег на сцене свет и на фоне белого экрана с шутливой артистичностью стал раскланиваться зрителям. И вдруг на сцену взбежала секретарь сельского Совета Ефросинья Кучумова, подружка тети Шуры.
— На Советскую власть замахиваешься! — крикнула она Голованову. — Торговая точка была открыта по решению исполкома районного Совета депутатов трудящихся! Да знаешь ли ты, — продолжала она, — что товарищ Долгорукова — ударница прилавка, награждена Почетной грамотой облпотребсоюза! Оскорбляя своими карикатурами ударницу прилавка, ты оскорбляешь передовую советскую торговлю!
— Эко хватила ты, соседка. Эвон какую околесицу понесла, — послышался из зала голос Никифора Герасимовича Вершинина.
* * *
И вот опять занятия…
Догорал короткий зимний день. Большое красное солнце опустилось на белую степь и погасло в снегах.
Накинув на плечи пуховый платок, Валентина сидела за столом и при свете лампы — подарка готовилась к завтрашним урокам. В дверь постучали.
— Да, да, входите, там не заперто.
Вошла Мария Захаровна, шафрановская учительница биологии, та самая учительница, с которой Валентина познакомилась прошлым летом в зареченской гостинице.