Немного ненависти

– Он повесил несколько крестьян! – Весь день Лео был настолько доволен собой, что это внезапное потрясение оказалось вдвойне неприятным. – Едва ли это можно поставить ря-дом…

– Вот именно, – отозвался Глокта. – В конце концов, он наследник престола, а вы внук изменника. С его стороны это великая милость – согласиться разделить с вами славу.

Лицо Лео горело, словно ему дали пощечину. Черт побери, это и действительно было пощечиной, причем пощечиной его гордости, которая была гораздо более чувствительной, чем лицо!

– Я победил Стура Сумрака в поединке! И пощадил его жизнь!

– В обмен на что?

– На то, что его отец и дядя уйдут с нашей земли, оставив Ищейке его Протекторат, который будет и дальше существовать и защищать Инглию!

– И никаких дальнейших уступок? – спросил Глокта, поблескивая глазами в глубоких, обведенных темным глазницах. – Никаких гарантий, что это будет исполнено?

Лео захлопал глазами, сбитый с мысли:

– Ну как же… у северян существует кодекс чести…

– Даже если допустить, что это так – вы не северянин.

– Это кодекс воинов! Где бы они ни были рождены! А я был воспитан среди северян! – Лео скривил губы, оглядел калеку с головы до ног. – Впрочем, вам этого не понять.

– Вот как? А каким образом, вы думаете, я стал калекой? «Кодексы чести», боюсь, не стоят даже бумаги, на которой они никогда не были написаны. Вы могли взять Стура в заложники. Могли привезти его к королю, чтобы обеспечить в дальнейшем хорошее поведение Скейла Железнорукого. Вместо этого вы не взяли с него ничего, кроме слова.

Лео не знал, что приводит его в большую ярость: то, что Глокта был очевидно не прав, или то, что в его словах, возможно, все же что-то было. Может быть, бюрократические штучки все же были несколько сложнее, чем он думал.

– Но я победил! – В его голосе уже слышалась та же упрашивающая нотка, что и в его пререканиях с матерью. – Я побил весь Север, черт подери! Причем без единого солдата из Адуи. Я рисковал жизнью…

– Вы рисковали не только своей жизнью, которая принадлежит вам и которую имеете полное право потерять, но также и интересами Союза, к которым это ни в коей мере не относится. И хотя лично я склонен смотреть на ваш поступок снисходительно, есть люди, которые назовут его безрассудным.

Лео едва мог поверить своим ушам.

– Я… Я подружился с будущим королем Севера! Я солдат, а не чертов дипломат!

– А должны быть и тем, и другим. – Глокта был неумолим. – Вы теперь лорд-губернатор. Один из самых влиятельных людей в Союзе. Один из наиболее значимых слуг его августейшего величества. Вам попросту нельзя и дальше продолжать думать своим мечом. Вы меня понимаете, ваша светлость?

Лео мог только сидеть и смотреть, ошеломленный этим неуважением, этой несправедливостью, этой вопиющей неблагодарностью. Он не испытывал особенной любви к Закрытому совету, еще когда прибыл в Адую. Один разговор с этим отвратительным кабинетным червем – и он понял, что его попросту тошнит от всей этой конторы.

– Клянусь гребаными мертвыми, – прошептал он на северном наречии.

Архилектор то ли принял это за согласие, то ли попросту сделал вид, что принял.

– Если не ошибаюсь, после меня с вами хотел перемолвиться словом лорд-камергер. Что-то по поводу налоговых сборов с Инглии за последнее время. Не стоит заставлять его дожидаться. – Он кивнул в сторону свитка, который, как Лео только в этот момент осознал, все еще находился в его стиснутом кулаке. – Возможно, вам стоит предъявить ваши военные дол-ги ему.

Глокта снова взял перо и придвинул к себе следующий документ из груды.

– По всей видимости, лорд-губернатор должен быть не только воином и дипломатом, но еще и бухгалтером.





Призвание




Броуд повернул ручку, распахнул дверцу экипажа и почтительно отступил в сторону. Савин взглянула на него, подняв бровь:

– И?

– Ой! – Он предложил ей руку. – Э-э… миледи.

Он помог ей спуститься со ступеньки. Рабик с ухмылкой наблюдал за сценой с кучерского сиденья, от души забавляясь тем, что Броуд так плохо справляется с делом.

Итак, похоже, он теперь кучер. Во всяком случае, ему выдали ливрею. Ярко-зеленая куртка с медными пуговицами, лучше, чем то, что в Стирии носило большинство офицеров. Еще и блестящие новые сапоги – хотя они немного жали. Он бы чувствовал себя полным дураком во всем этом убранстве, если бы не было абсолютно ясно, что любой в пределах сотни шагов будет пялиться исключительно на Савин. Включая и его самого.

Он до сих пор не мог поверить, что эта восхитительная, властная женщина – та самая оборванная беспомощная девчонка, что пряталась в комнате его дочери. Теперь она казалась принадлежащей к какому-то другому виду, нежели остальная убогая часть человечества. Ее одежда была шедевром не только швейного, но и модельного искусства, придавая ей такую форму, какой не было ни у кого другого. Она двигалась изящно, как канатоходец, и неостановимо, как носовая фигура боевого корабля. Люди останавливались, чтобы поглазеть на нее, словно одна из Судеб спустилась с небес и решила пройтись по их строительной площадке.

– Мне остаться здесь? – вполголоса спросил Броуд у Зури, помогая ей спуститься. Не то чтобы это было необходимо; смуглокожая горничная была ловкой, словно танцовщица. С тем же успехом она сама могла бы помогать ему.

– Нет-нет, – отозвалась она с улыбкой, значение которой было трудно определить. – Будет очень мило, если вы пойдете с нами.

В старой городской стене проделали большую брешь. Сквозь паутину шатких лесов проглядывали обломки камня, наверху возвышались два подъемных крана. Заодно было снесено и несколько улиц, и теперь через все это рыли огромный ров. Бригады рабочих, кое-кто с голой грудью, несмотря на холод, молотили кайлами и лопатами в такт рабочей песне, которую они пели сквозь сжатые зубы. Женщины в грязных платьях, с прилипшими к лицам мокрыми волосами, оскальзываясь, лезли вверх по борту рва, таща на плечах коромысла с ведрами, полными грязи. Еще дальше, на дне огромного котлована, копошились дети, с головы до ног перемазанные серой глиной, утаптывая босыми ногами землю по краям ямы.


– Что это? – пробормотал Броуд.

– Здесь будет канал, – ответила Зури, – чтобы доставлять грузы по воде прямо в сердце города. И обратно, разумеется.

– И какой в этом интерес у леди Савин?

– Она владеет пятой частью канала. По крайней мере, так было договорено. Мы хотим удостовериться, что все идет по плану.

Они взобрались вверх по лестнице и прошли длинным проходом между двумя рядами конторских служащих. В конце располагался тесный кабинет, большую часть которого занимал большой рыхлый человек с седеющими волосами, зачесанными поверх плеши на макушке, и огромный письменный стол, покрытый зеленой кожей. Человеку пришлось опасно перегнуться через стол, чтобы пожать Савин руку, подвергнув пуговицы на своем жилете серьезному испытанию.

– Мастер Корт, – приветствовала его Савин, пока Броуд закрывал за ними дверь.

– Леди Савин! Я очень рад видеть вас в полном здравии. Мы все здесь… ужасно волновались.

Корт блеснул в сторону Броуда обеспокоенной улыбкой. Броуд решил не отвечать: у него начинало складываться ощущение, что его взяли сюда не для того, чтобы он улыбался.

– Как трогательно, – отозвалась Савин, палец за пальцем стаскивая с рук перчатки, в то время как Зури выхватила из ее шляпки заколку, словно кинжал из ножен. – Но в деловых вопросах нам стоит не давать воли своим чувствам.

Легчайшим вращательным движением Зури отделила шляпку Савин от парика, который, должно быть, стоил больше, чем Броуд прежде получал за год.

– Я, со своей стороны, очень рада видеть, что работа над нашим каналом продвигается так успешно.

Корт сморщился, поколебался, опять сморщился и наконец наклонился вперед, стиснув руки.

– Не знаю, как помягче об этом сказать…

– Говорите жестко, я не стеклянная.

– К моему прискорбию, леди Савин, я был вынужден… прибегнуть к услугам другого лица.

– И кто же оказался столь услужливым?

– Леди Селеста дан Хайген. – Лицо Савин не изменило выражения, но у Броуда было ощущение, что это стоило ей некоторой борьбы. – Ее кузен был так добр, договорившись для нас о некоторых разрешениях…

– Мы с вами заключили соглашение, мастер Корт.

– Это верно, но… вас не оказалось на месте, чтобы его выполнить. К счастью, леди Селеста оказалась способна закрыть собой брешь…

Савин улыбнулась.

– И вы решили, что вправе пихать ее в мою брешь, даже не спросив у меня согласия?

Корт неловко поерзал в кресле.

– Банкирский дом «Валинт и Балк» любезно согласился выступить ее спонсором, а она любезно согласилась стать моим. Леди Савин, у меня действительно не было другого выбора…

– Недавно мне довелось провести несколько недель, живя как собака. – Савин по-прежнему улыбалась, но теперь в ее улыбке появилось нечто острое. Нечто зазубренное. – Я выражаюсь не фигурально. Мне довелось голодать. Жить в грязи. Прятаться в углу, постоянно опасаясь за свою жизнь. Это изменило мой взгляд на вещи. Это заставило меня почувствовать, насколько непрочными мы все являемся. А затем у меня случился… назовем это романом, который завершился… не к моему удовольствию. Отнюдь не к моему удовольствию.

– Леди Савин, я, разумеется, полон сочувствия…

– Ваше сочувствие не стоит и крупицы дерьма. – Савин выудила несуществующую пылинку со своего рукава и растерла ее между большим и указательным пальцами. – Мне нужен от вас только ваш канал. Только то, о чем мы договаривались. Ни больше, ни меньше.

– Что я могу сказать? – Корт развел своими большими руками. – Мой канал больше не в вашем распоряжении.

Улыбка Савин закаменела, словно ухмылка черепа, волоски на шее встопорщились. Она продолжила, чеканя каждое слово:

– Видите ли, очень многое в деловых вопросах зависит от внешнего вида. Все зиждется на доверии, которое к вам питают люди. А доверие – вещь хрупкая. Не сомневаюсь, что мы оба видели это сотню раз: в один момент человек кажется отлитым из стали, в следующий – рассыпается словно песок. После моих злоключений в Вальбеке доверие ко мне основательно поколебалось. Люди наблюдают за мной. Оценивают мои возможности.

– Леди Савин, заверяю вас…

– Не утруждайтесь. Я просто пытаюсь показать вам, что кем бы ни были ваши спонсоры, я не могу себе позволить такую роскошь – дать вам с Селестой дан Хайген поиметь меня в этом деле.

Она посмотрела на Броуда – прямо ему в глаза.

«По крайней мере ты ни во что не ввяжешься, если будешь служить у благородной дамы, верно?» – сказала ему Лидди. И Броуд с улыбкой ответил: «Еще бы. Конечно, не ввяжусь».

Теперь он не улыбался. Он в точности знал, чего хочет от него Савин. Ему доводилось видеть такой взгляд, как у нее – у некоторых людей, с которыми он дрался. У тех, за которыми надо было следить. У тех, с которыми надо было держать ухо востро. Он знал, что и у него самого взгляд точно такой же: с проблеском безумной радости от того, что дело наконец дошло до этого.

Он ничего не понимал в деловых вопросах, в сделках или каналах. Но этот взгляд он понимал хорошо. Очень хорошо.

Так что Броуд взялся за край огромного Кортова стола, чтобы убрать его с дороги. В комнате не было места, чтобы его сдвинуть, поэтому он просто приподнял один конец. Бумаги, безделушки, изящный ножик для бумаг – все заскользило по зеленой коже, когда стол накренился, словно тонущий корабль, и с грохотом посыпалось на пол. Броуд поднял эту громадину и поставил на ребро, открыв Корта, беззащитного в своем кресле, с округлившимися глазами и испуганно сжатыми пухлыми коленями.

Броуд снял свои стекляшки, сложил их и сунул в карман куртки. Потом он шагнул вперед, через внезапно расплывшееся пространство кабинета. Под его новеньким сапогом скрипнула неплотно пригнанная половица.