Грехи волка

Мисс Лэттерли подумала, что необходимо поделиться своей догадкой с сыщиком, но в этот момент кэб остановился, и она отвлеклась от своих размышлений.

Встретивший их дворецкий леди Дэвьет был бледен и серьезен. Впустив гостей, он поспешно захлопнул дверь.

– Что случилось? – встревожился Монк.

– Сожалею, сэр, но там пришли двое из полиции, – мрачно ответил домоправитель, взглянув на них с Эстер отчужденно и одновременно сочувственно. – Госпожа сейчас беседует с ними.

Уильям решительно пересек вестибюль и распахнул дверь в залу. Его спутница, чувствуя себя теперь, когда беда настигла ее, более спокойно, последовала за ним.

Калландра, стоявшая посреди комнаты, резко обернулась на звук отворяемой двери. Там же находились двое мужчин – один низкорослый и коренастый, с грубым лицом и выпученными глазами, другой повыше, тощий, с лисьим взглядом. Если они и были знакомы с Монком, то не подали вида.

– Добрый день, сэр, – вежливо заговорил низкорослый, но глаза его при этом смотрели враждебно. – Добрый день, мэм. Младший инспектор Дэйли из городской полиции. Если не ошибаюсь, вы – мисс Лэттерли?

– Да… – Голос Эстер внезапно сорвался. – Что вам угодно? Это касается смерти миссис Фэррелайн?

– Нет, мисс, не совсем. – Полицейский шагнул вперед, вежливый и подчеркнуто официальный. Его более высокий коллега явно был его подчиненным. – Мисс Лэттерли, я имею предписание обыскать ваш багаж, а если понадобится, то и вас в связи с пропажей принадлежащей покойной миссис Фэррелайн драгоценности, которая, по словам ее дочери, исчезла из ее вещей. Может быть, вы избавите нас от этой неприятной обязанности, сообщив, что этот предмет находится у вас?

– Да, он у нее, – ледяным тоном произнес Уильям. – Она уже сообщила об этом своему поверенному, и мы, по его совету, приехали сюда, чтобы, забрав брошь, отдать ему для передачи душеприказчику миссис Фэррелайн.

Инспектор Дэйли кивнул:

– Очень мудро с вашей стороны, но, увы, этого недостаточно. Констебль Джекс… – он резко кивнул своему спутнику. – Пройдите с этим джентльменом и заберите упомянутый предмет. – Затем полицейский взглянул на Монка. – Не будете ли вы столь любезны, сэр? А вам, мисс Лэттерли, боюсь, придется отправиться с нами.

– Вздор! – впервые вмешалась Калландра, делая шаг вперед. – Мисс Лэттерли рассказала вам, что произошло. Она обнаружила пропавшую драгоценность и собиралась вернуть ее. Больше никаких объяснений не требуется. Она проделала долгое путешествие до Эдинбурга и обратно и к тому же перенесла тяжелый удар. Ей незачем куда-то ехать с вами, чтобы повторить те совершенно ясные показания, которые она уже дала вам. Вы не настолько глупы, чтобы не понять сути происшедшего!

– Нет, сударыня, я не понимаю, – холодно отозвался инспектор. – Я совершенно не понимаю, как приличная особа, которой поручили уход за больным человеком, могла взять у старой леди принадлежащую той драгоценность. Но выглядит это, без сомнения, именно так. Кража есть кража, мэм, кто бы и ради чего ее ни совершил. И боюсь, мисс Лэттерли, вам все же придется проехать с нами. – Он слегка покачал головой. – Сопротивляясь, вы лишь ухудшите свое положение. Мне бы не хотелось надевать вам наручники, но придется, если вы меня вынудите.

Второй раз за день потрясенная Эстер была готова не поверить собственным глазам и ушам, но, как и утром, ей пришлось осознать реальность происходящего и собственное бессилие.

– Это не потребуется, – тихо проговорила она. – Я ничего не крала у миссис Фэррелайн. Она была моей пациенткой, и я очень уважала ее. И я никогда ни у кого ничего не крала. – Она обернулась к Дэвьет. – Спасибо вам, но думаю, что спорить сейчас бесполезно. – Чтобы не расплакаться, тем более в присутствии Монка, девушка замолчала.

Калландра взяла брошь с каминной полки, куда сиделка положила ее перед уходом, и молча протянула ее инспектору Дэйли.

– Благодарю вас, мэм. – Он завернул ее в большой чистый носовой платок, который достал из кармана, и вновь обернулся к Эстер: – Что ж, мисс, думаю, нам пора. Констебль Джекс захватит ваш саквояж. Больше вам ничего не понадобится, по крайней мере до завтра.

Девушка была удивлена, но тут же сообразила: они, конечно же, не сомневались, что найдут ее. Знали, где ее искать. Должно быть, ее квартирная хозяйка назвала им адрес Калландры. Догадаться, что мисс Лэттерли зайдет к подруге, было нетрудно – она и прежде часто гостила там, когда была не занята с пациентами. Ловушка захлопнулась.

Сиделка едва успела бросить взгляд на Уильяма и увидела его пылающее гневом лицо. В следующее мгновение она уже была в вестибюле в сопровождении двух полицейских, безжалостно влекущих ее к распахнутой входной двери и дальше, на улицу, в холод и проливной дождь.





Глава 4




Эстер поместили на заднем сиденье черной закрытой полицейской повозки между констеблем и инспектором. Видеть дорогу от дома Калландры до того места, куда ее должны были доставить, она не могла и лишь ощущала тряску экипажа по камням мостовой. Медсестра словно оцепенела. Голова у нее гудела, и ей не удавалось сосредоточиться ни на одной мысли.

Как могла попасть жемчужная брошка к ней в сумку? Кто положил ее туда? Мэри оставила ее дома – она сама об этом сказала. Почему кто-то решил причинить простой сиделке зло? Приобрести врагов в доме Фэррелайнов она попросту не успела, даже если ее появление там и нарушило чьи-нибудь планы.

Повозка остановилась, но ей по-прежнему ничего не было видно сквозь задернутые окошки. Послышалось лошадиное ржание и мужской окрик, а потом экипаж снова тронулся. Очевидно, мисс Лэттерли стала жертвой какой-то интриги, о которой не подозревала. Но чьей? И как выпутаться из этой беды? Удастся ли ей доказать свою невиновность?

Девушка искоса посмотрела на инспектора Дэйли, но увидела лишь его суровый профиль и устремленный вперед взгляд. Его неприязнь к ней ощущалась почти физически. Его можно понять. Обокрасть свою пациентку, старую леди, полностью тебе доверявшую, – что может быть отвратительнее!

Арестованная вновь испытала острую потребность объяснить ему, что не крала брошку, хотя и знала, что это совершенно бесполезно. Полисмены были заранее уверены, что она будет все отрицать. Так ведут себя все воры. Это ровным счетом ни о чем не свидетельствует.

Поездка прошла, как в кошмаре. Наконец, они добрались до полицейского участка, где Эстер провели в тихую унылую комнату и там предъявили ей официальное обвинение в краже жемчужной броши, принадлежавшей ее пациентке, миссис Мэри Фэррелайн из Эдинбурга, ныне покойной.

– Я не брала брошь, – тихо проговорила она. Но на лицах стражей порядка были написаны скорбь и презрение, и никто не обратил внимания на ее слова. Лэттерли отвели в камеру, легонько подтолкнули в спину и, прежде чем она успела обернуться, с тяжелым грохотом захлопнули дверь и задвинули засов.

Камера была размером в десять-одиннадцать квадратных футов. У стены стояла койка, а напротив – деревянное сиденье с отверстием для отправления естественных потребностей. Высоко над койкой располагалось единственное забранное решеткой окно, стены были побелены, а пол выложен камнем.

Больше всего Эстер поразило, что там уже находились трое заключенных. Одним из них оказалась пожилая женщина лет шестидесяти, с волосами неестественно-желтого цвета и безжизненным размалеванным лицом. Появление новой заключенной она восприняла совершенно равнодушно. Другая обитательница камеры была довольно смуглой. Ее длинные распущенные волосы свалялись в комок, но худое лицо было по-своему привлекательным. Глаза, подведенные настолько, что казались черными, смотрели на медсестру настороженно. Третьим жильцом был ребенок не старше восьми-девяти лет, худой и грязный, с волосами, остриженными столь нелепо, что трудно было определить, мальчик это или девочка. Решить эту загадку не помогала и одежда, состоящая из взрослых вещей, подрезанных по росту, залатанных и подвязанных куском бечевки.

– Ну, и вид у тебя! – критически заявила смуглая женщина. – Как у дохлой утки под дождем. Впервой, что ли? Что ж ты такое натворила? Сперла что-нибудь? – Острым взглядом она скользнула по надетому на мисс Лэттерли платью горничной. – Или ты – куколка? Хотя на потаскуху ты вроде не похожа.

– Что? – растерялась Эстер.

– В такой одежде в жизни никого не подцепишь, – вынесла приговор женщина. – И нечего корчить из себя невесть что. Все мы тут – родня. Будто ты сама не из таких! – заключила она.

– Конечно, не из таких, Дорис, – устало проговорила та заключенная, что была постарше. – Она даже не понимает, что ты говоришь.


– Вы что… родственники? – удивленно спросила сиделка, указывая на ребенка.

– Нет, мы не родственники, тупица ты этакая! – мотнула головой смуглая женщина. – Я имею в виду то, чем мы занимаемся. И ты принялась за то же самое. Решила попробовать, ну и попалась. Что же ты все-таки натворила? Что-нибудь стянула?

– Нет, – покачала головой девушка. – Но они считают, что да.

– Скажите-ка, какая невинная! – Дорис недоверчиво усмехнулась. – Мы здесь все невинные. Марджи, та не сделала ни одного аборта, так ведь, Марджи? Тилли не крутила никаких волчков. А уж я-то в жизни не содержала дурных домов. – Подбоченившись, она продолжала: – Я – женщина добропорядочная, всеми уважаемая, вот я кто. Разве я виновата, что кое-кто из моих клиентов дал слабину?

– А что вы подразумеваете под словами «крутить волчки»? – Лэттерли прошла в глубь камеры и присела на койку неподалеку от женщины, которую называли Марджи.

– Ты и вправду простушка или прикидываешься? – поинтересовалась Дорис. – Дурить башку. – Она покрутила в воздухе пальцами. – Ты что, в детстве с волчком не игралась? Ну так видела, как это делают другие. Ты же вроде не слепая и не полоумная!

– Но за это не сажают в тюрьму! – Эстер начала сердиться. Незаслуженных оскорблений она никогда никому не спускала.

– Еще как сажают, если ты при этом путаешься под ногами у добропорядочных граждан, – скривилась смуглянка. – Не так ли, Тилли, шлюшка ты этакая?

Девочка подняла на нее широко открытые глаза и робко кивнула.

– Сколько тебе лет? – обратилась к ней медсестра.

– Не знаю, – равнодушно отозвалась та.

– Не будь идиоткой! – снова вмешалась Дорис. – Она же не умеет считать.

– Нет, умею! – запротестовала Тилли. – Я могу сосчитать до десяти!

– Тебе еще нет десяти, – оборвала ее растрепанная заключенная и снова обернулась к Эстер: – Так какую кражу на вас навесили, уважаемая невинная леди?

– Жемчужную брошку, – с горечью призналась мисс Лэттерли. – А за что попали сюда вы, добропорядочные дамы?

Дорис улыбнулась, обнажив ровный ряд почерневших зубов. Если бы их почистить, они были бы даже красивы.

– Ну, кое-кто из нас и правда позволял джентльменам заплатить за полученное удовольствие, что, на мой взгляд, только справедливо. А еще в задней комнате у меня сидел один тип, который за деньги кропал всякие бумажки, а фараонам это не понравилось, потому что этого не любят законники. – Ее явно веселило смущение Эстер. – Ну, как бы тебе это объяснить по-благородному? Они заявили, что я беру деньги за блуд, а старикан в задней комнате стряпает документы тем, которые в них нуждаются, а получить по закону не могут. Ну и дока он, этот Тэм! Сочинит тебе что хочешь – бумагу о праве владения, завещание, ходатайство адвоката, судебное определение – вроде это так у вас называется. Что надо, то и напишет. Никакой сутяга не придерется!

– Понятно… – протянула сиделка.

– Да ну? Неужто? – скривилась Дорис. – Где тебе понять, дурехе этакой!

– Мне понятно, что вы оказались здесь так же, как и я. А значит, вы ненамного умней меня. Вся разница в том, что вы здесь уже бывали. Попасться вторично – это надо уметь, – отозвалась Лэттерли.

Дорис выругалась, желтоволосая Марджи невесело усмехнулась, а Тилли забилась в самый угол койки в предчувствии драки.

– Ну, ты свое еще получишь, – пробурчала смуглянка. – Упекут тебя на несколько лет в такое местечко, где летом дохнешь от жары, а зимой от холода, заставят жрать помои и работать до одурения. И словечка пикнуть не дадут.

Марджи кивнула.

– Это верно, – грустно проговорила она. – Все время орут: «Молчать! Не разговаривать!» Да еще эти маски…

– Маски? – не поняла Эстер.

– Ну да, маски, – повторила заключенная с желтыми волосами, проводя рукой по лицу. – Чтобы ты ничего не видела.

– Зачем?

– Не знаю. Наверное, чтобы тебе было еще хуже. Чтобы была совсем одна. И ни с кем не общалась. Недавно придумали.

Это все больше и больше напоминало кошмар. Последние слова окончательно заставили мисс Лэттерли почувствовать себя в нереальном мире. Она попыталась представить толпу одетых в серое безмолвных женщин с закрытыми масками лицами, замерзших, исполненных ненависти и отчаяния… Что же еще могут они ощущать в таких условиях? И детей, играющих на улице и попадающих за это в тюрьму. Девушка содрогнулась от гнева, смешанного с жалостью, и от почти истерического желания вырваться из этого мира. Сердце ее колотилось, колени дрожали, хотя она и сидела на койке. Подняться на ноги у нее не хватило бы сил.

– Ну, что, струсила? – усмехнулась Дорис. – То ли еще будет! И не воображай, что эта койка для тебя. Она для Марджи, которая и вправду больна. К тому же она здесь дольше всех.



Рано утром Эстер доставили в окружной суд, где было решено оставить ее в заключении. Оттуда ее отправили в Ньюгейтскую тюрьму и поместили в камеру к двум карманным воровкам и проститутке. Через час за ней пришли и сообщили, что с ней будет говорить ее адвокат.

Безумная надежда, что долгий кошмар кончился и тьма наконец рассеялась, заставила девушку вскочить. Она едва не упала, рванувшись к дверям, чтобы скорее преодолеть пустой каменный коридор и оказаться в комнате, где ее ждет Рэтбоун.

– Ну, ну! – прикрикнула надзирательница с грубым тупым лицом. – Потише! Нечего суетиться. Тебя вызывают всего-навсего для беседы. Пойдешь со мной, будешь стоять рядом и отвечать, когда к тебе обращаются. – Крепко взяв Эстер за локоть, она направилась к выходу.

Они остановились у большой металлической двери. Надзирательница выбрала огромный ключ из висевшей у нее на поясе связки, вставила его в замок и повернула. Дверь бесшумно отворилась под напором ее сильных рук, и обе женщины оказались в довольно уютном помещении с побеленными стенами и газовым освещением. За простым деревянным столом стоял, опершись на спинку стула, Оливер Рэтбоун. Второй стул, напротив него, был пуст.

– Эстер Лэттерли, – с полуулыбкой сообщила адвокату надзирательница. Казалось, она еще не решила, быть ли с ним любезной или обращаться так же враждебно, как с заключенными. Скользнув взглядом по его безукоризненной одежде, начищенным ботинкам и изящной прическе, она предпочла любезность, но тут же заметила, как изменилось его лицо при виде подзащитной, и в ней проснулась неприязнь. Улыбка превратилась в жуткую застывшую гримасу.

– Постучите, когда закончите, – холодно проговорила тюремщица и, пропустив Эстер в комнату, так хлопнула дверью, что удар металла о каменную стену гулом отозвался в ушах.