Тобол. Много званых
Под корчму Федька присмотрел заброшенную рыбацкую избу на берегу Иртыша в пяти верстах от Тобольска. Избу почистили, подлатали крышу, заготовили дрова. На лодке Федька и Ренат перевезли котёл, разные приспособления, изготовленные в Тобольске, и мешки с припасами. Ренат ничего не понимал в винокурении, но Федька легко и быстро объяснил, как всё устроено: в кадушках у камелька творим сусло, в тагане выпариваем его на медленном жаре, пар идёт в трубу, первач оседает на её стенках и стекает в ведро. Для самогонки лучше всего годились татарские казаны на ножках. Крышку для плотности надо делать деревянную, она разбухает; вместо гнёта – камень с берега. Длинную трубу Федьке скрутили на Ружейном дворе из тонкого железа, щели Федька замазал тестом. Зимой будет легче: трубу, помещённую в жёлоб, можно обкладывать снегом, а талую воду сливать, но пока не ударили холода, придётся остужать трубу мокрыми тряпками.
Корчма заработала. Федька оказался не выжигой и жуликом, которого интересуют только деньги, а мастером-рукодельником. Он хотел скопить рублей двести и уехать из Тобольска домой – в Вологду. Всегда полупьяный от проб и сивушного пара, он неутомимо и любовно возился в избушке со своим самогонным хозяйством: поправлял, латал, подвязывал верёвочками, подкладывал щепочки, следил, как шает очаг, отмерял, проверял, трепетно прислушивался к урчанию котла, словно к сердцебиению больного друга. Он попросил Рената привезти ему Юсси, Ренат привёз, и Федька объяснял псу, что делает. Юсси топорщил уши, наклонял голову и внимал Федьке так, точно прикидывал, не открыть ли тоже какую-нибудь собачью корчму.
Федька договорился в Тобольске с кабатчиками и больше не отвлекался на сбыт хмельного. Бочонки в лодке по ночам доставлял Ренат. Он занимался и прибылями корчмы, Федька доверял ему общие деньги.
В ту ночь сыпался долгий сибирский дождь. Мокрое корьё кровли чуть поблёскивало, отражая тусклый рассеянный свет с простора большой реки. Из багровеющих волоковых окошек курился горячий пар. Ренат привёз деньги, и Федька на радостях угощал его свежей водкой, которую он отжал сквозь нащипанную хвою лиственницы и давленную морошку. Юсси в углу увлечённо грыз большой коровий мосол. Вдруг дверь открылась, и в корчму, пригнувшись, шагнул Йохим Дитмер. Он был в треуголке и отсыревшем плаще-епанче. Юсси кинулся на него с запоздалым лаем.
– Юська, тьфу! – прикрикнул Федька.
– Здравствуйте, господа, – по-русски поздоровался Дитмер.
За пояс у него были заткнуты два пистолета. Оглядываясь, Дитмер снял треуголку и хлопнул ею по колену, сбивая воду. Лавки, стол, широкие полки с горшками и бутылями, ящик с припасами, пустые бочонки, составленные друг на друга, туес с конопаткой и деревянный молоток, чтобы закупоривать крышки. Поварёшки и черпаки, берестяные воронки, камелёк, таган с трубой, куча дров и топор, нездоровый зной, кислый запах сусла. Федькин лежак с тряпьём, лужи на земляном полу, перекрытые истоптанными досками, и горящие лучины, натыканные в стены промеж брёвен. Русский вертеп.
– Как вы нас нашли, господин Дитмер? – по-шведски спросил Ренат.
– Просто плыл за вами в челноке, господин штык- юнкер.
– Ты привёл с собой караул? – тревожно вскинулся Федька.
– Зачем? – усмехнулся Дитмер в ответ.
Он вытащил из-за пояса пистолет, со щелчком взвёл курок, нацелил ствол Федьке в грудь и выстрелил. Грохот ударил в низкий потолок. Юсси в ужасе отскочил и снова залаял. Федька встал, растерянно улыбаясь, словно был потрясён внезапным поворотом дела, и рухнул навзничь в лужу на полу. Ошеломлённый Ренат тупо смотрел на Федьку. Федька был мёртв. Ренат перевёл взгляд на Дитмера. Дитмер засовывал пистолет обратно за пояс.
– Что вы сделали, Дитмер? – тихо спросил Ренат.
Не снимая епанчи, Дитмер боком присел на лавку.
– Я немного проследил за вами, господин штык-юнкер, – пояснил Дитмер, тонко улыбаясь. Он наслаждался собой и своей проницательностью. – Разумеется, не лично. В торговых банях у меня есть свои доносчики. Я знаю, что вы наладили изготовление хорошей водки и завязали деловые отношения с кабаками. Это похвально. Однако компаньон вам больше не нужен. Дальше вы можете управляться с предприятием в одиночку.
Юсси осторожно подошёл к лежащему Федьке и обнюхивал его.
– Кто вы, Дитмер? – словно не узнавая, Ренат пристально вглядывался в лицо губернаторского секретаря. – Чиновник или разбойник?
– Я сын бургомистра Нарвы, господин Ренат. Увы, Нарва потеряна для короны, но я не хочу возвращаться под руку короля Карла голодранцем. И сейчас я просто увеличил свой доход за счёт человека, который стал лишним. Я посчитал вашу вероятную прибыль и желаю ежемесячно получать от вас пять с половиной рублей. Кстати, господин Ренат, ваш доход тоже вырос.
– Вы способны убить просто ради денег, Дитмер?
– Спешу возразить, что это вы его убили, – холодно ответил Дитмер. – Так и будет доведено до сведения губернатора, если я своевременно не начну принимать от вас означенной суммы. Меня здесь никто не видел, господин Ренат. Секретарь губернатора не знал никакого корчемщика Матюхина и не стал бы марать об него руки. Запомните это, штык-юнкер.
Под пузатым таганом по-прежнему трещал огонь, в тагане клокотало, из железной трубы в посудину капала водка. В свете лучин клубился пар. На крыше топтался неугомонный дождь.
– Похоже, теперь я в плену у вас, а не у русских, – угрюмо сказал Ренат.
Глава 6
Мирная скотина китоврас
Отец Клеоник, эконом Софийского двора, приехал к Ремезовым по первому снегу. Он выпил у Митрофановны чарку и пошёл в мастерскую.
– Ульяныч, – сказал он, – убирай свои ящики, не то выбросим.
– Какие ящики? – удивился Ремезов.
– В Архиерейском доме полподвала занимают.
– А! – вспомнил Ремезов. – В них кости подземного зверя мамонта!
– Да хоть Ноев ковчег. Место потребно. Убирай, или в прорубь скидаю.
– Я тебя самого по костям туда скидаю, – тотчас пообещал Ремезов.
Эту добычу Семён Ульянович привёз с озера Чаны двадцать лет назад – при воеводе Андрее Нарышкине. Воевода сказал: коли зверь подземный, то к земной государевой власти он никакого касательства не имеет, и уноси своё дрянное костьё на Софийский двор. Митрополит Игнатий осмотрел находку, потрогал изогнутые бивни длиной в печатную сажень, заглянул в пустые глазницы огромного черепа, который размером был в два сундука, и честно признался, что не знает, на какое дело нужен этот исполинский остов.
– Он суть свидетельство потопа! – горячо заявил Ремезов.
– Ты разве в Святом Писании усомнился?
Однако порешили сохранить кости для того дня, когда придёт на ум, куда их приспособить. И вот миновало двадцать лет.
Семён Ульянович отправился на Софийский двор. Здоровенные ящики занимали, конечно, не полподвала, а всего-то один угол, но отец Клеоник решительно настроился вышвырнуть бесполезный хлам к псам. Допустить такого Семён Ульянович не мог. Мамонт – подлинное чудо творенья, как ему не удивляться? Опираясь на палку, Ремезов поковылял ловить губернатора.
Гагарина он поймал у Софийского собора на выходе со службы. Матвей Петрович любил отстоять обедню с простым народом, раздать милостыню и потолковать с юродивыми и странниками, что сидели на дощатой паперти.
– Уже вернулась из Псковских Печер, Марфуша? – ласково спрашивал он у старушки, замотанной в рваный платок.
– Вернулась, отец, – кивала старушка. – Поклонилась святым мощам.
– Ну, с богом, родимая, не болей, – Матвей Петрович подал пятачок.
– Здорово, Петрович, – пристроился к губернатору Ремезов.
– Ох, поганец ты, Ульяныч, – покорно вздохнул Гагарин. – Снова какую-то смуту затеял? Зима, лежи на печи, старче, – нет, он опять ноги в валенки.
– Вот ты, Петрович, говорил, что государь всякие диковины любит, – ехидство Ремезов пропустил мимо ушей. – А я знаю такую. Подобия нет.
– Что за диковина? – неохотно спросил Гагарин. – Золото курганов?