Комната лжи

Но он сует ей в руку лист бумаги. Та же голубая бумага для авиапочты, те же неряшливые каракули. Последнее письмо – и оно объясняет Сюзанне все. Что Адам думает, почему он здесь, откуда он знает. Потому что все в нем записано на бумаге перед ней: каждая деталь самого сокровенного секрета Сюзанны.





Эмили




13 сентября 2017

Странно. Когда я утром услышала стук в парадную дверь, я откуда-то знала, что это Адам. И все равно, когда я открыла и увидела его перед собой, я не смогла сдержать тревоги. Из-за мамы. Из-за всех этих тайн, ведь что бы она сказала, узнай, что мы с Адамом встречаемся, тем более собираемся вместе уехать завтра утром. (До сих пор не знаю, куда Адам меня повезет и как мы поедем, ничего не знаю, кроме того, что это наконец-то случится!)

Так или иначе, я вот о чем: я паникую, когда открываю дверь, потому что не хочу все разрушить, нашу секретную поездку, только не теперь, когда она так близка. К тому же мне надо выходить в школу примерно через десять минут, иначе я опоздаю на автобус.

Адам смеется, видя мое лицо.

– Кажется, ты мне не рада.

– Что? Нет! – говорю я. – Я удивлена, вот и все. – Я не могу не заглядывать ему за плечо.

Он снова улыбается.

– Не волнуйся, она уехала, я видел.

– Что? Кто?

– Твоя мама. Я спрятался там, за тем фургоном, пока не убедился, что она уехала.

– Я знаю. Просто она ведь может вернуться.

– Разве она сегодня не работает?

– Кажется, работает.

– Тогда она не вернется. Поверь мне.

Я порываюсь спросить, как он может быть так уверен, но штука в том, что он прав. Мама уехала двадцать минут назад, без нескольких минут восемь, и раз она до сих пор не вернулась – ну, она могла что-то забыть, например, – значит, она не приедет до обеда, а может и часов до шести.

– Ты не пригласишь меня войти? – продолжает Адам, теперь он заглядывает мне за спину.

– Да. Конечно. Заходи. Извини.

Я отступаю, и он протискивается мимо меня. Я бросаю быстрый взгляд на дом соседей, но в окнах никого не видно, и машины на парковке тоже нет, так что, по-видимому, они тоже уехали на работу.

Я пытаюсь расслабиться.

– Так что ты тут делаешь? – говорю я, стараясь прозвучать довольной.

Я поворачиваюсь и вижу спину Адама, уходящего по коридору. Он смотрит налево, направо, вверх, вниз, словно зашел в музей, а не в самый обыкновенный дом восьмидесятых.

– Адам?

Я закрываю дверь и спешу за ним. Он направляется на кухню в дальнем конце дома, а я совершенно не помню, в каком она состоянии.

– Так как ты здесь оказался? – спрашиваю я еще раз, догнав Адама. А потом меня ошарашивает мысль: – Откуда ты знаешь, где я живу?

– Что? – Адам заглядывает через порог на кухню. Поворачивается лицом ко мне. – Ах, да ты же сама сказала.

– Разве?

– Ну да.

Я хмурюсь. Я помню, что называла район, но не точный адрес. Ну, наверное, все же называла, и все равно сейчас нет времени об этом думать, потому что Адам пошел дальше, на кухню.

– Как мило. Просторно. Твоя мама неплохо зарабатывает, да?

У нас обычная кухня. У Фрэнки кухня намного лучше. У них есть такой островок, где можно посидеть и позавтракать, и еще огромный американский холодильник, который выкатывает лед через дверцу, а с потолка в центре кухни свисает вешалка для сковородок или как это называется. Как люстра, или произведение искусства. А наша просто… Самая обыкновенная кухня. Белые шкафы, серые столешницы, дешевый ламинат. Едва остается места на стол, и по мне это довольно убого. Мы с мамой все время сталкиваемся у раковины.

И еще гора немытой посуды. Я должна была вымыть все после завтрака, но задержалась наверху. (В теории паковала вещи, а на самом деле просто выложила все на кровать. Ну как можно собраться в поездку, если даже не знаешь, куда едешь?)

На кухне просто бардак, вот в чем дело. Еще и белье развешано. Слава богу, простыни, не трусы, но все же.


Адам видит мой взгляд и, видимо, замечает странное выражение на лице.

– Что-то не так? Надо было разуться? Боже, извини. – Он наклоняется, чтобы развязать шнурки.

– Нет, нет, не нужно. Я просто тебя не ждала. Здесь не всегда такой беспорядок, честно.

– Беспорядок? – Адам оглядывается, словно чего‑то не заметил. Потом смотрит на меня, как на сумасшедшую.

– Никакого беспорядка, по-моему, нет. Здесь очень уютно. По-настоящему. Знаешь, как в настоящем семейном доме.

Тут я вспоминаю о его детстве, о том, как он вырос. Его мама умерла, а отец подонок. И понимаю – какая, в сущности, разница? Пара мисок от хлопьев в мойке. Ну и что? Наконец я успокаиваюсь. Улыбаюсь, теперь искренне, и вспоминаю: это Адам. Что до школы, я сегодня все равно опоздала бы, слишком туго шел сбор вещей в поездку. Тем более я прогуляю следующие два дня, так что лишний час сегодня уже не имеет значения.

Поэтому я говорю:

– Хочешь экскурсию? По остальной части дома?

А Адам улыбается в ответ и говорит:

– Знаешь что? Хочу.

Через полчаса мы оказываемся у меня в спальне. Экскурсия заняла много времени, хотя и показывать-то нечего. Я так думала, по крайней мере, но видимо… Не знаю, прозвучит очень высокопарно, но я, похоже, недооценивала, насколько Адам мне дорог. Знаешь? Он вел себя так же, как я бы вела себя, осматриваясь в его доме. Ему интересна каждая мелочь. Даже комната мамы. Особенно комната мамы. Наверное, еще одно свидетельство, что мама для него – больная тема. Ну, знаешь, он не то чтобы ревнует… но завидует. И еще скучает. По своей маме. Он рассмотрел мамины вещи, ее кровать, книги на прикроватном столике, все-все. Но не напрямую. Притворялся, что изучает вид из окна. Наверное, смущался. Я уже выучила, что Адам не показывает своих чувств в открытую. Я подумала, что это очень мило. Поэтому, хотя я знала, что мама не одобрила бы, я позволила Адаму смотреть, сколько захочет.

А потом мы сидели у меня в спальне.

– Ого! – воскликнул Адам, увидев мою кровать. Точнее не кровать, а вещи на ней. Я же говорила, я почти опустошила шкаф. Джинсы, платья, блузки, туфли – все здесь, словно я все утро сооружала костер. И честно говоря, мне ровно это и хочется сделать со своими вещами, потому что я их не выношу. Особенно некоторые платья, и о чем я только думала?

– Это все на завтра? – спрашивает Адам, и я улыбаюсь ему в ответ.

– Не все, конечно, – говорю я. Я замечаю лифчик (чистый!) на полу рядом с ногой и заталкиваю под кровать. – Но знаешь, это сложно. Решить, что взять с собой, когда не представляешь, чем мы будем заниматься.

Я надеюсь, что Адам даст мне какую-нибудь подсказку, хоть как-то намекнет, но он только продолжает улыбаться.

– Не беспокойся, – говорит он. – Просто возьми что-нибудь удобное. Может, еще свитер. Может быть прохладно.

А вот это немного странно, по прогнозу во всей стране солнечно и плюс двадцать пять. Наверное, он имеет в виду ночь.

– Ты говоришь прямо как мама, – замечаю я, а он опять просто улыбается.

– Ты же готова? – спрашивает Адам. – Вещи ты еще не собрала, это я вижу. А с Фрэнки? Я поэтому и зашел. Убедиться, что все улажено.

– Да, все в порядке, – гордо заявляю я. – Мама думает, я, как обычно, ночую у Фрэнки, а Фрэнки думает, что мама меня не отпустила.

Я не знаю, поверила ли мне Фрэнки, но главное, чтобы меня никто не хватился, а в пятницу вечером я уже буду дома.

– А что с музыкой? – спрашиваю я Адама. – У меня есть такая маленькая колоночка к телефону. Взять с собой? И что там с вай-фаем? Мне скачать пару плейлистов заранее? Какого рода, как думаешь? Может, просто акустику? Что-нибудь романтичное?

– Конечно, – отвечает Адам, – что хочешь. Хотя, честно говоря, у нас будет немного времени на музыку.

– Я просто думала, что, когда мы будем… – я чуть не сказала «в постели»! – отдыхать. Может, вечером?

– В планах такого не было, – говорит Адам. – Отдыха, в смысле. Следующие два дня будут очень насыщенными. Для нас обоих.

– Правда? – Я улыбаюсь так широко, что у меня едва губ хватает.

– Правда.

– Ой, а деньги? – вдруг вспоминаю я. – Я собиралась снять после школы. Как думаешь, сколько нам понадобится?

– Об этом не беспокойся, – успокаивает Адам.

– Но…

– Серьезно. Не беспокойся об этом. Забудь о музыке и о деньгах. Главное сама приходи. Больше нам обоим ничего не понадобится.

Я сажусь на кровать рядом с ним.

– Так где мы встречаемся? И во сколько?

Адам доволен, что мы наконец перешли к делу. Он поворачивается ко мне.

– Ты же знаешь, где станция?

– Вокзал?