Останови моё безумие (СИ)
− Здесь нет виноватых, мам. Никто не виноват в том, что мы с Владом полюбили друг друга сильнее, чем это было нам позволено. − Мама вздрогнула от моих слов, и я поняла, что Влад сказал ей то же самое.
− Сколько продолжается ваша связь? − выплюнула она мне этот вопрос, не смотря мне в лицо.
− Год, − без запинки ответила я. Мама задохнулась и распахнула глаза, пытаясь совладать с эмоциями.
− Он совратил тебя. − Она неверяще качала головой и потирала свои больные колени, отказываясь меня выслушать.
− Мам…
− Принудил.
− Мам…
− Я расскажу всё твоему отцу. − Она с нескрываемым ужасом посмотрела мне прямо в глаза.
− Не надо. Пожалуйста… Ради меня. Он, правда, не виноват. Если тебе непременно нужен виновник, вини меня.
− Что ты доченька! − она схватилась за мои руки. − Как же я могу тебя винить в чём-то?!
− Прекрати, мама, пожалуйста! Влад любит меня так, как никто и никогда не сможет полюбить. Ты даже не стараешься понять меня. Раз так, просто не говори отцу, хорошо?
Она снова задрожала от накативших слёз, отпустила меня и заплакала, уже не таясь.
− Недавно мы потеряли ребёнка, − я не знаю, зачем я сказала ей об этом, боль от потери сына до сих пор жгла меня изнутри и говорить об этом человеку, который видит в нас с Владом один лишь грех, было вдвойне мучительно, пусть этим человеком и была моя собственная мать.
− Не смотри на меня так, − осуждающе бросила я, опуская голову на колени. Даже не видя её, я знала, что ключевым в моём признании для неё была не потеря малыша, а само его греховное зачатие. − Влад подписал все бумаги согласия на аборт, чтобы спасти мне жизнь, − голос мой срывался, то повышаясь, то понижаясь.
− Где я могла так ошибиться? Что я сделала не так, что Господь наказывает меня таким образом. Почему разрешает моей дочери погрязнуть в грехе? − причитала она, раскачиваясь взад-вперёд на моей кровати.
− Не разрешает, − пробормотала я, неосознанно желая, чтобы мама меня услышала. − Поэтому отправляет меня в ад. Очень скоро я буду там, в искуплении.
− Боже, Мира! − воскликнула мама, в панике уставившись на меня.
− Это правда, мама. Я уйду. Твой Бог разлучает меня с моим братом. С моим возлюбленным братом. − Я смотрела на неё широко распахнутыми, не мигающими глазами, а потом первая покинула свою комнату, проходя в заполненную родными гостиную.
Она не рассказала отцу, но, не потому что приняла или поняла, а потому что поверила в мой… уход. Я благодарна ей хотя бы за то, что она решила не омрачать последние месяцы моей жизни. Я благодарна.
− О чём задумалась? − слышу Его голос и улыбаюсь, рассеивая в памяти последний, да, наверное, последний, разговор с матерью.
− Ни о чём? − словно предлагая ему варианты ответа, проговариваю вполголоса.
− Согласен, − улыбается Влад, щелкая меня по носу.
− Как тебе нравится в Швейцарии?
Я морщу нос.
− Вижу, что нравится, − смеётся, обнимая меня за плечи.
− Нравится, что ты рядом, − серьёзно говорю, смотря вверх на него.
− Мне тоже это нравится, − сжимает крепче, смотрит долго, улыбается шире, − то, что я рядом.
− А ещё здесь снег, много снега. Ты же знаешь, как я люблю…
− …его. Знаю, − нагло и в то же время вовремя прерывает меня. − Я улыбаюсь вместо того, чтобы сердиться и откидываю голову назад, позволяя ему вести меня, обнимать.
Не смотря на то, что Влад выполнил моё желание и увёз меня, к тому же в самое потрясающее на земле место, окружённое горами в белых шубках пушистого, но властного снега. С воздухом, который не требует вдоха, незаметно просачиваясь в лёгкие через каждую пору кожи. В дом на самой окраине, где мы можем ни от кого не скрываться и одновременно спрятаться от остального мира. Не смотря на все эти чудеса, сотворённые им для меня, он привёз меня сюда только потому, что продолжал верить в моё спасение, единственное, что волновало и занимало его мысли все эти дни напролёт, что мы успели провести в этом раю.
Я была обследована с небывалой в моей жизни до этого тщательностью, от банального общего анализа крови до биопсии сердца в одном из лучших институтов мировой трансплантологии Hospital Clinic. Но позже я поняла, что меня не собирались просто лечить, меня поставили в очередь для пересадки донорского сердца.
− Малыш, ни о чём не беспокойся. Просто доверься мне, − объяснил мне Влад, когда мы покинули институт и сели в арендованный им на время пребывания здесь чёрный автомобиль.
− А кому доверишься ты? − парировала я. Он лишь слабо усмехнулся, заводя двигатель.
В ответ я получила только это и тягучее, как карамельное желе молчание.
− Тебе, любовь моя, только тебе… − прошептал он после, когда мы уже подъезжали к нашему семейному гнёздышку.
Здесь всё было по-другому, и Влад был другим: он быстро обошёл автомобиль и открыл дверцу с моей стороны. Я недоумевающе смотрела на него, не в силах озвучить своё смятение.
− Обхвати мою шею руками, − мягко и покровительственно попросил, чуть нагибаясь ко мне. Я не понимала, зачем он это делает, пока не понимала, но сделала в точности, как мне было велено.
Сильные руки подняли меня над землёй и вытащили из машины, захлопнув дверцу ногой, а потом наши взгляды встретились, и ко мне пришло осознание.
Оно было прекрасным, как не застигнутая врасплох утренняя роса или цветок инжира, кочующий из одной легенды в другую, но остающийся недостижимой грёзой безумца. И горьким и щемящим душу, как те же капли живительной росы слизанной с куста крапивы, и те же плоды смоковницы, не отдающей своего дара, не опалив жестокосердными жгучими листьями просящие руки.
Глаза Влада свято верили, что каждый сохранённый мой шаг уменьшит мою усталость, день ото дня всё больше очерняющую круги под моими глазами, и он неустанно носил меня на руках. И каждый вдох, подаренный мне его поцелуем, не сделанный самостоятельным трудоёмким усилием, расслабит моё тело и подарит необходимое умиротворение и поэтому целовал меня по первому моему зову.
Я тоже начинала верить, не в себя, а в него. Верить, что мне всё чаще необходимо перемещаться на его руках, потому что желание чувствовать его чуть-чуть ближе становилось непреодолимым, верить, что мне нужен воздух только из его лёгких в мои, а не как иначе, потому что его поцелуи были единственным, что сливало нас воедино.
Я соглашалась на все существующие процедуры, которые были призваны помочь мне подготовиться к предстоящей операции. Ради него.
Но донора не было, вне зависимости моего смирения или неуклонной веры Влада.
Он ненадолго оставил меня одну, разрешая мне надеть пижаму самой, и я воспользовалась возможностью, чтобы заглянуть в запотевшее зеркало в ванной комнате. Мои волосы, аккуратно закутанные в полотенце, были полностью убраны вверх, а кожа на лице из-за этого чуть более натянутая и прозрачная, сейчас была чуть более синеватого оттенка, чем в последний раз, когда мне удалось поглядеть на своё отражение. Глаза казались чересчур большими на этом худом лице, глядящим на меня из зеркала, только похожим на меня, но, несомненно, невозможным принадлежать мне. Каряя радужка потемнела и словно отбрасывала тень на широкий белок, заставляя его отливать голубым, как застоялая вода в пруду. Щёки и вовсе утратили свою округлость, окончательно впали, выставляя напоказ не существовавшие у меня никогда скулы. И только губы ярким пятном выделялись на этом безобразном лице, сочно малиновые они выдавали не возбуждение и желание, охватывающие меня перед предстоящей совместной ночью с братом, а повышенную температуру и чрезмерную бледность кожи, на фоне которой, они алели мстительным огнём.
Я поспешно натянула хлопковую майку через голову и отвернулась от собственного отражения, уходя прочь из ванной, убегая от самой себя, бред, но кажется всё ещё смотрящей мне в спину.
Мои бесшумные шаги остались не замеченными для увлеченно беседующего по видеосвязи с каким-то мужчиной брата, и я застыла на месте, не прислушиваясь к разговору, а разглядывая лицо любимого, как только что кропотливо изучала собственное некрасивое отражение.