Тобол. Много званых

– Господин Ренат не держать нож, – подтвердила Бригитта.
– А солдат-то жив?
– Да, господин губернатор. Ранение оказалось лёгким.
Ренатова полюбовница и секретарь Дитмер, понятно, не догадывались об истинных причинах заключения штык-юнкера и намерениях губернатора. Матвей Петрович внимательно разглядывал Бригитту. Да, непростая баба. Была в ней какая-то несгибаемая прямота, как в раскольниках. Однако эта шведская красавица не будет расходовать себя на проклятия, оправдания или слёзы. Её решимость по-немецки расчётлива. Она не полезет в костёр, но и не отступится. Она всё обдумает, дотерпит до удобного времени и ударит на поражение. Без суеты и клятв она пойдёт ради своего мужчины до конца и сделает что угодно. Такие умеют добиваться цели – не сразу, но верно.
Бригитте шибко не повезло, что её возлюбленный один должен ответить за смуту с пленными. Там, на ярмарке, солдаты Бухгольца повязали сотни три мятежников, из них человек сто были шведами. Полковник Бухгольц предложил вместо наказания зачислить смутьянов в рекруты. У Бухгольца не хватало людей для похода на Яркенд, и он воспользовался возможностью – орёл, что сказать. С русскими мужиками никто не нянькался: их отправили в рекруты без спроса. Со шведами было сложнее. Матвей Петрович пригрозил им, что сошлёт в самые гиблые и дальние края – в Туруханск, Якутск и Нижнеколымск, на Алазею и в Жиганское зимовье; шведам будет лучше, ежели они согласятся на время похода в Яркенд послужить в шквадроне у Бухгольца. Каролинов уговаривал ольдерман фон Врех. И шведы подписали бумагу. Поход займёт года два, а войне конца не видно: до примирения держав пленные успеют сходить в Яркенд и вернуться в Тобольск. Всех шведов освободили, а Ренат, зачинщик побоища, остался под стражей.
– Чего ты хочешь, дева? – Матвей Петрович поглядел в глаза Бригитте.
– Отпустить господин Ренат.
– Не от меня, от господа.
– Быть жена господин Ренат и жить, где моя страна.
Бригитта отвечала без запинки, о себе она всё знала твёрдо.
Дитмер изобразил на лице вежливое сомнение.
А Матвей Петрович в уме уже сложил одно к одному. Ох, не зря ему подвернулись эти шведы-любовники. Не зря! Матвея Петровича обмахнуло радостной дрожью, какая бывает, когда открывается выход из безвыходного положения. Эти любовнички стремятся быть вместе и вернуться на родину, а ему надо, чтобы джунгары получили пайцзу богдыхана Канси. Всё сходится! Офицер станет ключом, который отомкнёт замок войны, а баба станет той рукой, которая повернёт ключ в скважине. И денег платить не надо!
В палате, где сидели чиновники, раздался взволнованный шум, и в дверях вдруг появился новый человек. Это был Николай Нестеров, сын фискала Лексея Яковлевича. Николай остановился и снял треуголку.
– Господин фискал к господину губернатору, – сообщил он.
– Вот принесла нелёгкая! – раздосадовался Матвей Петрович.
Бригитта не пошевелилась. Он ждала решения губернатора.
– Ладно, уже не до вас, – сказал ей Матвей Петрович. – Ступай, Евина дочь. Вытащу твоего суженого из каземата, и не таких из-под топора спасал.
Бригитта и Дитмер вышли на «галдарею» Губернской канцелярии. У крыльца канцелярии стояли сани на высоких копыльях, с кузовом, закрытым медвежьей полстью, и с задранной спинкой, украшенной двуглавым орлом. Это приехал фискал Нестеров. Его сопровождали два солдата. Один солдат, возница, соскочил с облучка и помогал выбраться из кузова рослому старику с седой гривой – Нестерову; другой солдат слез с запяток саней и вытаскивал из-под полсти толстые и растрёпанные рукописные книги.
– Когда я получу плату за эту аудиенцию у губернатора? – по-шведски спросил Дитмер у Бригитты.
– Я уже расплатилась с вами, Йохим, тем, что не сообщила губернатору о вашем участии в делах тайной корчмы, – равнодушно ответила Бригитта, не глядя на Дитмера. – Я полагаю, это вполне достаточное вознаграждение.
Дитмер печально улыбнулся, принимая поражение.
Фискал Алексей Яковлевич Нестеров медленно взошёл на крыльцо, Дитмер, сообразив, с поклоном открыл перед ним дверь, и Нестеров так же медленно прошествовал через канцелярию к палате Гагарина. Фискал был в драгоценной бобровой шубе колоколом, с длинными полами до пола. Он важно вплыл в палату и остановился перед губернатором. Николай Нестеров услужливо подвинул отцу лавочку. Алексей Яковлевич сел.
– Закончил свою ревизию, Нестеров? Восвояси собрался? – насмешливо сощурился Матвей Петрович. – Раненько небось. Ещё мышей не допросил.
Матвей Петрович намеренно не обращался к фискалу по имени-отчеству или по чину. Много чести этому стервятнику.
– Довольно ли грехов моих накопал, не надобно ли ещё подсказать?
Нестеров не удостоил Гагарина ответом.
Никто в державе не любил фискалов, даже те, кто не воровал. Государь учинил фискальство всего-то четыре года назад, но этих лет хватило. Дело вроде было благое: ловить казнокрадов, мздоимцев и мошенников. Однако Пётр Лексеич предоставил фискалам слишком много воли. Они подкупали свидетелей, читали чужие письма, любого, кого заподозрили, могли посадить в подвал на цепь. Всякий человек в государстве обязан был показать фискалу все свои бумаги, открыть все амбары, вывернуть все карманы. А фискалы ни за что ни перед кем не отвечали, даже Сенату не покорялись, пускай и числились при нём особой службой. Ежели фискал обвинял кого облыжно, врал или позорил, то всё равно никакого укора ему не следовало. На разгул фискалов разгневался сам владыка Стефан, местоблюститель Патриаршего престола. Но царь никого не слушал. Фискалы рыскали по его державе, как волки по лесу, и вынюхивали, кого сожрать.
Зная отношение Гагарина, Нестеров не попёрся бы к нему, однако в Тобольске на ярмарках Алексей Яковлевич накупил себе дешёвой пушнины – по закону, но без меры, – и на такой меховой обоз требовалось разрешение губернатора, иначе отнимут на Верхотурской таможне. Матвей Петрович только поморщился от просьбы фискала: подлая природа лезла наружу.
– Сначала мои книги проверят, потом я тебе прогонный лист выдам, – сказал он Нестерову.
– Боишься, что я цифирь твою переправил? – надменно спросил фискал.
– Ты можешь.
Нестеров и вправду мог подделать записи в окладных книгах губернии, чтобы потом в пушной казне обнаружилась недостача.
– Ефимка, – позвал Гагарин Дитмера. – Пущай секретари перелистают книги, которые фискал вернул, и поищут, не поскрябано ли где.
– Государева человека лаешь, – удовлетворённо изрёк Нестеров.
– Я сам государев человек.
Про Нестерова Матвею Петровичу всё было понятно. Фискалы получали половину того имущества, что изымали у воров. Нестеров хотел поживиться богатствами князя Гагарина, отсюда его раж и упорство в преследовании.
В канцелярии секретари и подсекретари склонились над раскрытыми страницами, водили пальцами по столбцам и вглядывались в строки. Для казённого учёта ещё Сибирский приказ повелел использовать лишь гладкую бумагу, александрийскую, а на ней были заметны любые подчистки.
Но Алексей Яковлевич не жульничал с книгами Гагарина. Он уже давно понял, что промахнулся с этой ревизией. Гагарин с молодых лет в Сибири воеводит, любые уловки и ходы-выходы выучил, его не поймать на краже пушнины, он все концы спрятал: князь не зелёный юнец, а матёрый хищник. Да и Сибирь давно живёт чем-то другим – Алексей Яковлевич это почуял. Он рылся в песцах и соболях, а в Тобольске отчего-то вдруг обер-комендант помер, раскольники сбежали и солдата зарезали, шведы мятеж затеяли, и какое-то войско в поход на степь собирается… Нет, мягкая рухлядь – сущая мелочь. Не на ней Гагарин богатеет. Не в мехах его злодеяния затаились.
– Разгулялся ты здесь, кровопийца, – вдруг заговорил Нестеров.
Матвей Петрович посмотрел на него с изумлением, а потом догадался, что Нестеров и сам не слышит, что думает вслух. Он ведь уже старик, но не замечает за собой старческой слабости. Матвей Петрович глянул на Николая, сына Алексея Яковлевича. Николай скорбно вздохнул и покачал головой.