Хозяйка Дома Риверсов

Путешествие было коротким, но Ричард успел прийти в себя, и нам принесли чистой воды и какую-то еду. Энтони, к счастью, совершенно не пострадал. Сперва нас заперли в тесной каюте, а затем, когда корабль вышел в море, нам разрешили выйти на палубу. Над головой на ветру трепетал огромный парус, поскрипывали мачты, во тьме уже не было видно земли – Англия исчезла за кормой. Но вскоре впереди, на самом горизонте, возникла темная полоска суши, а потом и приземистая, словно присевшая на четвереньки на вершине холма, крепость с мощными стенами и округлыми сторожевыми башнями. Только тут я окончательно осознала, что возвращаюсь в Кале под стражей, точно заложница, – хотя некогда въезжала в этот город как герцогиня, как его хозяйка.

Взглянув на мужа, я поняла: он вспоминает то же самое. Это был наш аванпост; Ричард сам долгое время был командиром этой крепости, а теперь плыл туда в качестве пленника. Вот уж поистине постаралась Фортуна, вращая свое колесо!

– Осторожней, – тихо предупредил он Энтони и меня. – Тебе, Жакетта, они, скорее всего, не причинят вреда: тебя здесь хорошо знают и любят. И потом, не станут же они воевать с женщиной. Однако их явно разозлило то, как королева обошлась с герцогиней Йоркской. Все мы сейчас в полной их власти, и, судя по всему, никто не собирается нас спасать, так что придется самим пораскинуть мозгами и выбираться из этой ситуации. Больше нам помочь некому.

– Герцог Сомерсет мог бы прийти нам на помощь, – заметил Энтони.

– Ближе чем на полмили он к крепости и подойти не сможет, – возразил Ричард. – Я сам укреплял этот город, сынок. Уж мне-то известно, сколь прочны его стены. В этом столетии никто не сможет взять Кале штурмом. Так что теперь мы с вами здесь всего лишь заложники во вражеских руках. Впрочем, у них есть все основания пощадить тебя, Жакетта. Но, увы, немало оснований прикончить меня.

– Они не могут тебя прикончить! – воскликнула я. – Ты же ничего плохого им не сделал! Ты просто выполнял распоряжение короля, которому был верен с первого дня своей жизни.

– Именно поэтому им и следует меня прикончить, – вздохнул Ричард. – Это и остальных заставит бояться. В общем, я намерен вести себя с ними максимально вежливо, почти ласково, и если мне придется поклясться, что я никогда больше не возьму в руки меч, я это сделаю – чтобы спасти свою жизнь. И ты, – он повернулся к Энтони, который уже готов был начать спорить, – сделаешь то же самое. Если они потребуют от нас клятвы в том, что мы никогда больше не будем участвовать в военных действиях против них и никогда не поднимем против них оружия, мы оба эту клятву дадим. У нас просто нет выбора, ведь мы потерпели поражение. А я вовсе не хочу лишиться головы на плахе, которую сам же здесь и построил. И не хочу, чтобы меня похоронили на здешнем кладбище, которое по моему же приказу расчистили и привели в порядок. Ты понял меня, Энтони?

– Да, я все понял, – кивнул тот, – но я все-таки не понимаю, как мы допустили, чтобы нас взяли нас в плен!

– Что сделано, то сделано, – отрезал Ричард. – Такова военная удача. Теперь нужно думать только о том, как выбраться из этой передряги живыми. И мы постараемся это осуществить и будем разговаривать с ними предельно уважительно, не торопя события и изо всех сил сдерживая гнев. Да, главное, вести себя спокойно и вежливо. Более всего на свете, Энтони, я хочу, чтобы ты научился сдерживать себя в любых обстоятельствах и вышел бы из этой истории живым.

Они продержали нас на корабле до наступления ночи: явно не желали вести Ричарда через весь город – ведь это могли бы увидеть жители Кале. Тамошние влиятельные купцы любили моего мужа, поскольку он защитил их, когда на командование крепостью претендовал Йорк. Да и все жители города помнили его как верного и храброго командира гарнизона, чьи распоряжения были для солдат законом, а честное слово – чистым золотом. Любили Ричарда и в самом гарнизоне, так как он был суров, но справедлив. Кстати, именно благодаря долгому служению под началом моего мужа шесть сотен человек в Ладлоу перешли на нашу сторону и поддержали короля. Все, кем он когда-либо руководил, готовы были последовать за ним в огонь и в воду, а если понадобится, то и к дьяволу в пасть. Естественно, Уорику вовсе не хотелось, чтобы столь популярный командир, проходя через город, обратился бы к народу.

Так что, дождавшись глубокой ночи, нас под покровом темноты провели, точно тайных пленников, в главный зал крепости, и яркий свет горевших там факелов даже немного ослепил нас, когда мы, нырнув под каменную арку, оказались в просторном помещении, где по обе стороны от входа в каминах жарко горел огонь. Воины гарнизона, сидевшие за столами, при нашем появлении явно почувствовали себя неловко.

Мы трое стояли, точно бежавшие от войны бедняки, и озирались, изучая знакомый зал со сводчатыми потолками, закопченными балками и ярко пылавшими факелами на стенах. В зале было довольно много народу; некоторые, выстроившись кружком, пили эль, а другие ужинали, расположившись за просторными столами; кое-кто при виде моего мужа даже вскочил и обнажил голову, приветствуя его. В дальнем конце зала на возвышении сидели за столом граф Солсбери, его сын граф Уорик и молодой граф Эдуард Марч, сын герцога Ричарда Йоркского; за спиной у них висело знамя с белой розой Йорка.

– Мы захватили вас как военнопленных, а значит, готовы учесть ваше обещание никогда более не участвовать в военных действиях, – заявил для начала граф Уорик с видом истинного судьи, не вставая из-за стола.

– Но мы не совершали никаких военных действий против вас, – возразил Ричард, – и, поскольку я подчиняюсь непосредственно королю Англии, любые действия, направленные против меня, это действия мятежные и предательские по отношению к моему верховному правителю. – Он говорил совершенно спокойно, его сильный глубокий голос отчетливо раздавался в притихшем зале. А его судьи так и застыли, услышав в этом голосе и твердую решимость, и откровенное неповиновение. – Должен предупредить вас: любой, кто поднимет руку на меня, на моего сына или на мою жену, будет виновен в предательстве и незаконном нападении на командира королевской армии и сочтен мятежником. Каждый мужчина, даже помысливший причинить моей жене какой-либо вред, разумеется, недостоин ни своих шпор, ни своей фамилии. Если мужчины воюют с беззащитной женщиной, значит, они не лучше дикарей и заслуживают самого жестокого порицания. И мне будет искренне жаль того, кто посмеет оскорбить мою жену, герцогиню королевской крови и наследницу Дома Люксембургов. Такой человек будет навеки опозорен. Имя и репутация моей жены безукоризненны и должны защищать ее повсюду, где бы она ни оказалась. А наш сын находится и под моим, и под ее покровительством; он всегда преданно служил законному королю. Все мы верные подданные короля Генриха и должны быть незамедлительно освобождены, дабы иметь возможность отправиться, куда нам будет угодно. Я требую предоставить нам возможность безопасно вернуться в Англию. Я требую этого именем английского короля.

– Ничего себе ласковая речь, – шепнул мне Энтони. – И этими словами он надеется отвратить их гнев? Что-то я не уловил в них намерения сдаться! И, по-моему, отец вовсе не собирается обещать, что никогда более не будет участвовать в войне протии Йорка. Нет, ты только посмотри, какое у Солсбери стало лицо!

Действительно, старый граф выглядел так, словно вот-вот взорвется.

– Ты! – взревел он, гневно взирая на Ричарда. – Ты еще осмеливаешься так со мной разговаривать?

Лорды Йорка сидели довольно высоко, и моему мужу приходилось задирать голову, обращаясь к ним. А теперь еще и все они привстали из-за стола и смотрели на него сверху вниз. Но Ричард по-прежнему казался абсолютно спокойным. Мало того, он подошел чуть ближе к возвышению и, подбоченившись, ответил графу Солсбери:

– Да, осмеливаюсь. А почему бы и нет?

– Да ты даже не заслуживаешь чести находиться в нашем обществе! – завизжал граф. – Ты не имеешь права даже рот открывать, пока тебя не спросят! В наших жилах течет королевская кровь, тогда как ты – полное ничтожество!

– Я пэр Англии, – четко и громко заявил Ричард. – Я служил под началом моего короля и во Франции, и в Кале, и в Англии, но ни разу не нарушил данной ему присяги, ни разу его не предал!

– В отличие от них, – усмехнувшись, сказал мне на ухо Энтони.

– Ты выскочка, ничтожество, сын оруженосца и сам служил оруженосцем при богатом хозяине! – не выдержал и Уорик. – Жалкое ничтожество! Да тебя и пускать-то сюда не следовало, если бы не твоя жена!

– Впрочем, и герцогиня Бедфорд достаточно себя опозорила. – Это произнес юный граф Эдуард Марч, и я почувствовала, как напрягся Энтони, услышав подобное оскорбление из уст своего ровесника. – Она по собственной воле пала так низко, что вступила с тобой в брак, тогда как сам ты сумел подняться исключительно за счет жены. Правда, ходят слухи, что она ведьма и с помощью магии заставила тебя впасть в грех блуда.

– Клянусь Богом, это невыносимо, – прошипел Энтони и хотел уже ринуться вперед, но я успела крепко схватить его за руку.

– Ни шагу, иначе я сама ударю тебя кинжалом, – с негодованием пообещала ему я. – Ни звука не смей издать! И ничего пока не предпринимай. Стой спокойно, мой мальчик.

– Но как же так, мама?..

– Ты, Вудвилл, недостоин нашего общества, – напирал Солсбери. – Нет, недостоин!

– Ты что, не понимаешь, к чему они клонят? Они же только и ждут, когда ты кинешься на них, – объяснила я Энтони. – Тогда у них будет полное право тебя прикончить. Помни, что велел тебе отец. И стой спокойно.

Энтони весь взмок от бешенства.

– Но они оскорбляют тебя!

– Ну и что? Посмотри-ка на меня, – потребовала я.

Он одарил меня яростным взглядом и, по-моему, слегка оторопел: вопреки своим гневным фразам, обращенным к нему, с виду я была совершенно спокойна и даже слегка улыбалась.

– Это не меня бросили совершенно беззащитной на площади в Ладлоу, и не мой муж подло сбежал, оставив меня на растерзание врагу, – быстро прошептала я. – Я была дочерью графа Люксембурга, когда Сесилия Невилл, обыкновенная хорошенькая девчонка, жила в одном из забытых богом северных замков. Среди моих предков сама богиня Мелюзина! А ты мой сын, и ты должен навсегда усвоить, что мы принадлежим к знатнейшему роду, основательницей которого является богиня вод. Они могут болтать у меня за спиной что угодно, они даже в лицо могут мне это сказать, но мне-то известно, кто я такая. И известно, что ты рожден для высокого предназначения. А это гораздо больше того высокого положения в обществе, которое по рождению занимают Йорки.

Энтони был смущен. Теперь он явно колебался, и я скомандовала:

– Улыбнись!

– Что?


– Немедленно улыбнись им!

Он поднял голову и с огромным трудом заставил себя изогнуть губы в неком подобии улыбки.

– У тебя даже гордости никакой нет! – презрительно изрек Эдуард Марч, заметив эту улыбку. – Не вижу никаких причин улыбаться!

В ответ Энтони лишь слегка поклонился, словно принимая величайший комплимент.

– И ты позволяешь мне говорить так о твоей матери? Прямо при ней? Кидать оскорбления ей в лицо? – Эдуард явно начинал злиться, лицо его побагровело. – Неужели у тебя совсем не осталось гордости?

– Моей матери совершенно безразлично, какого ты мнения о ней, – ледяным тоном парировал Энтони. – Она не нуждается в твоей оценке. И всем нам ваше мнение совершенно безразлично.

– Но ведь у твоей матери все хорошо, не правда ли? – мягко произнесла я, глядя на Эдуарда Марча. – Должна заметить, что в Ладлоу, когда ее бросили там одну в опасности, она казалась страшно огорченной и совершенно растерялась, не зная, как ей быть. Однако же мой муж, лорд Риверс, сумел переправить ее и твою сестру Маргарет, а также твоих малолетних братьев Джорджа и Ричарда, в безопасное место. Он сам сопроводил их туда и защитил, хотя город был наводнен нашими войсками. Он никому не позволил ни единым словом их оскорбить. И наш король платит твоей матери неплохую пенсию, так что никаких особых трудностей она в настоящее время не испытывает. Я сама не так давно виделась с ней, и она обмолвилась, что молится за тебя и твоего отца.

Мои слова настолько потрясли этого мальчишку, что он стушевался и затих.

– Кстати, именно моего мужа ты должен благодарить за спасение твоей матери, – прибавила я.

– Все равно он низкорожденный! – упрямо крикнул Эдуард, будто повторяя выученный урок.

Я только плечами пожала, давая понять, что для меня это ничего не значит. И это действительно никогда ничего для меня не значило.

– Мы оказались у вас в руках, – игнорируя его очередное оскорбление, сказала я, – и совершенно неважно, какого мы происхождения – низкого или знатного. В любом случае у вас нет ни малейших оснований держать нас под арестом. Так вы позволите нам беспрепятственно вернуться в Англию?

– Уведите их! – рявкнул граф Солсбери.

– Я хотел бы попросить, чтобы нас разместили в тех комнатах, которые я привык занимать, будучи командиром этой крепости, – заявил Ричард. – Я более четырех лет удерживал ее ради Англии. А жил я обычно в помещении с окнами на гавань.

Граф Уорик только хмыкнул и выругался грязно, точно кабатчик, а Солсбери повторил:

– Уведите их!

Разумеется, прежних апартаментов мы не получили, но нам все же выделили вполне хорошие комнаты, выходившие на внутренний двор. Там нас продержали всего двое суток, а затем какой-то стражник сообщил нам из-за двери, что меня в самое ближайшее время отправляют в Лондон.

– А что насчет нас? – осведомился мой муж.

– Вы остаетесь в заложниках, – ответил стражник, входя в комнату. – Так что вам придется подождать.

– Но будут ли после моего отъезда относиться к моему мужу и сыну честь по чести? – волновалась я. – Будут ли они в безопасности?

Стражник кивнул, посмотрел на Ричарда и произнес:

– Я служил под вашим началом, сэр, меня зовут Абель Страйд.

– Я помню вас, Страйд, – кивнул мой муж. – Вам известно, как они намерены поступить с нами?

– Мне приказано держать вас под арестом до тех пор, пока мы не покинем крепость, а затем освободить вас, не причинив вреда, – доложил он. – И я вынужден подчиниться их приказу. – Он помолчал, явно колеблясь, и продолжил: – Во всем гарнизоне, сэр, не найдется человека, который захотел бы причинить вред вам или вашему сыну! Слово даю!

– Спасибо, – поблагодарил мой муж. А мне шепнул: – Ты поезжай в Англию и передай королеве, что Йорки готовятся к новому нападению. Когда увидишь в гавани корабли, попытайся подсчитать их. Да не забудь передать ей, что, по моим прикидкам, людей у них не так уж много – всего тысячи две, не больше.

– Но как же ты?

– Ты слышала слова Страйда? Со мной ничего не случится, я вернусь домой, как только смогу. Храни тебя Господь, любимая.

Я поцеловала его. Потом повернулась к сыну, и он преклонил предо мною колено, чтобы я благословила его, а затем обнял меня. И я обняла его и никак не могла отпустить: я прекрасно понимала, как он, мой мальчик, силен и широк в плечах, какой он отличный боец, но оставить его здесь, когда ему грозит такая опасность, было для меня невыносимо.

– Ваша милость, вам пора, – поторопил меня стражник.

И я была вынуждена уйти. Я была в таких расстроенных чувствах, что не заметила, как поднялась по сходням купеческого судна и укрылась в отведенной мне маленькой каюте. Я думала только о том, что мне пришлось покинуть и сына, и мужа.



Ковентри, весна 1460 года



Когда я прибыла в Англию, двор в Ковентри уже готовился к войне. Я сообщила королеве, что наши враги удерживают в Кале моего мужа и сына и наверняка в ближайшее время вторгнутся на территорию Англии.

– Ах, Жакетта, мне так жаль, что я ничего об этом не знала! – воскликнула Маргарита. – Я бы никогда не стала подвергать вас такой опасности. Когда мне доложили, что вы в плену, я была просто вне себя. – Она быстро огляделась и добавила: – Знаете, я даже написала Пьеру де Брезе, сенешалю Нормандии, и попросила его взять Кале и освободить вас. Вы представляете, что было бы со мной, если бы кто-нибудь выяснил, что я состою с ним в переписке? Но ваша жизнь слишком важна для меня.

– Мне особая опасность, в общем-то, и не грозила, – заметила я, – но эти мятежники постоянно издевались над Ричардом и Энтони, пытаясь вывести их из себя; по-моему, они нарочно затевали ссору, чтобы получить возможность убить их.

– Ох, до чего же я ненавижу их всех! – негодовала Маргарита. – И этого Уорика, и его отца, и Йорка, и молодого Марча. Все они мои враги до самой смерти. Вам известно, какие слухи они распространяют?

Я кивнула. Собственно, гнусные слухи о королеве они распространяли с тех пор, как она появилась в Англии.