Ирландское сердце
И тут мадам Симон наконец понимающе кивнула. Она выразительно потерла большой и указательный пальцы друг о друга – жест интернациональный, в переводе не нуждающийся.
– Combien? [28] – спросила я.
Она подняла десять пальцев, и так пять раз.
– Вы должны будете заплатить ей дополнительно пятьдесят франков, – сообщила я американке.
Ничего себе! Да клиентка никогда в жизни…
– Отлично, – быстро согласилась та.
– D’accord [29], – перевела я мадам Симон.
И мадам Симон улыбнулась.
Даму звали Мэри Зандер, и ей хотелось посмотреть Париж. Она поинтересовалась, не могу ли я побыть ее гидом, пока мадам Симон будет заканчивать платье.
Мадам вопросительно уставилась на меня:
– Comment? – Она хотела знать, о чем спрашивает эта женщина.
Я попыталась объяснить ей, показывая сначала на Мэри Зандер, а потом на себя.
– Le Louvre, – сказала я. – Le place de la Concorde, Eiffel башня [30].
– Tour Eiffel, – поправила меня мадам Симон. Она поняла. – Жоржетта, – обратилась она к молодой служанке и жестом велела проводить нас. – Va [31], – сказала нам мадам. – Va! Va!
Мэри Зандер переоделась в свое платье из темно-синей саржи с матросским воротником, и мы с ней таки va. Пошли. «Слепой повел слепого», – подумала я про себя. Ну и что же? Мы возвратились на Рю де Риволи.
– Могу показать вам Лувр, – предложила я Мэри Зандер.
– Замечательно, – восхитилась она.
Ей даже не потребовалось заходить внутрь: она была счастлива просто пройтись по парку Тюильри.
– Прекрасный день, – заметила я. – Бабье лето.
Мэри улыбнулась.
– Да. Как думаете, можно ли как-то сказать это по-французски?
Мы шли по Елисейским полям и кивали при виде Триумфальной арки. Я отыскала стоянку такси, и мы отправились в ее отель «Ритц» на Вандомской площади.
– Красиво, не правда ли? – спросила Мэри, когда мы вышли из машины и оглядывали величественные фасады зданий, окружающих площадь.
На ланч – или déjeuner – мы зашли в ресторан отеля «Ритц». Мэри научилась произносить по-французски steak et pommes frites [32] – «единственное блюдо здесь без всех этих соусов». Я взяла то же самое. Очень вкусно.
Зандеры сами из Буффало, рассказала мне женщина. Муж ее если и не «зерновой король», то по меньшей мере крепкий «зерновой принц». Она находила общение с французами суровым испытанием, настоящим наказанием. Ей нужен был не просто гид, а посредник и друг. Но самое главное, ей необходимо было поделиться своим неприкрытым восторгом от Парижа с кем-то, кто не реагировал бы на ее энтузиазм с холодным французским недоумением. Я радовалась, что отвечаю всем этим требованиям.
После еды мы отправились к Эйфелевой башне. Найти ее было легко.
– Какая она замечательная, правда? – спросила я Мэри. – Все эти достопримечательности мы до сих пор видели только на картинках, а сейчас все это реально.
Мэри улыбнулась и кивнула.
Когда мы вернулись, в отеле нас уже ждала та девушка из ателье, Жоржетта, с платьем для Мэри. Я обратила внимание на тисненую надпись на коробке – «Дом моды Чарльза Уорта». На глазах у Жоржетты Мэри дала мне десять франков. Мы с Жоржеттой помахали ей руками, когда та поднималась по мраморной позолоченной лестнице. Носильщик нес следом ее коробку с платьем. Жоржетта взглянула на меня и сказала:
– Madame Simone, demain [33].
И она потерла пальцами. Я догадалась, что должна заплатить мадам ее долю. Но теперь у меня было на два доллара больше и полный желудок. Неплохо для первого дня.
Я крепко проспала всю ночь.
На следующее утро вернулась в студию мадам Симон. Было холодно, шел дождь. Мадам вместо приветствия протянула мне руку. Слов не требовалось. Я положила ей на ладонь франк. Она продолжала смотреть на него, пока я не добавила еще четыре.
Затем она подошла к столу, отодвинула ткани в сторону и села. Из выдвижного ящика мадам достала шкатулку из черной кожи и спрятала деньги туда.
Развернутое письмо Долли лежало перед ней. Я взглянула на него и поняла, что написано оно, слава богу, по-французски. Мадам Симон указала на вешалку с платьями.
– Pour Dolly [34], – сказала она.
Я подошла и рассмотрела первые четыре. Они были очень эффектны. Каждое отделано блестками и перьями. Прекрасный крой. Я подняла подшитый край. Крошечные ровные стежки.
– C’est bon [35], – сказала я.
– Bon? – переспросила мадам. – Bon? Non. Magnifique [36].
– Oui, oui [37], – согласилась я. – Можно и так сказать.
Жоржетта принесла большую коробку, сняла первое платье и начала аккуратно запаковывать его в папиросную бумагу. Готовят к отправке?
– Aujourd’hui, – объяснила девушка.
«Отправят сегодня», – догадалась я.
– Merci, mademoiselle, – сказала мне мадам Симон. – Au revoir [38].
До свидания? Нет! Разве Долли не написала ей, что мне нужна работа? Я указала пальцем на письмо.
– Travaillez pour vous s’il vous plaît? [39] – спросила я.
– Comment? – спросила мадам.
Она меня не понимала. Мучения, которые мне пришлось пережить перед вокзалом, повторялись.
Я вынула свернутые эскизы моих моделей из сумки и разложила их на столе рядом с письмом Долли. Мадам уткнула палец в один из них и подвинула его ко мне.
– Vous, – начала я. – Шьете… – Я изобразила в воздухе воображаемые стежки. – Le платья de moi. В смысле, мои.
– Comment? – переспросила она.
Я повторила свою шараду, но на этот раз за происходящим наблюдала Жоржетта.
– А-а-а, – понимающе протянула она и затарахтела что-то мадам Симон на французском.
– Vous, – сказала мадам Симон и указала пальцем на меня. – Une couturière? [40]
Она залилась хохотом, и служанка присоединилась к ней. Очень смешно. Что это они так веселятся? «Монтгомери Уорд» продали уже массу моих выкроек по своему каталогу. Конечно же, вслух я этого не произнесла. Как мне подобрать столько слов на французском?
Мадам Симон взяла мой эскиз.
– Vous? – Он сделала вид, будто рисует.
– Oui, oui, – подтвердила я и изобразила свою модель в воздухе. Потом другую, и еще одну.
Мадам умолкла, хотя Жоржетта продолжала хихикать.
– Peut-être, – вдруг произнесла мадам.
Это означало «может быть». Мой шанс.
– Peut-être? Moi? – уточнила я. – Travaillez pour vous? [41]
Мадам Симон кивнула.
– Я получила работу, я – модельер? – снова спросила я, но этого мадам уже не поняла.
В курс дела меня ввела служанка, Жоржетта. С пантомимой у нее было очень хорошо.
Выяснилось, что мадам Симон копировала модели мастеров с громкими именами, вроде Чарльза Уорта или Поля Пуаре, а потом шила по ним платья из очень хороших тканей. Жоржетта объяснила мне, что на своих изделиях мадам Симон не экономит. В доказательство она разрешила мне потрогать бархатную юбку одного вечернего платья. Однако в исполнении мадам Симон это стоило вдвое меньше, чем оригинал. Во Франции у мадам было мало покупателей, она специализировалась на туристах. Консьержи лучших отелей намекали своим постояльцам, что есть прекрасная портниха, «pas cher», и ее изделия очень хорошего качества… В общем, мадам хорошо зарабатывала.