Барраяр

– Ну-у… Да. Неизвестно только, можно ли будет сделать серьезные исправления.

– Милая девочка, – улыбка графа стала еще более напряженной, – вот именно. Если бы ты вынашивала дочь… или даже второго сына… мы могли бы позволить себе снисходительно отнестись к твоим вполне понятным – и даже похвальным – материнским чувствам. Но это существо, если оно останется в живых, когда-то станет графом Форкосиганом. Мы не можем допустить, чтобы наше имя унаследовал калека.

Он откинулся на спинку стула с таким видом, словно сказал что-то убедительное.

Корделия нахмурилась:

– Кто – «мы»?

– Семья Форкосиганов. Мы – один из древнейших аристократических родов Барраяра. Мы никогда не были самыми богатыми, но недостаток владений мы компенсировали высоким происхождением. Девять поколений воинов-форов. Это было бы ужасным концом, понимаешь?

– Род Форкосиганов на данный момент представлен лишь двумя людьми – это вы и Эйрел, – заметила Корделия. Ее душил смех пополам с тревогой. – И на протяжении всей истории графов Форкосиганов ожидал страшный конец. Вас взрывали, расстреливали, морили голодом, топили, сжигали живьем, казнили, травили. Вы сходили с ума. Единственное, чего вам никогда не доводилось, – это спокойно умереть в своей постели. Я думала, что уж чем-чем, а бедой вас не удивишь.

Граф нахмурился:

– Но мы никогда не были уродами-мутантами.

– Мне кажется, вам надо еще раз поговорить с Ваагеном. Повреждение плода, которое он вам описал, имеет тератогенный, а не генетический характер, если я правильно его поняла.

– Но люди будут думать, что он мутант.

– Неужели так важно, что подумает какой-нибудь невежественный батрак?

– Я говорю о людях нашего круга, милая.

– Аристократы, простолюдины – невежественны все одинаково, смею вас уверить.

– Но графы Форкосиганы никогда не были и подопытными кроликами, – резко произнес старик.

– Ну, вот видите. Он служит Барраяру еще до рождения. Неплохое начало благородной жизни.

Чем больше Корделия размышляла об этом, тем более правильным казалось ей принятое решение. Может быть, их опыт пригодится и другим несчастным родителям…

Граф Петер раздраженно покачал головой.

– Вы, бетанцы, кажетесь такими мягкими, но в вас есть непреодолимая твердость.

– Рационализм, сэр. Рационализм имеет свои достоинства. Вам, барраярцам, не мешало бы когда-нибудь им воспользоваться. – Она осеклась. – Но мы, кажется, опережаем события, сэр. Впереди еще много опас… трудностей. Перенос плаценты на таком позднем этапе беременности сложен даже по галактическим меркам. Я, признаюсь, не отказалась бы от более опытного инопланетного хирурга. Но времени на это нет.

– Да… Да… Оно еще может умереть, ты права. Нет нужды… Но я тревожусь и за тебя, моя милая. Разве дело стоит того?

– Что стоит чего?

Легкие у нее горели. Корделия устало улыбнулась свекру и покачала головой, буквально готовой лопнуть от напряжения в висках и шее.

– Отец, – послышался хрипловатый голос. В дверях стоял Эйрел – в зеленой пижаме и с воткнутыми в ноздри трубками миниатюрного кислородного баллона. – Мне кажется, Корделии надо отдохнуть.

Их взгляды встретились поверх головы старика. «Спасибо тебе, милый…»

– Да, конечно. – Граф Петер собрался с силами и медленно поднялся. – Ты совершенно прав. – Он еще раз крепко стиснул запястье Корделии своей сухой старческой рукой. – Поспи. Ты потом сможешь мыслить более разумно.

– Отец…

– Тебе не следует вставать с постели, разве не так? – с тревогой перебил его граф. – Скорей ложись, сынок… – И он увлек Эйрела из палаты.

Эйрел вернулся, когда граф Петер наконец ушел.

– Отец тебе досаждал? – спросил он с мрачным видом. Она протянула ему руку, и он присел рядом. Она переложила голову с подушки ему на колени, чувствуя щекой твердые мускулы под тонкой тканью пижамы. Он начал гладить ее по голове.

– Не больше обычного, – вздохнула она.

– Я боялся, как бы он тебя не расстроил.

– Дело не в том, что я расстроена. Я просто так устала, что уже не в силах кричать всем о своей боли.

– Так он тебя все-таки расстроил?

– Да. – Она помедлила. – В определенном смысле он прав. Я так долго боялась, ждала удара – ниоткуда… откуда угодно. И вот – вчерашняя ночь, и самое плохое уже случилось, и уже позади… Нет! Только не позади. Будь удар окончательным, я бы остановилась, сдалась. Но его действие будет продолжаться и продолжаться. – Она потерлась щекой о ткань. – Иллиан узнал что-нибудь новое? Мне показалось, я слышала его голос.

– Он закончил предварительный допрос Ивона Форхаласа. Теперь занимается старым арсеналом, откуда была украдена газовая граната. Есть основания подозревать, что Ивон так вооружился не самостоятельно, как он утверждает. Майор, заведовавший складом, исчез. Иллиан пока еще не знает, то ли его устранили, чтобы очистить Ивону дорогу, то ли он сам помог Ивону и теперь находится в бегах.

– Мог и просто испугаться, если это было служебное упущение.


– И правильно испугался. Если только он сознательно содействовал… – Рука Эйрела сжала ее волосы. Заметив, что нечаянно их дернул, он пробормотал: – Извини, – и снова начал поглаживать ее. Корделия, как раненый зверек, поглубже заползла ему на колени.

– Что же до отца… Если он снова начнет к тебе приставать, отправь его ко мне. Я с ним справлюсь сам. Я сказал ему, что это решение принимаешь ты.

– Я? Разве не мы оба?

Он помедлил.

– Что бы ты ни решила, я тебя поддержу.

– Но чего хочешь ты? Ты что-то от меня скрываешь?

– Я не могу не понять его страхов. Но… одну вещь я с ним не обсуждал. И не собираюсь. Дело в том, что следующего ребенка нам, возможно, завести будет не так легко, как первого.

«Легко? Ты называешь это легким?»

Он продолжал:

– Одним из последствий отравления солтоксином является микрорубцевание яичек. Это может уменьшить количество сперматозоидов до числа ниже критического. По крайней мере так мне сказал врач.

– Чепуха, – возразила Корделия. – Нужны всего две соматические клетки и репликатор. Твой мизинец и большой палец моей ноги – если хотя бы это удастся отскрести от стен после следующей бомбы – смогут плодить маленьких форкосиганчиков хоть целое столетие.

– Но не естественным путем. И не на Барраяре.

– Или на изменившемся Барраяре. Дьявольщина! – Рука Эйрела дернулась от ее неожиданно резкого голоса. – Если бы я настояла на том, чтобы с самого начала воспользоваться репликатором, то ребенку не грозила бы никакая опасность. Я ведь знала, что это безопаснее, и я знала, что репликаторы здесь есть… – Голос Корделии сорвался.

– Ш-ш. Если бы я… не согласился на эту работу. Оставил бы тебя в Форкосиган-Сюрло. Помиловал бы этого идиота Карла… Господи! Если бы только мы спали в разных комнатах…

– Нет! – Она сжала рукой его колено. – Я решительно отказываюсь проводить ближайшие пятнадцать лет в каком-нибудь бомбоубежище. Эйрел, эта планета должна измениться. Жить так нестерпимо. – «Если бы только я вообще сюда не прилетала…»

Если бы, если бы, если бы…





* * *


Операционная оказалась чистой и светлой, хотя и не слишком богато оборудованной по бетанским меркам. Корделия, которую бесшумно ввезли на парящей платформе, вертела головой, стараясь разглядеть как можно больше деталей. Огоньки мониторов, операционный стол с тазиком под ним, техник, проверяющий булькающий бак с прозрачной желтой жидкостью. Это, сказала она себе строго, не конечная точка, откуда нет возврата. Это – просто следующий логический виток.

Капитан Вааген и доктор Генри в стерильных одеждах ждали по другую сторону операционного стола. Рядом с ними стоял переносной маточный репликатор – пластиково-металлическая емкость в полметра высотой, утыканная пультами управления и люками для доступа внутрь. Лампочки на его боках горели зеленым и янтарным светом. Очищенный, простерилизованный, с баллонами, заряженными кислородом и питательной жидкостью, готовый… Корделия смотрела на него с глубочайшим облегчением. Примитивное барраярское вынашивание на манер «назад к обезьянам» – не что иное, как полная победа эмоций над разумом. Ей хотелось прижиться здесь, стать своей, попытаться во всем стать барраяркой… «И вот мой ребенок расплачивается за это. Никогда больше…»

Хирург, доктор Риттер, оказался высоким смуглым мужчиной; его руки – сильные, уверенные – понравились Корделии с первого взгляда. Ее переложили на операционный стол, доктор Риттер успокаивающе улыбнулся.

– Все у вас хорошо.

«Конечно, у меня пока все хорошо – мы ведь еще не начали», – начала нервничать Корделия. Риттер был другом Ваагена, и тот насилу уговорил его, потеряв целый день на переговоры с более опытными врачами, которые решительно отказались браться за операцию.

Вааген так объяснил Корделии причину отказов:

– Что такое четверо верзил с дубинками в темном переулке?

– Что же?

– Комиссия из лордов-форов для расследования нарушений в медицинской практике. – Он расхохотался. Вааген был единственным, кто позволял себе в последние три дня шутить в ее присутствии, и за это Корделия готова была его обнять. Не исключено, что Вааген самый разумный и честный человек из всех, кого она встречала после Колонии Бета. Она была рада, что сейчас он рядом.

Врачи повернули Корделию на бок и прикоснулись к ее позвоночнику медпарализатором. Легкое покалывание – и замерзшие ступни вдруг стали теплыми. Ноги обмякли, как пустые мешки.

– Вы чувствуете? – спросил доктор Риттер.

– Чувствую что?

– Отлично.

Он кивнул медтехнику, и ее снова уложили на спину. Техник обнажил ее живот и включил поле стерилизатора. Хирург помял живот, проверяя показания головидеомониторов относительно точного положения плода.

– Вы уверены, что не хотели бы спать во время операции? – в последний раз спросил доктор Риттер.

– Нет, я хочу все видеть. Ведь рождается мой первый сын. – «А может, и мой единственный ребенок».

Он сдержанно улыбнулся:

– Отважная девочка.