Международное тайное правительство

Дени попался Альфреду Накэ этим способом. А так как еврей, вдобавок, рассуждает единственно ad hominem, а не ad rem, иначе говоря, не спорит, стараясь оклеветать, то и Накэ, а за ним и весь кагал, запутав неосторожного Дэни, сделал вид, будто победа одержана по самой сущности проблемы.
Отсюда понятно, как трудна борьба по еврейскому вопросу. Мало изучить предмет и недостаточно верить в своё знамя, надо ещё уметь вовремя оберегать его от предательских нападений. На этом же последнем пути кроме теоретической подготовки необходима главным образом практика. Вот почему не всякий вправе браться за разоблачение евреев, в особенности на принципиальных диспутах с ними. Надо знать их самих и глядеть в оба, дабы не попадаться в ловушки и не уронить своего знамени, т. е. не обратить собственные святыни в посмешище, к чему евреи всемерно стремятся…
Увы, если таковы опасности на поединке Дэни с Накэ, difficile est satyram non scribere то они могут стать неимоверными и для целой страны при столкновении со всей кагальной прессой.
Испытания, выпавшие перед изумлёнными глазами целого мира на долю Франции тому бесподобный пример [82]. Можно признать даже, что одно лишь упоминание о триумфе кагала в “Дрейфусиаде” уже исключает необходимость рассуждений о могуществе, которого достигло теперь еврейство, захватив, по совету Мошки Блюмберга, как будет разъяснено далее, монополию газет.
XXVII. Резюмируя изложенное, трудно не заметить, что повествование о процессе Дрейфуса представляет доныне один, весьма существенный пробел. Как, в самом деле, высший суд республики мог решиться на столь явный фактический и юридический подлог, да ещё по обвинению в государственной измене, прогремевшему на обоих полушариях? Откуда явилось такое пренебрежение к правде там, где, казалось бы, ей твёрдо гарантировано недосягаемое убежище? Чем объяснить, наконец, дерзость, с которой это было учинено, не взирая на мужественный и всенародный протест Кенэ де Борепэра, председателя гражданского департамента кассационного суда, вышедшего в отставку для того, чтобы своим участием в общем с уголовным департаментом собрании по отмене второго обвинительного о Дрейфусе приговора, не запятнать собственного доброго имени и не осрамить чести своей семьи?…
Причины указанного, нигде невиданного позора коренятся, без сомнения, в разных условиях современного ожидовелого режима и в заговоре против правосудия самого правительства Франции, но этим не исчерпываются. Требовалась уверенность в безнаказанности, иначе говоря, в тщательной подготовке через сокрытие следов преступления и устранение заранее всего, что способно изобличить продавшегося кагалу большинства “кассационных судей”. В этой области, безусловно, неизбежным являлось уничтожение как документальных доказательств, так и свидетельских показаний. По отношению к первой части задачи хлопоты принял на себя служивший в секретном отделении главного штаба французской армии Пикар, впрочем, едва не оборвавшийся, потому что попал, было, к судебному следователю, а от него — в военную тюрьму. Тем не менее, по воле еврейства, он не только не был предан суду, но успел завершить свою миссию и в какие-нибудь три года из подполковников стал дивизионным генералом, а в заключение, exusez du peu, — военным министром. Что же касается свидетелей, то, согласно обычаю иудео-масонства, они по мере надобности, исчезали, уходя один за другим в царство теней…
Для ясности мы назовём их, равно как обстоятельства их кончины, руководствуясь весьма поучительным исследованием Шарля Флёри, вышедшим года два тому назад в Париже под заглавием “La republique juive, ses trahisons, ses gaspillages, ses crimes”.
1. В первую очередь умер отравленным, когда отверг иудейские деньги, ревностный патриот, весьма способный и многое знавший начальник противошпионского бюро главного штаба полковник Сандгерр.
2. За ним вскоре погиб майор Аттель, начальник военной тюрьмы, присутствовавший в самый момент разжалования Дрейфуса и выслушавший от него лично признание вины. Это был неудобный свидетель. И вот, 1 октября 1895 г. совершенно здоровым он выехал с поездом из Триеля, а меньше часа спустя, на станции в Эрмане его нашли в купе вагона уже хрипящим и позеленевшим… Отрава била в глаза, но виновных не стали искать, как бы следовало…
3. От капитана Леброна Рено сейчас же вслед за его письменным докладом об этом военному министру генералу Мерсье Шолэн-Сервиньер, депутат, получил в свою очередь, сведения о признании Дрейфусом своей виновности, а в 1898 г. опубликовал в “Intransigeant” следующий текст оного: “Если я и передал документы Германии, то с целью получить у неё другие”. Не прошло и нескольких недель, как 25 июля того же года близ Манса, куда ехал Шолэн-Сервиньер, он был найден раздавленным в куски на линии железной дороги. Его, несомненно, выбросили из купе, причём дверь оказалась снова закрытой, а единственный спутник поспешил, весьма кстати, скрыться. Прекрасное же общественное положение убитого, его характер и осмотрительность исключали всякую мысль о случайности либо о самоубийстве. Злодеяние являлось очевидным, но его не нашли нужным разоблачать.
В декабре того же года, одна из газет “синдиката измены” поместила следующую заметку: — “Мы осведомлены, что образуется черное сообщество под девизом: Morte la bete, mort le venin [83]. Оно ставит себе целью борьбу всеми средствами, каковы бы они ни были, против антисемитического сброда и отдавшегося ему президента [84]. Исполнители “танца”, каким бы ему ни пришлось выйти, будут определяемы по жребию, в особых тайных совещаниях. На месте кое-кого, мы не преминули бы поостеречься!…” Настоящая справка приводится, как показатель состояния духа и совести “блокаров” [85], также охотников до убийств из-за угла, подобно всем негодяям. Существует ли, однако, нарочитое сообщество или же это только лукавая угроза?… Очень возможно, потому что кагал и “ложи” нередко сами совершают предательские убийства, отнюдь не прибегая к иной организации, на которую, во всяком случае, труднее полагаться, чем на свою собственную.
4. Смерть полковника Анри (Henry).
Мы не говорим, что дрейфусары убили его, так как вероятным представляется самоубийство, но мы утверждаем, что они его довели до лишения себя жизни, ибо в этом верх их искусства, а мы здесь видим нечто, ещё более отвратительное, нежели простое убийство.
Всё заставляет думать, что фальшивый друг, один из тех вкрадывающихся братьев, которых гетто и ложи рассылают во все слои общества, подстрекнул чудесного воина и пылкого патриота к совершению не подлога даже, а такого популярного воспроизведения документа, которое можно было бы показать вместо подлинника, несомненного, но пока долженствующего оставаться секретным. Будучи опасно достойно сожаления, это деяние было, сверх того, весьма сомнительной полезности, так как в описываемый момент изменник уже давно был осуждён. С другой стороны, этот факт оказался известным дрейфусарам гораздо раньше, чем полковник Гине обратил на него внимание военного министра. Короче говоря, Анри был пригвождён к бесчестию и самоубийству. При чём ему “великодушно” дали время избрать эту последнюю участь.
5. Лоренсо, честный патриот, хотя республиканец и префект Северного департамента, первый указал на существование и проделки дрейфусовского заговора, переводившего из Брюсселя огромные суммы во Францию. Вызванный в Париж умеренным министром Дюпюи, он предоставил неопровержимые доказательства. Увы, не успел он вернуться в отель “Терминюс”, как внезапно скончался у себя в номере. Он слишком был любопытен и его надо было “изъять”, тем более, что вдова Анри вызывала его же как свидетеля по своей жалобе на Рейнаха, начальника генерального штаба дрейфусиады и злобного врага Анри, в крови которого он, на радость сынам Иуды, отплясывал “маюфес”.