Кровь на Дону

— Мы и поля знаем, и леса с рощами… — усмехнулся Катагарь.

— То добре, — кивнул Савельев, — вот только перебивать меня не след.

— Прости, князь, — засмущался десятник.

А воевода меж тем продолжал:

— Нам надо дойти до переката напротив бывшего селения Галурмак, переправиться чрез Дон, дружине зайти в названное селение, сотне пройти дале в селение Карачук. Наказ, что дал царь Иван Васильевич, такой… — и он довел до казаков задание.

Те выслушали молча, привыкшие выполнять наказы беспрекословно, полагаясь на атамана. А тот стоял рядом и кивал головой с длинным чубом, который постоянно забрасывал набок.

Доведя задание по переволоке, Савельев сказал:

— А вот теперь, казаки, спрашивайте, коли есть чего спросить.

Выступил помощник сотника, десятник охранного десятка Чебарь:

— Как, князь, мыслишь переправлять обоз через Дон на перелазе? Там хоть и неглубоко, кони с людьми перейдут, переплывут местами, а вот обозу не пройти. А это пять телег с тяговыми лошадьми. Лошадей как-нибудь переведем, а телеги со скарбом?

— Мыслю, придется плоты делать, — ответил Дмитрий. — По карте там левый берег Дона, на который предстоит переправиться, мелкий, поросший осокой, можно спрятать плоты.

— Извини, князь, не получится, — вышел вперед Малюга. — У переката большой лес, верстах в пяти и на самом виду селений Самак и Карандар, занятых турками и крымчаками. Мы можем, конечно, срубить деревья и перетащить их к реке, где свяжем плоты, но, коли то прознают турки, наше дело будет под угрозой, как и дружина, и войско.

— Сотник дело говорит, Дмитрий Владимирович, — кивнул атаман.

— Пока я услышал лишь то, что вязать плоты у переката дело слишком рискованное, — поморщился Савельев. — А хочу услышать, что предлагает сотник.

— Есть чего предложить, Антип? — обратился к казаку атаман.

— Мыслю, след тут на имеющихся плотах переправить на левый берег обоз и с ним охранный десяток Фатея Чебаря.

— Но по той стороне пойдет крымско-турецкая рать! — воскликнул Дмитрий. — Как охранный десятник сможет вывести обоз к нужным селениям?

— Мыслю спокойно. Ночью и десяток, и обоз переправятся, тут же уйдут на восток в поле. И полем, куда басурманские разъезды не дойдут, спокойно пройдут менее чем двести верст. Правда, им времени понадобится больше, чем дружине и сотне, но день-другой обойдетесь харчем, что возьмут с собой казаки и ратники.

— То возможно, Михайло Тимофеевич? — посмотрел на атамана Савельев.

— Отчего нет, возможно, князь.

Воевода особой дружины повернулся к сотнику:

— Благодарствую, Антип Иванович, за совет добрый. Так и поступим. Обоз с охранным десятком треба переправить чрез Дон ныне же ночью.

— Десятник Чебарь сделает все, как надо, за то не беспокойся.

— Добре!

На этом сбор был закончен, атаман, Савельев и Малюга прошли в гостевой дом, где находились ратники дружины. Бессонов знал, что делать, и князь передал ему все заботы по предстоящему походу.

В горнице дома атамана стали решать, что загрузить в обозы. Одна телега уходила для десятка пищальников и двух десятков лучников, пороху, зарядов, стрел обычных и с паклей и обмоткой горючей. Туда же полога, накидки для длительных стоянок. Идти колонне предстоит только ночью, дабы не уходить глубоко в поле и не попасть на глаза ворога.

Как только казацкий старшина и воевода ушли из гостевого дома, Горбун подошел к Бессонову:

— Гордей! Пойду-ка я пройдусь по станице.

— Пошто тебе это? Или не слыхал наказ князя готовиться к походу?

— А чего мне готовиться, у меня все готово. Да тока пройдусь, погляжу, как народ местный живет. Потом на Москве рассказывать буду.

Бессонов с подозрением посмотрел на богатыря:

— Ты чего хочешь, Осип? Сколь раз уже был в станицах, на хуторах, в поселках казачьих, видел, как живут, но что-то я не слыхивал, чтобы ты о житье казачьем рассказывал на Москве.

— Потому как в городе у каждого свои заботы, ты окромя торговых рядов со своим семейством никуда и не выходишь.

— А ты, как отрок неразумный, все меж баб своих мечешься.

— А ты и радуешься чужой беде? — вздохнул Горбун.

— Это что за беда, то с одной любовь крутить, то с другой? — воскликнул Бессонов.

— Да надоели они обе, что Клавка, что Зинка. Загодя до похода сюда бабенку одну из прислуги вельможи одного, что на Варварке обретается, приметил, да не успел знакомство завести.

— Вот оно что, — протянул Гордей. — Решил, значит, тута, в станице бабу найти.


— Ну, не то, чтобы найти, — замялся Горбун, — искать не собираюсь, да и замужние они тут, почитай, все, а встретить, может, и встречу. Ты пойми, Гордей, мне ж не каждая баба подходит.

— Про то уже вся Москва ведает, — рассмеялся Бессонов. — Ладно, иди, но гляди, без озорства. Мы в гостях, и казаки народ суровый.

— Да я только пройдусь, посмотрю и вернусь.

— Не забывай, в ночь уходим.

— Помню. После обеденной молитвы и трапезы спать завалюсь.

— Ступай. Коли князь завидит на станице, скажи, я разрешил.

— Угу, хороший ты человек, Гордей. Ты, коли что, подходи, подмогу, чем могу.

— Да ступай ты уже. То рвешься на волю, то не выгонишь.

— Ушел.

Горбун от гостевого дома дошел по центральной улице до церкви, потом вышел на площадь — ничего интересного, казаки, женки ихние в заботах, детвора в играх. Двинулся к городьбе, вдоль которой шла извилистая улица, и почти всю ее прошел, когда увидел вельми пышных форм женщину, несшую с Дона коромысло с двумя объемными ведрами.

— Ух ты, — вырвалось у Горбуна, — вот это баба! Краса! — И он поспешил к ней:

— Извиняй, красавица, давай подмогу, а то тяжело таскать столько воды.

— А ты кто такой будешь? — бросила на него короткий взгляд женщина. — Из московской дружины, что ли?

— Из дружины. Так давай помогу.

Подумав, она передала Горбуну коромысло. Тот взял его легко, словно сухую, легкую жердь.

— Крепкий мужик, — проговорила бабенка, и в ее глазах мелькнул огонек. — Вот жена, наверное, довольна? Хозяин!

— Да какая жена? Нету жены. А как звать тебя, казачка?

— Лидухой зови. Меня все так зовут.

— Лидуха, Лида. Слушай, а муж твой, завидев нас, не осерчает?

— Не осерчает, — задорно рассмеялась она.

— Чего, не ревнивый?

— Не-а!

— Странно, казаки насчет этого…

— Да нет у меня мужа, — перебила его Лидуха. — В позапрошлом году на рыбалке утоп. В неводе запутался.

— Это как? Невод же с лодок тянут.

— Да какая теперь разница? Утоп и утоп. Вот и вдовствую с того времени.

Они медленно шли по улице к центру.

— Соболезную, Лидуха, — тихо проговорил Горбун.

— А не на чем соболезновать. Пил муженек без меры, на улице, почитай, каждый день валялся, казаки под вечер заносили в хату, а толку с того? Да и не мог он дать мне желанного.

— А пошто не мог-то? Из-за вина?

— Если бы! Сама бы поила, коли давал бы нужное бабе. «Достоинство» имел малое. Нет, для других, может, и нормальное, а для меня малое.

— А у меня, Лидуха, другая забота, я на всей Москве не могу найти подходящую бабу из-за того, что велико «достоинство».

— Да ты что! На всей Москве?

— Ну, есть, вернее, были две бабы, но что это за жизнь, когда противно с ними. То беда, Лидуха.

— Моя хата вторая справа, зайдешь? Пива налью, медовухи, а хочешь чего покрепче имеется, — предложила Лидуха.

— Да не можно нам.

— Ну, тогда пирогом с уткой угощу.