Клуб любителей фантастики, 1961-62

— Борис… — тяжело опускается тот у огня.
Василий без рукавиц, в порванных заиндевевших унтах, одежда обледенела по пояс.
— Там… полынья… влетели с разбегу. И сразу под лед — собаки, нарты. И сам… если б не вмерзшее корневище.
Василий с отчаянием смотрит а глаза друга.
— Двести километров, понимаешь… Без ружья, без спичек…
— Ладно! — Борис достает спальный мешок, белье. — Не пропадем. Сушись!
Василий раздевается, трет посиневшие ноги. Потом сидят у костра. Борису хочется поделиться с другом мыслями о том, что произошло, но понимает: Василию нужен покой.
Ложатся молча. Василий сразу засыпает. Борис думает: «Мамонт. Оживить…» И опять тот же маленький злющий вопрос «как?» колет острой холодной иглой.
Сон овладевает всем.
Разговор произошел за завтраком.
— Пешком по апрельскому снегу — десять-двенадцать дней. Наступит весна — не убережешь мамонта.
Василий понимает, молчаливо соглашается.
— Рисковать мы не вправе. Пойми! Мамонта надо… оживить.
Василий не доносит кружку до рта. Что он, сошел с ума? Или это сам Василий сходит с ума после вчерашнего?.. Но взгляд Бориса тверд, решителен, и сказанное слово, очевидно, продумано. И первое, что срывается с губ Василия, тот же вопрос:
— Как?
— Да, именно… подтверждает Борис и горячо излагает теорию анабиоза.
Мамонт, несомненно, в анабиозе, и его надо оживить.
Оживить медленным тщательным прогреванием всего тела, каждой клетки.
— Костром пещеру не прогреешь, — возражает Василий, — солнца недостаточно, электричества нет… — Но мечта Бориса увлекает и его, он видит спокойную позу животного, мирно опущенный хобот. — Что у нас есть? Снег, вода, камень, ветер…
— Впрочем, постой! — делает он резкий жест. — Постой… Есть лед. Лед и вода!
В душе Василия до сих пор стоит ужас вчерашнего купанья, как цеплялся застывшими руками за ледяную кромку, но в голове другое.
— Вода и лед! — кричит он. — Электричество будет!
Борис хватает друга за руку. Ему не все понятно, но в глазах мечтателя такой восторг, что дай им искру, и они выдохнут пламя.
Василий успокаивается немного.
— Слушай, на днях — вот перед отъездом! — я читал об опытах бразильского ученого Рибейро или Ривейро. Словом, вода и лед могут работать как термопара…
— Василий!
— Да-да, как термопара! Ток обнаруживается при затвердевании — или расплавлении, безразлично! — лишь бы одна фаза вещества была твердая. Нужны электроды и постоянный процесс замерзания. Проще всего! А электроды у нас есть, сколько угодно, — металлические части приборов. Ток будет!
Опыт был поставлен тотчас.
Пока Василий разбирал приборы, извлекая тонкие пластины, Борис делал прорубь. Вода сейчас же подернулась ледком. Это и нужно было: одну лачку пластин опустили в воду, другую — на образующийся лед, подключили вольтметр. Стрелка прыгнула вправо. Ток есть!
— Ура! — не сдержался Борис и обнял Василия с таким жаром, что тот едва устоял на ногах.
План был прост. В распоряжении геологов были электроды и моток кабеля, к счастью вольфрамированного, в тончайшей изоляции. Расплести кабель и завить нити в спираль — чисто техническая работа. Занимался ею Борис. Василий мастерил многопластинчатый щит, каждая долька которого соберет и направит ток в нагревательную спираль.
— Термодиэлектрический эффект… Черт, пока выговоришь… — ворчал он. — В нем-то и штука! При замерзании воды на границе между твердой и жидкой фазами возникает разность потенциалов… Здорово подметил… этот Рибейро.
Нелегко было обвить спиралью громадного зверя от конца хобота до пят, взять в сплошную металлическую сеть. Но и с этим справились в два дня.
Мамонт возвышался горбатой горой, тускло отсвечивал металлом. Это было самое удивительное сооружение, представшее глазам человека, фантазия наяву!
 
— Начнем? — обратился Борис к Василию.
— Шилом море греть?
— Не будь скептиком! В наш век делают не такое!
Ток пошел.
Теперь ждать. И не давать проруби замерзнуть.
Система действовала безотказно, ток шел, но результатов не было. Гора, завитая в проволоку, стояла недвижимо, и больше было шансов на то, что она не сдвинется вовсе.
— Ничего, — успокаивал Борис, — за час махину не прогреешь…
На четвертый день бока животного увлажнились. Друзья приняли это за благоприятный признак и стали готовить выход из пещеры. В воздухе потеплело: на Колыму шла весна.
Пористый известняк подавался легко, сколотые глыбы употребляли на стену — замуровать поврежденного мамонта.
К этому времени температура тела животного достигла тридцати градусов. Ждали: что-то должно случиться.
Утром на седьмой день, когда рассвело, увидели, что хобот животного подвернулся, словно поднятый, сжатый в усилии. Может, то была спазма оттаявшего тела, но друзья приняли это за несомненный признак оживления и не спускали с животного глаз.
Часом позже, когда солнце глянуло в пещеру, дернулось веко. К полудню животное вздохнуло и открыло глаза.
Ребята — как ни ждали — вздрогнули, но животное стояло недвижно, лишь изредка с шумом засасывая воздух, будто кто вздувал и отпускал кузнечные мехи. Понимали: это был критический момент, зверь или выживет, или упадет замертво. Время шло, дыхание выравнивалось, но гора так же стояла неподвижно, увитая проводом, — ток не выключали.
За полдень животное шевельнуло хоботом, медленно свернуло его, распрямило. И вдруг повернуло голову к ним, глядя в упор.
Ребят обдало ознобом. Они стояли как загипнотизированные, не в силах опустить глаз, уклониться от страшного первобытного взгляда. Солнце заходило, в нише сгущались сумерки, и от этого было еще тревожнее и страшнее. Зверь все глядел, и друзьям казалось, что взгляду не будет конца. Но животное отвернулось и опять заняло неподвижную позу. Борис и Василий вышли из пещеры.
Обоим было не по себе. Раньше думали: «Какая радость, если зверь очнется», — а теперь не находилось слов.
Борис разомкнул цепь.
В тот же миг услышали легкий треск: лопались провода — мамонт сделал шаг. Это был тяжелый каменный шаг. Громада двинулась к выходу. Методически поднимая и опуская ноги, прошла по откосу — камни стонали под тяжкими шагами, — приблизилась к проруби, опустила хобот в воду.
— Что же теперь будем делать? — шепотом спросил Василий.
— А я почем знаю?.. — так же шепотом ответил Борис.
— Эта гора разнесет нес вдребезги…
Животное утоляло жажду, со свистом втягивая воду в хобот и отправляя струю в пасть. Проходили минуты. Свистящие звуки не прекращались, будто у проруби работал механический насос.
— Обопьется, — тревожился Борис. — Надо отпугнуть его от проруби!
— Подойди попробуй… — возразил Василий.
Видимо, жажда была велика, животное — это была самка — не могло оторваться от воды.
— Эй! — не выдержал Борис.
Животное повернуло голову, попятилось и… рухнуло на бок, на ветки, приготовленные для костра.
Друзья подбежали в страхе, думая, что все кончено. Но бока животного ровно вздымались, из хобота вырывалось сопение. Животное уснуло. Борис и Василий тихонько натянули на гору парус: ночь все-таки морозная…
 
Наутро, задолго до рассвета, Борис взял топор и ушел в тайгу. Нарубив охапку березовых прутьев с набухшими почками, — рассудил, что для мамонта еда подходящая, — повернул назад. Огибая мыс, услышал Василия, говорившего с кем-то вполголоса. Борис удивился, опустил охапку, осторожно глянул из-за скалы.
Громадный зверь стоял на ногах и чуть шевелил хоботом. Василий — шагах в пяти от него — что-то протягивал исполину, ласково скороговоркой лепетал:
— Маша, Маша, Машенька, Маша!..