Небо над бездной

— Ну, ты как? Очухался? — спросил Фазиль. — Давай поставим запаску и уж поедем, а?

— Поставим, не волнуйся. Я еще пару минут посижу и буду в порядке. А ты пока расскажи, как я попал в машину.

— Правда, что ли, совсем ничего не помнишь?

— Не помню.

— Ну, ты даешь! Не ожидал от тебя, честное слово. Так наклюкаться, да еще при исполнении, у Йорубы во дворце, — Фазиль покачал головой. — В общем, привели тебя под локотки. Ты лыка не вязал.

— Привели, не принесли? Я шел своими ногами? — уточнил Дима.

— Как тебе сказать? Они тебя несли, конечно, но в вертикальном положении. Загрузили тебя и говорят: приказано доставить в город. Госпожа Лукьянова распорядилась, чтобы духу его не было, ну и так далее.

— Кто они?

— Ребята из службы безопасности Йорубы.

— Ты кого-нибудь из них знаешь?

— Из этих, которые тебя приволокли, никого не знаю.

— Ладно. Что было дальше?

— Ну, что дальше? Вещи госпожи Лукьяновой забрали. Пушку твою, кстати, тоже забрали.

— Дай-ка мне телефон.

— Кому звонить хочешь? Ей? — Фазиль усмехнулся. — Не советую. Она тебя видеть и слышать не желает. Ты там устроил такой дебош, что теперь тебя, скорее всего, вообще уволят.

Дима все-таки попытался набрать номер Сони. Но аппарат пищал и упрямо выдавал надпись: «Ошибка сети».

— Слушай, ну давай запаску поставим, — сказал Фазиль, — доедем до города, оттуда в любом случае дозвониться легче.

Голова закружилась, снова началась рвота. Казалось, это никогда не кончится, сейчас вывалятся все внутренности. Но рвота прошла, полегчало. Трясясь от озноба и слабости, он влез в машину, опять принялся набирать номер Сони.

— Что ж ты такое там пил? — спросил Фазиль и протянул ему полотенце.

— Ничего я не пил. Они меня вырубили. Спасибо, что вообще не убили. Есть у тебя фонарик?

Дима только сейчас заметил, что левый манжет рубашки расстегнут, рукав закатан и неудобно давит у локтя. При свете фонарика он легко разглядел красную точку на вене локтевого сгиба и вспомнил, как пытался сопротивляться, выдергивал руку, шприц отлетел, покатился по полу. Мужской голос произнес:

— Полдозы всего влилось. Добавить, что ли?

Смутное лицо замаячило перед глазами, пальцы приподняли веко. У Димы хватило сил сообразить, что сейчас лучше не дергаться, замереть.

— Ладно, хватит с него, а то совсем копыта откинет, — сказало смутное лицо.

Как ни пытался он восстановить дальнейшие события, ничего не получалось, образовался глухой провал в памяти. Понять, что именно вкололи ему в вену, разумеется, невозможно. Фазиль сказал, что разило, как из винной бочки. Значит, спиртное в рот все-таки влили. То есть им нужна была достоверность. Они не хотели, чтобы даже Фазиль догадался, что все это спектакль.

Дима продолжал упорно и безнадежно нажимать кнопки на телефоне.

— Откуда ты знаешь, что она не желает меня видеть и слышать? — спросил он Фазиля.

— Так она сама сказала. Отвези, мол, этого придурка в город. Я спросил, куда именно отвезти, а она говорит, куда хочешь, это не мое дело. И пусть уматывает в Москву. Я говорю, как он умотает? Прогноз плохой, дня три будет погода нелетная. А она опять: не мое дело. Передай ему, как проспится, что он уволен.

— Подожди, ты видел ее? Она что, вышла вместе с этими, когда меня грузили в машину?

— Нет. Они меня с ней соединили по телефону.

— По какому телефону? Она свой оставила тут, у тебя.

— Ну, не знаю. Я их спросил, мол, куда именно тебя везти, в какую гостиницу. Они говорят, мы без понятия. Сейчас, говорят, соединяем с госпожой Лукьяновой. Один, вроде старший, набрал на своем мобильнике какой-то номер и передал мне трубку.

— Ты уверен, что говорил именно с Соней?

— Голос вроде бы ее. Хотя… Слышно было плохо, там музыка гремела.

— Фазиль, что ты замолчал?

— Мне только сейчас в голову пришло! Она бы наверняка сказала, чтобы я вез тебя к Рустамке. Понимаешь, как-то очень грубо она со мной поговорила. Я разозлился, я-то в чем виноват? На меня зачем орать?

— Она орала?

— Ну, вроде как из-за музыки. А ты что, думаешь, это вообще не она была?


Дима осторожно покрутил головой, размял плечи, снял неудобный смокинг, влажную от пота сорочку, открыл дверь, вылез из машины и принялся обтираться снегом до пояса.

Озноб прошел, кожа горела, сердце забилось быстрее, руки и ноги уже не дрожали. В голове почему-то прозвучала фраза: «Они могут только пугать и лгать».

Он больше не мучился вопросом, каким образом произошел диалог между ним и дворником Дассамом, если старик ни слова не знал по русски. Он принял это как данность. Мало ли в жизни случается событий, которые трудно объяснить?

Снежная баня окончательно привела его в чувство. Он достал из багажника свою сумку, быстро переоделся в джинсы, фланелевую рубашку, свитер.

Когда поставили запаску, Фазиль сказал:

— Ну, вот, отлично. Через полчасика будешь у Рустамки в отеле, отоспишься, утром позвонишь Соне, все выяснишь.

— Нет, Фазиль. Мы сейчас поедем назад.

— Куда?

— Туда. Во дворец.





Москва, 1922


Михаил Владимирович не сразу понял, о чем толкует красивая светловолосая барышня, слишком она была возбуждена, слишком громко звучал ее голос в кафельных стенах приемного отделения.

— Я товарищ Бренер, учусь вместе с вашей Таней. Это безобразие, контрреволюция, они за это ответят!

Профессор сначала решил, что она нездорова. Щеки барышни пылали, зеленые глаза лихорадочно блестели.

— Хватать, тащить и так подло, украдкой! Но ничего, я найду на них управу!

— Сударыня, вы присядьте, успокойтесь, — сказал профессор и приложил ладонь к ее лбу, — жара нет у вас?

— Я никакая не сударыня и я совершенно здорова! Меня даже тиф не берет, даже вошь боится меня! — Она все-таки дала себя усадить и шубку скинула.

Теперь можно было спокойно поговорить с ней.

— Стало быть, вы учитесь с моей Таней. Как вас зовут?

— Я уже сказала, меня зовут товарищ Бренер.

— Да, я понял, очень приятно. А имя можно узнать?

Барышня уставилась на него, открыла рот, потом зачем-то пожала ему руку и произнесла:

— Большая честь говорить с вами, товарищ Свешников. Вы лечите самого Владимира Ильича. Это огромная честь для меня. Я тоже хочу стать врачом. — Она сдвинула темные тонкие брови и, помолчав, добавила: — Клянусь, они ответят за это!

Михаил Владимирович вдруг вспомнил, как Таня рассказывала о товарище Бренер, героине Гражданской войны, и даже мелькнуло в голове имя: Мария. Маня. Профессор облегченно вздохнул про себя, потому что беседовать с барышней, обращаясь к ней «товарищ Бренер», ему было сложно.

— Машенька, вас кто-то обидел?

— Ха! Пусть кто попробует! Вот что, надо сразу телефонировать Феликсу Эдмундовичу! Где тут у вас аппарат?

— Зачем, позвольте узнать?

— Чтобы прекратить безобразие!

— Маша, будьте любезны, объясните, что произошло? — попросил профессор, почти не надеясь получить внятный ответ, однако получил.

— Вашу Таню арестовали.

Он, конечно, испугался, но не слишком. Записал на бланке для рецептов: «ордер — Уншлихт, мандат — Иванов». Поблагодарил Маню, спокойно поднялся к себе в кабинет и позвонил Ленину.

Трубку взяла Фотиева, долго не хотела звать вождя к аппарату, пыталась выяснить, в чем дело. Наконец трубку взял Ленин. Выслушал, крикнул примерно так же, как кричала товарищ Бренер: «Безобразие!» — и пообещал разобраться.

Михаил Владимирович позвонил Бокию.

— Вы уверены, что барышня не ошиблась и ордер действительно подписан Уншлихтом? — спросил Глеб Иванович.

У профессора в солнечном сплетении образовался твердый ледяной комок. Он вспомнил, что Дзержинский ездит по Сибири, инспектирует железные дороги, добывает зерно для весеннего сева и на Лубянке сейчас главный этот самый Уншлихт. С ним у Бокия отношения скверные, он человек Сталина.

«Они нарочно это устроили, пока нет Дзержинского! — подумал профессор и тут же спросил себя: — Кто — они? Я что, подозреваю какой-то особенный заговор? Ерунда! Заговоров и интриг у них много, это их стихия, но при чем здесь моя Таня? Зачем она им?»