Кольцо тьмы

Пальцы чуть заметно шевельнулись — очевидно, это был знак разрешения, потому что Этчелион продолжал:

— Я бы все-таки поднял часть войск — скажем, полки Эренду-ра и Арминадила из северного крыла — и двинул бы их к границам, занять засечные черты в Северном Итилиэне. Полки Элка-риовона и Бербеорна вместе с конными сотнями анориэнских земель составили бы вторую линию...

Старый нобиль почти подпрыгнул от негодования. Одно движение королевских пальцев, и Этчелион осекся на полуслове — заговорил нобиль:

— Воистину меня удивляют слова почтенного герцога! Разве неведомо ему, сколь шаток мир в степях? Сколь воинственны кланы истерлингов? Страх перед мощью великого Гондора принудил их отрекаться от больших набегов — но разве он поубавил в них черной безоглядности? И вполне способны они, прознав о движении наших полков к границам, счесть этот маневр за готовящееся вторжение и, опасаясь переноса войны на свои земли, самим двинуться на нас. Мир — величайшее из благ, дарованное человеку. Неужто почтенный герцог подвергнет такому кровавому испытанию благополучие нашего государства?

Королевского знака молчать нобиль не получал, однако запнулся, то ли считая, что высказал все, что хотел, то ли попросту сбился с мысли. Несколько мгновений в зале царила тишина, но затем король разрешил говорить Этчелиону.

— Почтенный Неарнил полагает, что движение наших войск к границам вызовет ответный удар истерлингов, поскольку черного неистовства в них не поубавилось, не так ли?

Фолко обвел взглядом зал и невольно сжался — по лицам он видел, что все или почти все на стороне старого нобиля.

— Но раз так, — невозмутимо продолжал герцог, — то опасность их вторжения, пусть и небольшая, существует все равно. Истерлинги копят силы, добрые чувства к Гондору не спешат укорениться в их душах. Рано или поздно настанет день, когда застарелые обиды, — а люди степей их, как известно, не забывают и не прощают, — когда эти обиды толкнут их на большую войну. Однако ответьте мне, что лучше — отражать давно задуманный, тщательно подготовленный удар неприятеля, когда наши собственные войска будут вынуждены разворачиваться в спешке, или отбить удар нестройный и почти стихийный, нанесенный от отчаяния движимыми страхом командирами? Отразить такой удар, стоя на заранее подготовленных оборонительных позициях? Я хочу сказать, что если наши передвижения подтолкнут истерлингов и других степняков к нападению — пусть нападают! Пусть нападут сейчас, не готовыми и в неудобное для них время! У нас будет куда больше шансов на победу — и мы сможем на долгие десятилетия отсрочить их новое вторжение. Если же окажется, что наши гости правы — иного способа спасти внутренние области страны от разорения, как выдвинуть на передовые позиции наши полки, я, командующий северной и центральной армиями Гондора, просто не знаю. Если кто-то может предложить такой способ, я готов немедленно уступить ему свое место. Если же ни истерлинги, ни иные восточные армии так и не появятся возле наших рубежей — нашим войскам все равно необходимо время от времени производить учения. Меч не должен пребывать в бездействии. Сейчас самый подходящий момент. Урожай убран, ущерба полям мы не нанесем.

Этчелион поклонился королю и замолчал. Его разумные слова не оставили здравомыслящих безучастными. Однако старый нобиль не унимался:

— Перемещение тех полков, которые назвал почтенный герцог, — принялся горячо возражать он, брызгая слюной, — прикроет, без сомнения, дорогу в глубь Анориэна и Рохана. Я знаю расположение наших войск! И мне ясно, что Минас-Тирит при деде останется почти без прикрытия. Что за странные учения предлагает нам почтенный Этчелион? Какой же враг оставит в далу нашу неприступную крепость? Разве не ясно, что любой удар может быть нацелен на Минас-Тирит, и только на него! Сам повелитель Черных Всадников не смог миновать роковых для него Пелленорских Полей! Неужели наследники Зла — если таковые отыщутся — окажутся глупее?

— Вполне возможно, что они окажутся и поумнее, — довольно-таки невежливо вмешался в разговор Торин. — Зачем им биться лбом о несокрушимые бастионы? Гораздо разумнее сковать силы Гондора на юге и севере, прорваться в Рохан, рассечь Соединенное Королевство и потом разбить его армии по частям.

В зале поднялся негодующий ропот, однако Этчелион стоял Молча, глубоко задумавшись. Король вновь едва заметно шевельнул пальцами. Придворный послушно выскочил вперед.

— Аудиенция закончена, — объявил он послам. — Коронный Совет обсудит все сообщенное вами. Вам будут переданы грамоты, свидетельствующие о выполнении вами вашего посольства. Вы сможете вернуться к пославшему вас. Для чего, разумеется, его величество предоставит вам и коней, и суда, и долженствующую охрану. Он предлагает вам ожидать в отведенных вам покоях до послеобеденного колокола.

— Ну что, вы убедили их? — встретил их Атлис у дверей комнаты.

Воин выглядел усталым, его дорожный плащ запылился.

— Кто знает? — ответил ему Амрод. — Ваши правители очень горды... слишком горды. — Его губы сжались и побелели при воспоминании о пережитом унижении, однако он сдержал себя и не сказал больше ни слова.

— По-моему, они не слишком-то нам поверили, — заметил Малыш, стаскивая сапоги и валясь на роскошное, застланное шелками ложе. — Один только Этчелион под конец, мне кажется, задумался.

— То есть король не объявил сбор ополчения? — полуутвердительно произнес Атлис, уже сам зная ответ.

— Разумеется, нет! — буркнул Торин. — Самое большее, чего может добиться Этчелион, — это войсковых учений на северной границе... Кстати, кто такой этот Неарнил?

— Начальник южной армии Гондора, — с мрачной усмешкой ответил Атлис.

Торин разочарованно присвистнул.

— Значит, на юге нельзя надеяться даже на это... Совсем плохо дело.

— Ну, может, еще не совсем, — заметил Атлис. — Я тут тоже не сидел сложа руки. Сегодня вечером вас будут ждать человек пятьдесят гондорских капитанов — сотников и тысячников, людей не из парадных залов, а с границ и рубежей. Мы собрали, считай, всех, кто случаем оказался в Минас-Тирите или поблизости от него. Это настоящие бойцы. Если вы убедите их, как убедили меня, быть может, гондорская армия и не окажется застигнутой врасплох.



Над дворцом и Цитаделью гулко поплыли звуки послеобеденного колокола. Друзья, поспешно закончив трапезу, привели себя в порядок, ожидая каких-либо вестей от короля — быть может, приглашения на прощальную аудиенцию. Однако пришедший придворный оказался до горечи краток:

— Почтенные послы, вот грамоты его величества об исполнении вашего посольства. Герцогу Этчелиону поручено дать вам достойную свиту до наших рубежей, куда бы вы не пожелали направиться. У пристани вас ждет корабль, если вы изберете путь по Великой Реке. Если же вы не торопитесь — то будьте гостями королевства сколько пожелаете. Обо всем позаботится высокородный герцог Этчелион. Он просит вас оказать ему честь, приняв его приглашение на обед. Посыльные укажут дорогу.

Все кончилось поклонами и взаимными расшаркиваниями. А через некоторое время, когда над городом спустился прохладный, с дождичком, октябрьский вечер, шестеро послов в сопровождении Атлиса отправились в южное предместье Минас-Тирита. Там, у самой городской стены, помещались воинские склады и арсеналы; там-то Атлис и назначил встречу своим знакомым капитанам.

Наконец Фолко и его товарищи нашли благодарных слушателей. Собравшиеся сидели кто на чем в низком сводчатом помещении, набитом конской упряжью; в воздухе стоял крепкий запах выделанных кож. Все шестеро послов говорили по очереди — и ни разу по сумрачным лицам пришедших слушать их не скользнуло даже тени недоверчивой улыбки. Волосы воинов украшала обильная седина, лоб и щеки многих были отмечены шрамами; здесь умели смотреть в корень. Цвет гондорского войска, командиры, выдвинувшиеся за личную храбрость и сметку, знали, что такое степная конница и харадская пехота. И вопросы здесь задавали совсем по-другому. Сперва это были, естественно, вопросы вроде численности нападающих, направления первых ударов, какие племена идут в авангарде; однако, поняв, что послам это неизвестно, они стали спокойно и без суеты обсуждать, что и как можно сделать, чтобы хоть как-то исправить последствия беспечности королевского двора. Назывались имена и предполагаемые пункты, которые нужно будет занять отдельными сотнями или тысячами так, чтобы это не вызвало беспокойства в столице, но помогло бы войскам отразить первый и, без сомнения, самый сильный натиск неприятеля. Считали мечи и копья, щитоносцев и конных лучников, тяжеловооруженных панцирников и быстроногих пращников...

Глубокой ночью, когда Фолко вернулся в их покой, ему даже начало казаться, что благодаря их усилиям Гондор все-таки не проспит атаку.

Утром к ним и впрямь явились посланцы Этчелиона. Пресветлый герцог звал их на прощальный — даже не обед, а ранний завтрак.

Этчелион выглядел куда менее безмятежным и спокойным, чем накануне. Тени под глазами выдавали проведенную без сна ночь.

— Вы вчера говорили с сотниками, — без обиняков начал он. — И ты, Атлис, потворствовал им в этом! Что будет, если младшие перестанут выполнять распоряжения старших?

Атлис слегка побледнел, но ответил гордо и с достоинством:

— Не только высокорожденные любят Гондор и заботятся о его безопасности. Каждый старается, как умеет.

— Это ты можешь мне не объяснять, иначе я не взял бы тебя в свою дружину, — отрезал Этчелион. — Я не хуже тебя понимаю опасность. И, поверь, сделаю все, чтобы отвести ее, неважно, действительная она или мнимая! Хотел бы я, чтобы все это оказалось просто чудовищной ошибкой... — Он вздохнул. — Вам надо выступать, и немедленно, — без всякого перехода вдруг сказал он, обращаясь к послам. — Вы ведь очень спешили, не так ли?

— Мы спешим, это так, — подтвердил Беарнас. — Но куда?

— Разве те, кто послал вас, не заинтересованы в скорейшем получении известий? Если эльфы готовятся к бою, сведения об их гондорских союзниках нужны как можно скорее, неважно, хороши они или плохи — были бы правдивы. Так можете ли вы сказать, куда дальше проляжет ваш путь?

— Можем, — мрачно кивнул Торин. — В Дол-Гулдур, в Болотный Замок. Там мы намерены подстеречь Короля-без-Королевства и еще раз попытаться покончить с ним.


Этчелион откинулся в кресле.

— Воистину вы достойны того, чтобы о вашем походе были сложены песни, — медленно произнес он изменившимся голосом, обводя послов взглядом. — Что я могу сказать? Удачи вам! Да направит ваши стрелы Манве! Но говорите прямо! Могу ли я помочь вам? Люди, кони, оружие, золото — у меня всего в избытке.

— Как быстрее добраться до Болотного Замка? — в упор глядя на герцога, спросил Торин. — По реке или по суше?

— По суше, — ответил герцог. — Меняя коней, в обход Эмин

Муйла. Через Андуин можно переправиться у Кормаленского Поля, что при впадении в Великую Реку ее притока Лимлайт.

— Тогда нам понадобятся кони, — решил Торин. — Кони и пропуска через гондорские и роханские заставы.

— Разумеется, — кивнул герцог. — Но не только. Я отправлю с вами — под видом почетного эскорта — полсотни моих собственных дружинников, а поведешь их ты, Атлис!

Амрод пожал плечами.

— Благодарю высокородного герцога, — сказал он. — Но к чему подвергать риску твоих воинов? Если Олмер появится у Дол-Гулдура, то не помогут ни пятьдесят, ни пятьсот воинов. Вряд ли обычное оружие сможет остановить его.

— Мои люди вооружены кое-чем, что заботливо сохранялось долгие годы в гондорских сокровищницах. Доспехи и мечи времен Последнего Союза, например. Вдобавок никто не знает в точности, что сейчас происходит к югу от границ владений Беор-нингов и к северу от роханских рубежей. Нет, охрана вам не помешает. А я со своей стороны сделаю все, чтобы встретить возможное вторжение во всеоружии. Роханцев мы, естественно, предупредим, но с ними проще — они всегда готовы вскочить на коня. А вам — удачи! Хотел бы встретиться с вами еще раз — по эту сторону Гремящих Морей...

Солнце еще не достигло полудня, когда из северных, Анори-энских Ворот Минас-Тирита галопом вырвался большой отряд конников с многочисленными заводными конями на длинных поводьях. Покидая великолепную южную столицу Соединенного Королевства, Фолко постоянно оглядывался, стремясь как можно крепче запомнить увиденное. У него было тяжело на сердце — что-то все увереннее подсказывало ему, что эту красоту он больше не увидит.

Им повезло со спутниками — личная дружина Этчелиона Итилиэнского состояла из отчаянных рубак. Все, кому приедалась мирная и размеренная жизнь в богатых гондорских городах, кто порой начинал бедокурить от избытка отпущенных природой сил — тех так и тянуло в вольные ватаги дружинников Этчелиона. Здесь не было строгой чопорности почитаемых лучшими воинами Соединенного Королевства Стражей Цитадели; здесь не признавали тяжелых драгоценных одеяний и позолоченных эфесов — зато умели разбираться в клинках. В дружине отчаянные сорвиголовы получали настоящее дело — и хаживали, бывало, глубоко в степи, появлялись на берегах Карнена, поили коней из Рунного Моря, добирались до раскаленных захарадских пустынь.

Именно таких жадных до боя вояк и отправил с хоббитом и его друзьями предусмотрительный Этчелион, так и не убежденный до конца в реальности угрозы, но делающий все, чтобы отвратить беду.

А дружинники как-то сразу поверили хоббиту и рассказам его спутников. Правда, не во всем. Что до вторжения — это, как говорится, бабушка надвое сказала, а вот колдовской замок — это манило. Вдобавок Этчелион благоразумно закрывал глаза на некоторые вольности своих дружинников в дальних походах... Настроение было славное, хотелось позвенеть мечами. 1 Отряд миновал богатые анориэнские земли. Они меняли коней на подставах и двигались очень быстро. Вечером первого дня пути хоббит вновь достал свой перстень. Достал и тотчас понял, что с дивным камнем что-то не в порядке. Тот словно помутнел, огненный мотылек в его глубине утратил четкость очертаний. Странная догадка мелькнула в мозгу: «Олмер близится! Олмер близится — и Сила его борется с Силой камня... Предвидение Форве начинает сбываться. Но мы еще поборемся!»

И он стал бороться. Его воля ввинчивалась в глубину камня, точно стальной бурав: словно острый нож, она резала застилающие ей дорогу туманы, напущенные чужой темной Силой, и хоббит пробился к принцу! Однако в серых плавающих хлопьях можно было различить лишь фигуру Форве — ничего больше, никаких деталей окружающей обстановки.

Они коротко поговорили. Рассказ принца был недолог — на востоке не происходило ничего существенного, армии эльфов и истерлингов вкупе с хеггами неподвижно стояли друг против друга; однако сплошным потоком шли на запад все новые и новые войска — отряды племен, не то что никогда не воевавших с Гон-дором, но даже и вовсе не слыхавших о нем.

— Камни Гондора действительно слепнут, — с горечью в голосе сказал эльф. — Очевидно, Олмер неосознанно стремится стать недоступным любому наблюдению, и Главное Мертвецкое Кольцо исполняет его желания, о чем он, наверное, даже не догадывается.

Фолко, в свою очередь, поведал об их гондорском посольстве. Форве лишь тяжело вздохнул.

— Но самое интересное не это, — продолжал хоббит. — В доме у герцога Этчелиона я обратил внимание на одно изваяние. Мне сказали, что это бюст Боромира, старшего сына Денетора, последнего Наместника Гондора. И мне очень не понравилось жуткое сходство, которое я нашел в этом бюсте... не с кем иным, как со славным нашим Вождем! Помнишь, я как-то рассказал тебе услышанную мной от пиратов Морского Народа легенду? Она утверждала, что Боромир, не желавший жениться и не знавшийся с женщинами, один раз все же не устоял. И у него родился сын — от незнатной девушки, скромной и безвестной. Одному Манве ведомо, какие пути привели Боромира к ней, однако у него родился сын. Опасаясь отцовского гнева, Боромир скрыл это. Говорят, что женщина вырастила сына в убеждении, что его дед — законный правитель Гондора, а его отец в назначенное время станет правителем сам. И якобы настал день — уже после окончания Великой Войны за Кольцо, — когда выросший юноша, унаследовавший неистовый характер отца, пришел к Великому Королю и потребовал ответа: почему тот занял трон его, сына Боромира, предков? И он тяжко оскорбил короля... а может, это только слухи. Одним словом, тот разговор не кончился ничем хорошим. По услышанному мной от Морского Народа, противников Гондора, Арагорн будто бы отправил дерзкого в изгнание, запретив ему появляться вблизи гондорских рубежей, а тот, уходя, проклял весь род Арагорна и возвестил, что настанет день и его отдаленный потомок воздаст за все сполна... Я не верил этому. Радагаст — тоже, но теперь этот портрет в камне! Сходство хоть и неполное, но несомненное. Ошибиться я не мог. Если Олмер и впрямь из рода Наместников гондорского престола и знает об этом...

— Ты предупредил короля?

— Предупредил герцога Этчелиона. Это самый разумный среди гондорских нобилей. Однако в том, что касалось войны, он верил мне хорошо если наполовину, а тут и вовсе не поверил.

— Ну что ж... Фолко, — голос принца вдруг упал до шепота, — быть может, это наш с тобой последний разговор. Камни, я боюсь, ослепнут, превратности войны неведомы никому, но я считаю, ты должен знать: если Олмер преуспеет в задуманном, рухнет последний узкий мост, соединяющий Средиземье с Благословенным Королевством, с Валинором. Распадется та магическая цепь, что удерживает во всеобщем равновесии саму мировую идею Вселенских Весов. Обычно успех Тьмы рождал контрудар Света, и наоборот. Теперь же Весы могут и соскочить с черенка. Если только сам Великий Орлангур не поведет наши полки, боюсь, у нас не останется шансов. Серединное Княжество вроде бы решило выступить, но не слишком на это рассчитывай! Я никогда не относился с особенным восторгом к тем, кто ушел в Валинор или, убоявшись тягот пути, отстал, а потом несколько тысяч лет проливал горючие слезы, сидя на западных берегах Средиземья, но если Серая Гавань падет — мир изменится, и никто из наших мудрецов не может сказать как... И последнее. Помни, что двери моего дома на Водах Пробуждения всегда открыты для тебя и твоих друзей. Если судьба обернется против вас — уходи на восток. Камень в твоем перстне можно ослепить — но дорогу к Куививиену он укажет тебе, несмотря ни на что.



И вновь летела назад осенняя степь. Они мчались вдоль западной стены Эмин Муйла, миновав бесчисленные мелкие речки анориэнских разливов. Перстень принца Фолко спрятал понадежнее; зато рука все чаще и чаще тянулась к заветному клинку Отрины. Чудесное оружие вновь ожило — словно чувствовало, что его час близится.

Тем временем в Рохане поднялось нечто вроде общей тревоги. Обгоняя отряд, мчались гонцы короля из Эдораса в самые отдаленные кочевья табунщиков. Никакой войны, естественно, объявлено не было; людям говорили, что король устроил внеочередной общий военный смотр, поскольку из-за рубежей идут тревожные вести, и не ровен час... Этого было достаточно, чтобы многочисленные отряды Повелителей Коней начали подтягиваться к Эдорасу.

Глядя вслед попадающимся время от времени им навстречу конным ватагам, Фолко с некоторым облегчением подумал, что хотя бы тут его предупреждения, по-видимому, не пропали втуне.

Шли дни. Фолко и его спутники приблизились к Уолдскому Всхолмью; за длинными холмистыми грядами лежал Великий Андуин. Мало-помалу походные шатры конских пастухов становились все более редкими — отряд вот-вот должен был миновать роханскую границу.

Но вот они в последний раз предъявили пограничному караулу свою подорожную, подписанную самим королем Гондора, — на самом берегу Андуина, у переправы. По левую руку тянулись мрачные, суровые леса, насаженные сородичами Древоборода в годы после падения Саурона. Они почти слились с Лориэном — тихим, печальным и медленно увядающим. Жизнь и свет этих краев покинули их, Карас Галэдхон опустел — и некому было присмотреть за некогда величественным и прекрасным Золотым Лесом. Фолко долго смотрел в его сторону; там, в лесных глубинах, таилась могила Арвен Ундомиэль, на которой, говорят, никогда не увядали цветы, даже в самые жестокие зимы. Хоббит уже готов был просить товарищей сделать крюк... но тут подняли тревогу.

— Дым! Дым! Дым на юго-востоке! — кричали роханские дозорные с вышки на холме.

Атлиса словно сорвало с седла. Единым духом он взлетел по ступенькам и надолго замер, пристально вглядываясь вдаль...

— Степной сигнальный костер, — жестоко ощерясь, произнес он. — Не так далеко, но и не очень близко. Означает — путь свободен. Это истерлинги. Такие костры я помню еще по Итилиэну.

— Что бы это значило? — нахмурился старший среди роханцев.

— Это значит, что истерлинги могут навалиться на вас уже здесь! — ответил Атлис.

— Да, они идут почти что по пути тех, кого разбил в свое время Эорл Юный, — заметил Фолко. — Если, конечно, это действительно поход, а не случайный патруль...

«Или не сам Олмер собственной персоной», — подумал он про себя, не произнеся этого вслух, потому что опять к горлу подкатывался страх перед возможной неудачей — слишком уж часто терпели они поражение, сталкиваясь с Вождем в открытом бою...

Встревоженный начальник роханской заставы немедленно отправил гонца с донесением, а сам вместе с двумя десятками своих воинов присоединился на время к гондорскому отряду.

Скрипучий паром медленно пересекал Великую Реку. Он был почти такой же — только куда больше — как и достопамятный паром в Бэкланде. Опершись на перила, хоббит бездумно смотрел на плещущие в борт серые волны. Он более не нуждался в высоких словах для того, чтобы идти в бой. Либо они на сей раз одолеют — либо на месте его родины останутся одни головешки. Плох ли, хорош Олмер, плохи ли, хороши эльфы, Великий Орлангур и Валары — неважно. Важно лишь то, что твой родительский дом предадут огню — и не потому, что будут питать особую ненависть к тебе лично, а просто по жестокому и слепому закону войны. Выбора не оставалось — либо они убьют Олмера на пороге Болотного Замка, либо он, надев Мертвецкое Кольцо, обратит в один пылающий океан все Западное Средиземье. И если такое случится, ему, Фолко Брендибэку, останется только броситься на свой меч или сложить голову в каком-нибудь бою, сознательно ища смерти.