Несущий огонь

– Он сла… сла… слабоумный, лорд.

Шиллинг упал в мою ладонь, другой – в ладонь Сердика.

– А ты? – обратился к нему Этельхельм. – От чего страдаешь ты?

– Я тоже сла… слабоумный.

– Благослови Господь вас обоих, слабоумные, – произнес Этельхельм и зашагал дальше.

– Приложитесь к нему! – Иеремия подошел следом за отцом и дочерью и принялся трясти у нас перед глазами грязной полосой серой ткани. – Это дар мне от лорда Этельхельма, и он обладает силой, дети мои! Большой силой! Коснитесь его! Это истинный пояс Богородицы, бывший на ней, когда ее сына распяли. Глядите! На нем его благодатная кровь! Прикоснитесь – и исцелены будете! – Он находился прямо напротив меня. – Приложись, убогий умом! – Иеремия пнул меня сапогом. – Приложись к поясу, который носила наша Гудс Модер, и мозги вернутся к тебе, как пташки в свои гнезда! Коснись и исцелись! Сия ткань препоясывала чрево, выносившее Господа нашего!

Я поднял руку с зажатым в ладони шиллингом и провел костяшками пальцев по ткани. Пока я это делал, Иеремия наклонился и дернул мой поросший щетиной подбородок вверх, заставляя поднять лицо. Склонившись, чокнутый епископ уставился мне в глаза.

– Ты будешь исцелен, дурак, – с жаром произнес он. – Дьявол, которым ты одержим, бежит от моего прикосновения! Уверуй – и будешь исцелен.

Я заметил, что, пока он говорил, его худое лицо приняло вдруг озадаченное выражение. У него были большие карие глаза, горящие безумием, щеки в шрамах, крючковатый нос и седые волосы. Иеремия хмурился.

– Спасибо, лорд, – прошамкал я и уронил голову.

Последовала пауза, которая длилась словно вечность, затем епископ двинулся дальше.

– Приложись к нему! – велел он Сердику, и внутри меня разлилась волна облегчения.

Мы с Иеремией сталкивались лишь однажды, я в тот раз был облачен во все великолепие военного вождя, и тем не менее он уловил нечто знакомое в перепачканной физиономии сумасшедшего нищего, когда обратил ее к своему лицу.

– А теперь убирайтесь! – крикнул нам стражник, когда знатные особы вернулись в дом. – Хромайте, скачите, уползайте прочь. Убирайтесь!

– Не спеши, – шепнул я Сердику.

Опираясь на палку, я согнул спину и заковылял тихо-тихо вниз по пологому склону в сторону ближайших домов. И никогда в жизни не ощущал я себя таким уязвимым. Мне припомнилась ночь, когда я ходил в Сиппанхамм с Альфредом, вырядившимся арфистом, чтобы шпионить за данами Гутрума, захватившими город. То была ночь страха, от которого замирало сердце, ночь бесконечного ужаса. И я переживал их вновь, хромая через Дамнок к «Гусю». Свитун пил за столом. Завидев нас, он встал и сообщил, что Осви на чердаке.

– Взбежал по лестнице, как белка за орехами.

– Тогда пусть спускается, – приказал я. – Потому что мы уезжаем.

– Сейчас?

– Приведи его! Мне плевать, чем он занят. Просто стащи его с несчастной девки и спусти сюда.

Спешка была вызвана не только страхом разоблачения, но и тем, что все увиденное мной в Дамноке убеждало в готовности флота Этельхельма к скорому отплытию. Моему сыну и Финану следует немедленно передвинуть наши отряды и корабли в Гримесби. Мне же требовалось как можно скорее добраться до этого порта, а это означало, что нужно найти идущее на север судно. Я потратил полученный от Этельхельма шиллинг, чтобы купить горшок эля, который мы с Сердиком осушили, пока дожидались Свитуна, но, как только они с Осви спустились, я торопливо покинул таверну и повел их к западному пирсу, где был пришвартован корабль Ренвальда.

По пути я заметил, что моряки готовят суда к выходу в море. Шторм миновал, ветер стих до свежего юго-западного, белые шапки волн уменьшились, а на отдаленную сельскую округу уже падали местами солнечные лучи.

– Господин! – В голосе у Свитуна слышался испуг.

Я обернулся и увидел, как облаченные в красные плащи дружинники Этельхельма топают из главного дома вниз по улице. Их вел Хротард. Он указывал на здания, посылая воинов обыскивать лавки, таверны и даже осмотреть большую церковь. Трое подбежали к двери «Гуся» и застыли, перекрыв выход.

– Сюда! – в отчаянии приказал я.

К пристани примыкал ряд хижин. Я вышиб дверь одной из них и обнаружил, что помещение забито собранными в бухты канатами, штуками парусины, ворохами сложенных сетей. Нашлись тут еще бочка с варом и мешки с каменным углем, чтобы этот вар топить.

– Нам нужно спрятаться, – объяснил я. – И поживее!

Мы раскидали припасы, устроив себе берлогу в дальнем углу хижины, затем навалили сетей и парусины, чтобы закрыть проделанную дыру. Последнее, что я сделал, прежде чем перелезть через кучу товаров, – это пнул бочку с варом так, что темная жидкая масса вырвалась из-под крышки и стала медленно стекать на пол прямо за дверью. Засова на двери не оказалось, поэтому пришлось подпереть ее бочкой. Затем мы скрючились в тайнике, положив на головы кусок парусины, и едва не задохнулись от запаха угля и смолы.

Стена у хижины была хлипкая, с большими щелями между почерневшими досками. Я прильнул к одной из них и наблюдал, как воины рассредоточиваются по пристани и обыскивают корабли. Двое подошли совсем близко.

– Никогда мы их не найдем, – заявил один.

– Да и нет его тут! – пренебрежительно бросил другой. – Этот недоумок-дан просто бредит. Он ведь чокнутый. Такой же епископ, как я.

– Он колдун. Люди его боятся.

– Я не боюсь.

– А вот и боишься!

Хротард окликнул этих двоих, спрашивая, осмотрели ли они хижины.

– Лучше нам постараться, – устало промолвил дружинник.

Минуту спустя громыхнула распахнутая настежь дверь. Один из воинов выругался:


– Я туда не полезу!

– Их здесь нет! – крикнул другой. – Он уже за много миль отсюда, тупой ублюдок, – добавил он уже потише.

– Господь Иисус мой, – выдохнул Свитун мне в ухо.

На улице появились люди с собаками на поводках. Псы без толку обнюхивали двери и улицы. Хижины они тоже обнюхали, но запах смолы был оглушающим, и собаки ничего не почуяли. Мы скрючились, стараясь даже не дышать. По мере того как день клонился к вечеру, суматоха стихала. Поиски явно свернули. На пристань доставляли новые припасы, которые грузили на корабли. Затем снова поднялась суета – Иеремия собрался отплывать, а лорд Этельхельм проводил его до гавани, чтобы пожелать доброго пути. Разговора я не слышал, но расковырял ножом щель между досками пошире и видел, как «Гудс Модер» уходит на веслах вниз по реке по направлению к морю. Солнце садилось, прилив был почти в высшей точке, и слабые волны плескались о нижние доски пристани. Я вернулся в нашу потайную берлогу и, заглянув в другую щель, увидел, как лорд Этельхельм и шестеро его дружинников возвращаются в город.

– Сегодня они не отплывут, – пробормотал я.

– Тогда завтра? – предположил Свитун.

– Не исключено, – признал я, понимая, что опоздал.

Даже если судьба соблаговолит и я найду уходящий на рассвете на север корабль, мне никогда не добраться до Гримесби вовремя. Флот Этельхельма проплывет мимо устья Хамбра и пристанет у Беббанбурга прежде, чем я успею собрать людей, посадить их на корабли и кинусь вдогонку.

Погружаясь в отчаяние неудачи, я инстинктивно потянулся к молоту на шее и обнаружил, что сжимаю крест. Я проклинал судьбу и нуждался в чуде.



Что делать, я не знал, поэтому не предпринимал ничего.

Мы оставались в хижине. Шум и гам давно стихли. Я сомневался, что Этельхельм всерьез поверил в мое присутствие в Дамноке, но подозрения Иеремии побудили его устроить обыск, не принесший результата, если не считать того, что его люди разграбили дома, которые обшаривали. Тем временем Свитун передавал мне свой разговор со словоохотливой шлюхой.

– Господин, она сказала, что в городе без малого четыре сотни воинов.

– Откуда ей знать?

– Один из них сболтнул, – заявил парень так, как будто ответ подразумевался сам собой. Впрочем, так оно наверняка и было.

– Что еще?

– Их лошадей отогнали назад в Вилтунскир.

Это стоило учесть. Мера разумная. Реши Этельхельм забрать в Беббанбург лошадей, ему потребовалось бы пять или шесть дополнительных кораблей, не меньше, и еще время на установку стойл в их трюмах. Да и ни к чему ему лошади под Беббанбургом. Ему достаточно высадить воинов, провести их через морские ворота, а затем объявить о своем присутствии, вывесив на крепостной стене флаг с оленем. Константин и без того не был склонен жертвовать людьми, бросая их на укрепления, а узнав, что гарнизон кузена получил припасы и пополнение, шотландский король наверняка снимет осаду.

И я не в силах ничего сделать, чтобы остановить Этельхельма.

Мне вспомнился ворчливый совет отца. Брат был тогда еще жив, и это был редкий момент, когда мы все втроем собрались на обед за высоким столом в зале. Отец меня никогда особо не любил, – впрочем, ему вообще мало кто нравился. Совет был адресован моему брату, не мне.

– Тебе предстоит время от времени делать выбор, – сказал он. – И иногда этот выбор будет ошибочным. Мы все ошибаемся. – Тут отец посмотрел в густую тень объятого ночью зала, где дергал струны арфист. – Перестань тренькать! – Арфист прекратил игру. Под столом заскулила собака, и ей повезло уклониться от пинка. – Но лучше сделать неправильный выбор, – продолжил он, – чем не сделать его вообще.

– Да, отец, – покорно отозвался брат.

Пару недель спустя он сделал свой выбор. И лучше бы воздержался, потому что в результате лишился головы, а я стал наследником Беббанбурга. Теперь, вспоминая совет отца, я размышлял, какие варианты у меня имеются. И не видел ни одного. По моим соображениям, флот Этельхельма отплывет на следующий день, после чего мне останется только вернуться в Гримесби и ждать вестей о том, что мой кузен обзавелся новой женой и стал еще сильнее, чем прежде.

Мне требовалось чудо!

Свитун, Осви и Сердик уснули. Когда кто-то из них начинал храпеть, я давал ему пинка, хотя никого из стражников поблизости не наблюдалось. Я положил штуку парусины поверх липкого вара и открыл дверь, выглянув в темноту. Почему уехал Иеремия? Он ведь явно в союзе с Этельхельмом, тогда почему не отплыл в Беббанбург вместе с ним? Вопрос не давал мне покоя, но ответа не было.

Я сидел на пороге хижины и прислушивался к шуму ветра, шороху снастей, шлепкам волн о корпуса, скрипу поворачивающихся на ветру судов. На паре из них показались слабые огоньки. В хижине оставаться нельзя. Я понимал, что с рассветом гавань оживет. Начнется посадка людей на корабли, продолжится погрузка. Нам нужно уходить, но в отчаянии я не мог решить как. Наконец вспомнил про Ренвальда. Он наверняка выйдет с утренним отливом из Дамнока и отправится в Лунден, но, быть может, золото убедит его повернуть вместо этого на север? Затем я отправлюсь в Дунхолм, развенчав легенду о том, что покидаю крепость, и навек распрощаюсь с мечтой о Беббанбурге.

По пристани шли двое. Я сидел очень тихо, да они и не смотрели в мою сторону. Один испустил газы, оба загоготали. Зачирикали птицы, давая понять, что скоро рассвет. Несколько минут спустя я заметил, как серый проблеск лезвием меча вспорол небо на востоке. Пора шевелиться. Промедлим в хижине, и нас обнаружат. Первые работники уже появлялись на пристани, вскоре их станет еще больше.

Но прежде, чем это произошло, кое-что случилось.

Чудо.



Чудо свершилось с восходом солнца.

Оно пришло из холодного серого моря.

В образе пяти кораблей, угрожающие силуэты которых казались черными на фоне рассветного неба.

Явились они с приливом, их весла поднимались и опускались, будто крылья, паруса темными линиями были подобраны наверху к реям.

Их венчали драконьи головы, и первые лучи солнца блестели на шлемах, секирах и остриях копий.

Шли корабли быстро и несли с собой пламя. Огонь и корабли не слишком сочетаются друг с другом. Огня на море я страшусь больше, чем чреватого бурей гнева богини Ран, но эти суда несли зажженные факелы, полыхавшие ярко и оставляющие дымный след за кормой.

Пятый корабль, последний в строю, нес на штевне не голову зверя, а крест, и на миг я подумал, что это «Гудс Модер», корабль Иеремии, но потом заметил, что драккар длиннее и тяжелее, а мачта его сильнее скошена в корму. Прямо на моих глазах на его носу появилось пламя – это команда зажгла факелы.

– Просыпайтесь и выходите! – заорал я своим. – Живо!