Последний Катон
Фараг легонько присвистнул.
— Да, — озадаченно признал он, — я сказал бы, что зависть ярко характеризует византийскую Равенну. Как неудачно вышло со святым Аполлинаром! А откуда вы все это знаете?
— Разве в Равенне нет епархии? Много людей помогают нам сейчас во всем мире, особенно в шести городах, которые нам еще придется посетить. И будьте уверены, что в этих шести городах уже все готово к нашему приезду. — Перед тем, как продолжать, он еще раз ослабил узел галстука. — Задержание ставрофилахов — это крупномасштабное мероприятие, в котором мы действуем уже не одни. Все христианские церкви крайне заинтересованы в этом деле.
— Неплохо, но все эти люди не пойдут вместе с нами рисковать жизнью в Агиос Константинос Аканзон.
— Сейчас это монастырь Святого Константина Аканццо, — напомнила я.
— Да, и со всей этой болтовней мы до сих пор не дочитали информацию из интернета об этом старинном аббатстве, — пробурчал капитан, обращаясь снова к экрану. — Судя по всему, этот древний монастырь находится в полуразрушенном состоянии, но в нем еще живет небольшая община бенедиктинцев, которые держат постоялый двор для любителей экскурсий. Все это находится точно в центре принадлежащего им леса Палу, который тянется больше чем на пять тысяч гектаров.
— «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их», — вспомнила я.
— Нам нужно будет пройти через этот лес? — поинтересовался Босвелл.
— Лес — частная собственность монахов. Туда нельзя войти без их разрешения, — пояснил Кремень, вглядываясь в экран. — Как бы там ни было, до постоялого двора мы доберемся на вертолете.
— Это мне уже нравится! — Интересно было полетать по небу на мельничке.
— Что ж, доктор, не думаю, что вам так же понравится то, что я скажу сейчас: готовьте вечером чемоданы, потому что мы не вернемся в Рим, пока не заполучим в свою компанию последнего Катона. С завтрашнего утра «Вествинд» компании «Алиталия» будет ждать нас в аэропорту Равенны, чтобы отвезти прямо в Иерусалим. Таков приказ Его Святейшества.
5
Ватиканский гелипорт — это узкая площадка ромбовидной формы, ограниченная мощной стеной Папы Льва IV, уже одиннадцать веков отделяющая Город от остального мира. Солнце только что поднялось на востоке и освещало чистое и сверкающее небо красивого голубого цвета.
— Видимость отличная, капитан! — выкрикнул пилот «Дофина» АС-365-Н2 капитану Глаузер-Рёйсту. — Замечательное утро!
Моторы «Дофина» гудели, и лопасти мягко вращались, производя звук, похожий на гудение гигантского вентилятора (который вовсе не походил на рев, сопровождающий появление вертолетов в кино). Пилот, высокий светловолосый парень крепкого сложения и с очень белой кожей, был одет в летный комбинезон серого цвета, со всех сторон снабженный карманами. У него была приятная открытая улыбка, и он то и дело рассматривал нас троих, недоумевая, кто же мы такие, что нам разрешают воспользоваться его блестящим белым «Дофином».
Я никогда не летала на вертолете и немного волновалась. Стоя рядом со мной, Фараг внимательно разглядывал все вокруг с любопытством иностранного туриста, попавшего в китайскую пагоду.
Накануне я очень нервничала, собирая вещи. Ферма, Маргерита и Валерия очень помогли мне, запуская в последний момент стирку, гладя, складывая и распихивая вещи, и подбодрили меня шутками и вкусным ужином, который сопровождали смех и хорошее настроение. Я должна была бы чувствовать себя героиней, собирающейся спасти мир, но вместо этого я была напугана и ощущала гнет необъяснимой внутренней тяжести. Словно бы я жила последние минуты своей жизни и наслаждалась последним ужином. Но хуже всего мне стало, когда мы вчетвером вошли в часовню, и мои сестры вслух просили за меня и за успех предстоявшего мне задания. Я не смогла удержаться от слез. По какой-то неведомой причине я чувствовала, что не вернусь, что больше не буду молиться там, где молилась столько раз, и что никогда не сделаю этого в присутствии моих сестер. Я постаралась выбросить эти напрасные страхи из головы и сказала себе, что должна быть храброй, не трусить и не бояться. Если я не вернусь, по крайней мере причиной тому будет доброе дело, дело церкви.
И вот я стою здесь, на вертолетной площадке, одетая в чисто выстиранные и отглаженные брюки, готовая к тому, чтобы впервые в жизни сесть в вертолет. Когда пилот с капитаном сделали нам знак садиться в вертолет, я перекрестилась, а потом удивилась, увидев, как удобно и элегантно там внутри. Ничего похожего на жесткие металлические скамейки и военное снаряжение. Мы с Фарагом уселись в мягкие белые кожаные кресла в салоне с кондиционером и широкими окнами, где стояла тишина, словно в церкви. Наш багаж загрузили в заднюю часть вертолета, и капитан Глаузер-Рёйст занял место второго пилота.
— Взлетаем, — объявил Фараг, глядя в окно.
Вертолет отделился от земли со слабым покачиванием, и, если бы не сильная вибрация моторов, я бы и не заметила, что мы уже в воздухе.
Невероятное ощущение — лететь вот так, с солнцем справа от нас, выполняя некое подобие танца с невозможными для самолета, гораздо более стабильного и скучного вида транспорта, движениями. Небо невероятно слепило глаза, так что я старалась смотреть в окно, прищурившись. Вдруг между светом и мной вклинилась фигура Фарага, который, цепляя мне что-то на уши, сказал:
— Можешь мне их не возвращать. — Он улыбнулся. — Я знал, что ты библиотечная мышка, и у тебя их не будет.
И он надел мне солнечные очки, которые впервые с момента взлета позволили мне нормально смотреть по сторонам. Я обратила внимание на то, как блестит на его волосах горизонтально льющийся через стекла свет.
Солнце поднималось все выше, и наш вертолет уже летел над городом Форли в двадцати километрах от Равенны. Глаузер-Рёйст объявил из кабины через громкоговоритель, что через пятнадцать минут мы прибудем к устью По. Когда мы окажемся там, мы втроем высадимся, а вертолет полетит в аэропорт Спрета в Равенне, где будет ждать указаний.
Пятнадцать минут пронеслись мгновенно. Аппарат вдруг накренился вперед, и мы начали головокружительный спуск, из-за которого у меня заколотилось сердце.
— Мы спустились приблизительно на пятьсот футов, — послышался металлический голос капитана. — Сейчас мы летим над лесом Палу. Смотрите, какая чаща.
Мы с Фарагом приникли к окнам и увидели под собой бесконечный зеленый ковер из огромных деревьев, которому не было ни конца ни края. Мое слабое представление о том, сколько это — пять тысяч гектаров, оказалось с лихвой перекрыто реальностью.
— Хорошо еще, что нам не придется пройти его пешком, — прошептала я, не отрывая глаз от картины под нами.
— Не говори наперед… — ответил Фараг.
— Слева вы увидите монастырь, — прозвучал голос капитана. — Мы приземлимся на поляне перед входом.
Босвелл подсел ко мне, чтобы разглядеть аббатство. Скромная колокольня цилиндрической формы, разделенная на четыре этажа, с крестом на крыше, высилась на месте, где много лет назад существовало прекрасное место умиротворения и молитвы. Сейчас от него осталась только овальная стена, окружающая бывшие постройки, потому что все остальное с высоты птичьего полета казалось грудой разрушенных камней. Только когда мы начали спускаться на поляну, колебля лесные деревья ветром от лопастей пропеллера, мы заметили небольшие строения у стен.
Вертолет мягко приземлился, и мы с Фарагом открыли дверцу пассажирского салона. Мы не сообразили, что лопасти еще не остановились и вращаются с могучей силой, которая понесла нас, как несчастные полиэтиленовые пакеты в вихре урагана. Фарагу пришлось схватить меня за локоть и помочь мне выбраться из завихрения, потому что я, как дурочка, застыла неподвижно, отдавшись на милость циклона.
В кабине капитан разговаривал с молодым пилотом, который теперь надел круглый шлем с черным сверкающим козырьком. Он кивнул и снова запустил моторы, пока Глаузер-Рёйст пробирался сквозь ураган, прилагая куда меньшие усилия, чем мы. Вертолет снова поднялся в воздух, и через несколько секунд от него осталась только белая точка в небе. Мой первый полет оказался восхитительным, его стоило повторить при первом же случае, однако за долю секунды мой разум уже отодвинул его на задний план: мы с Фарагом и капитаном стояли перед калиткой у входа в пустынный бенедиктинский монастырь Агиос Константинос Аканзон, и единственным звуком в округе было пение птиц.