Дань псам. Том 2

Дураком Снелл не был, и, когда сплетенный из разноцветных веревок мячик подкатился к двери, а Кроха на него уставилась, словно ожидая, что тот волшебным образом вернется к ней в грязные пухлые ручонки, он поспешил на помощь – а оказавшись рядом с дверью, метнулся наружу и был таков.

Он услышал крик Беллама, но Снелл уже несся прочь, и к тому же этот тупой болван вряд ли решится оставить малявок, верно? Нет, Снелл удрал от него мастерски, да и без особого труда, потому что умный, а всякие уроды могут сколько угодно ему грозить, победа все равно останется за ним, он ведь всегда побеждает, потому что умный!

По улице, потом в переулок, сквозь дыру в заборе, через узенький двор – из-под ног врассыпную бросились куры, – дальше, где штабеля кроличьих клеток, перелезть следующий забор, двадцать шагов вперед по Кривому переулку и налево по грязи – в этом месте канализационная труба дала течь. Узеньким проходом из-за вони и остального никто не пользовался, он метнулся туда, в драных мокасинах захлюпала моча, но на том его конце – Кошельная улица и свобода.

Лучше б ему удалось прихватить малявок, чтобы продать. Еще лучше, если бы у него остались его деньги. Сейчас у Снелла не было ничего. Но зато его не поймают. У парней постарше есть знакомства в банде, которая орудует в Напастином городке, прихватывая все что можно, с протискивающихся свозь толпу торговых фургонов. Если Снелл туда попадет, он ведь окажется за пределами города? Тогда пусть его хоть всю жизнь ищут!

А он там разбогатеет. Быстро пойдет на повышение, сделается вожаком банды. Будет всем страх внушать, да что страх – ужас! Купцы будут платить ему лишь за то, что он не станет их грабить. Тогда он купит себе усадьбу и наймет убийц, чтобы разделались с Белламом Номом, и Скаллой Менакис, и Мурильо. Родительские долги он выкупит, и они теперь будут уже ему платить каждый месяц – разве не здорово? Великолепно! Сестер отправит на панель, и накопит со временем достаточно денег, чтобы прикупить себе какой-нибудь титул, войти в Совет, объявить себя королем Даруджистана – и вот тогда он понастроит вокруг достаточно виселиц, чтобы повесить каждого, кто его обидел.

Он несся сквозь толпу, а мысли были где-то еще, в будущем – пока отдаленном, но уже на расстоянии вытянутой руки…

Потом ему дали подножку, и он со всего размаху грохнулся на мостовую, да так, что одно плечо и бедро сразу онемели. Над ним стоял Беллам Ном, запыхавшийся, но довольный.

– Хорошо бегаешь, – похвалил он.

– Мяу и Кроха! Ты их бросил…

– Да, запер. Потому и подзадержался.

Нагнувшись, он ухватил его за локоть и вздернул на ноги, вывернув руку так, что Снелл взвизгнул от боли.

Беллам потащил его в обратном направлении.

– Я тебя потом убью, – прошипел Снелл и сморщился, потому что Беллам еще сильней скрутил ему руку.

– Такие, как ты, на это всегда и рассчитывают?

– На что?

– На то, что мы – не такие гады, как вы. Что мы еще много раз задумаемся, прежде чем, скажем, шкуру с тебя содрать. Или колени раздробить. Глаза выдавить. Хочешь меня убить? Да на здоровье, только не удивляйся, Снелл, если я первым до тебя доберусь.

– Ты не можешь, это преступление будет!..

– Не могу? Почему бы это? Сам-то ты вроде считаешь, что можешь, как только тебе захочется, как представится возможность. Знаешь, я ведь не Скалла Менакис. И не Мурильо. Они люди… цивилизованные. А я, Снелл, я вроде тебя – только постарше и поопытней.

– Если ты мне что-нибудь сделаешь, с тебя Мурильо спросит. Ты сам сказал, он не такой, как мы. Или Скалла. Она тебя на кусочки изрубит. Да, Скалла тебя изрубит, если па ее попросит, а он попросит!

– Тут ты, Снелл, серьезно ошибаешься.

– Почему еще?

– Потому что они даже и не догадаются, что это был я.

– Я им все скажу – как только они вернутся – все про тебя расскажу…

– До того, как признаешься, или после? В том, что ты сделал бедному Драсти?

– Это совсем другое! Я ничего ему специально не делал!..

– Ты его избил, наверное, даже убил, и бросил тело птицам. И никому ничего не сказал. Знаешь, Снелл, если я хорошенько попрошу, па твой сам тебя мне отдаст и только рад будет, вот не дай Худ соврать.

Снелл ничего не ответил. В нем сейчас пробудился настоящий ужас. Столько ужаса, что он его переполнил, потек свозь поры и по ногам. Этот Беллам – настоящее чудовище. Ему никого не жалко. Все, что он хочет, это мучить Снелла. Чудовище. Злобный демон, да, именно демон. Беллам – это все то, что неправильно с… со всем вокруг.

– Я буду хорошим, – захныкал Снелл. – Вот увидишь. Я исправлю, я все исправлю.

Вранье, и оба это понимали. Снелл был таким, каков он есть, и это не исправить ни таской ни лаской. Внутренне такие, как он, словно заявляют всем: мы пришли в ваш мир. И нас больше, чем вы в состоянии вообразить. Знай вы, сколько нас здесь, вам сделалось бы очень, очень страшно. Мы здесь. И что вы можете с этим поделать? Снелл был таким, каков он есть, верно – как и Беллам Ном.

Когда Беллам почти уже втолкнул Снелла в узкую дверь неприметной лавки в самом конце Кривого переулка, тот внезапно принялся упираться – он знал про это место. Он знал, что здесь…

– Что там у тебя такое шебуршится, Беллам?

– Свежачка тебе притащил, Горусс. Этого скину задешево.

– Подождите! – взвизгнул Снелл, но рот ему тут же зажала тяжелая лапа, его втащили в полумрак, где воняло застарелым потом, он почувствовал на своем лице чье-то дыхание – это великан по имени Горусс всматривался в него, наклонившись.

– Что, из крикунов будет?

– Хуже, тот еще мелкий засранец.

– Ничего, дурь-то мы из него скоренько повыбьем.

– Из этого – не получится. Собственную мать зарежет, просто чтоб глянуть, как кровь течет. За ним, поди, след из замученных зверушек лиг на десять тянется, в каждом соседском дворе хоть одну, да прикопал. Этот, Горусс, как раз из таких.

– Восемнадцать серебром?


– Прям звонкой монетой?

– А то.

– Годится.

Барахтающегося Снелла оттащили в заднюю комнату, потом вниз по ступенькам, в темный погреб, где пахло мочой и глиной. Здесь ему заткнули рот кляпом, связали и швырнули в низкую железную клетку. После чего Горусс удалился вверх по лестнице, и Снелл остался один.

Вернувшись в контору, Горусс уселся напротив Беллама.

– Угостить тебя элем, племянничек?

– Для меня еще слишком рано, дядюшка.

– Сколько мне его для тебя подержать?

– Столько, сколько нужно, чтобы все дерьмо из него вышло. Нужно так его напугать, чтобы он сломался.

– Тогда одной ночи будет достаточно. Как раз успеет пройти через все свои страхи до единого, но в полную апатию не впадет. Вот ведь зараза, племянничек, я вообще-то не рекрутирую никого младше лет, ну, где-нибудь пятнадцати, мы всех внимательно наблюдаем и с ними беседуем, а на галеры если кого и шлем, так уж совсем безнадежных. Но и этим начисляют жалованье, кормят по-хорошему и через пять лет списывают на берег – по большей части уже вполне исправившихся.

– Не думаю, дядюшка, что Снеллу об этом что-нибудь известно. Все, что он знает, – мальчишек загоняют в эту лавку, а обратно они уже не выходят.

– Со стороны, наверное, так и выглядит.

Беллам улыбнулся.

– Именно так, дядюшка, именно так.



– Несколько дней его не видела.

Баратол молча кивнул, потом подошел к бочке с водой, чтобы вымыть испачканные по локоть руки. Чаур сидел рядом на ящике и ел какой-то местный фрукт с желтой кожурой и розовым мясистым содержимым. По его покрытому щетиной подбородку стекал сок.

Скиллара широко ему улыбнулась и вошла внутрь. Воздух здесь был пахучий и какой-то хрупкий, как и полагается в кузницах, и она подумала, что запах этот отныне будет сопровождать каждое ее воспоминание о Баратоле, могучем человеке с добрыми глазами.

– С Гильдией больше неприятностей не было?

Он вытер руки, перебросил полотенце через плечо.

– Жизнь они мне стараются испортить, но это ожидалось. Пока что справляемся.

– Вижу. – Она пихнула ногой целую кучу вытянутых продолговатых заготовок. – Новый заказ?

– Мечи. С прибытием гарнизона малазанского посольства среди благородных завелась новая мода. Длинные имперские мечи. У местных оружейников они не очень-то выходят. – Он пожал плечами. – В отличие от меня.

Скиллара присела на единственный стул и принялась чистить трубку.

– А что такого особо выдающегося в малазанских мечах?

– Как раз ничего. Местные пока что не сообразили, что для правильного результата требуется ретроградная технология.

– Ретроградная?

– Конструкция и способ производства малазанских мечей ведут начало из Унты на имперском континенте. Им самое малое триста лет. Империя до сих пор использует унтанские плавильни, они там очень консервативны.

– Ну, если эти треклятые штуки вполне годятся на то, для чего предназначены, зачем что-то менять?

– Похоже, в империи так и думают. Местные кузнецы пробуют то одну, то другую слоистую ковку, пытаясь добиться той же грубой твердости, но дело тут в том, что в Унте традиционно работают с относительно холодными заготовками. И еще они используют красное железо – в унтанских холмах его хоть отбавляй, а в других местах оно встречается редко. – Он остановился, стал смотреть, как она раскуривает трубку. – Не может быть, Скиллара, чтобы тебя все это интересовало.

– Не то чтобы очень, но мне нравится слушать твой голос. – И она посмотрела на него сквозь дым, наполовину скрывший ее глаза.

– Ну, так или иначе, я могу делать копии приемлемого качества, и слух об этом уже разошелся. Рано или поздно кто-нибудь из оружейников тоже сообразит, но к тому времени у меня уже будет достаточно довольных покупателей, так что мне даже ценовая конкуренция не слишком повредит.

– Это хорошо, – сказала она.

Он некоторое время смотрел на нее, потом уточнил:

– Так, значит, Резчик пропал?

– Тут мне судить трудно. Знаю только, что уже несколько дней его не видела.

– И тебя это беспокоит?