Полуночная роза

Утром раздался громкий стук в дверь. На пороге стояло двое полицейских.

– Миссис Анахита Прасад?

– Да, – спокойно ответила я. – Чем могу помочь?

– Вы арестованы в связи со смертью леди Вайолет Астбери. Вы имеете право хранить молчание, но если во время допроса вы не упомянете фактов, которые впоследствии будете использовать в суде, это может повредить вашей защите, понимаете? Вы должны проехать с нами в полицейский участок.





41




Лишившись дара речи, я смотрела на полицейских с таким видом, словно они выжили из ума.

– Пойдемте, миссис Прасад. – Один из них схватил меня за руку и потянул к двери. – Давайте не будем поднимать шум.

Его грубость вернула мне голос.

– Наверху спит ребенок. Я должна взять его с собой.

– Не беспокойтесь, за ним кого-нибудь пришлют.

– Нет! – закричала я, вырываясь. – Я не могу оставить его одного! Я заберу его сейчас!

Забыв о вежливости, они вдвоем схватили меня за руки и поволокли к выходу, затем бросили в машину и увезли от тебя.

Дальше все как в тумане. Возможно, я подсознательно старалась отгородиться от страшной реальности. Но мне кажется, что, когда мы проезжали мимо деревни, я видела Дональда верхом на Глори. Повернувшись назад, я что было сил закричала ему:

– Мо! Там остался Мо!

Грубая мужская рука закрыла мне рот.

И все это время у меня в ушах звучало пение.



После предъявления обвинений меня отвезли в тюрьму Холлоуэй – место, которое невозможно вообразить даже в самых страшных кошмарах. Помню ледяной холод, стекающую по сырой стене камеры дождевую воду и раздававшиеся отовсюду истошные крики несчастных душ, испытывающих невыносимые телесные и нравственные мучения. Первые дни я не могла думать ни о чем, кроме тебя, Мо; влившись в безумный хор, я с рыданиями и стонами повторяла твое имя. Я умоляла всех, кто заходил в камеру, узнать, что с тобой. Мысль о том, что ты, беспомощный кроха, остался один в коттедже на пустоши, отравляла каждую секунду моего существования.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем ко мне пришла первая посетительница. Возможно, всего несколько дней, но мне – матери, оторванной от ребенка, – они показались вечностью.

Селина вошла в темную комнату для свиданий как ангел милосердия; я упала на колени и заплакала, обхватив руками ее лодыжки.

– Слава богам, ты здесь! Я не знаю, что с Мо!

Тюремщик оттащил меня от Селины и усадил на стул, предупредив, что, если я еще раз попытаюсь к ней прикоснуться, мне свяжут руки.

– О, Анни… Я… – Селина тоже расплакалась. – Мне так жаль… так жаль…

– Не беспокойся обо мне, прошу только, найди моего сына, – с трудом выговорила я.

– Милая, милая Анни…

Я знала, что нужно сдерживаться и не впадать в истерику, иначе не смогу объяснить ей, чего хочу.

– Селина, ты знаешь, где Мо? Наверное, он до сих пор в коттедже у ручья. Когда меня увозили, я видела Дональда, но он мог меня не услышать. Пожалуйста, поезжай туда и посмотри. Мо один, напуган и может умереть с голоду.

Я вновь разрыдалась, уронив голову на руки.

– Извини, Анни, мы с Генри были в Европе, вернулись в замок несколько дней назад. Я получила обе телеграммы и сразу выехала в Англию. Я не могу прийти в себя. Какая трагедия… как ужасно…

– Пожалуйста, поверь: я не убивала Вайолет. Ее нельзя было спасти. Доктор Трефузис тоже был там. Я не давала ей ничего, что могло бы навредить.

– Я верю, что ты старалась ее спасти, Анни, – сказала Селина.

– Да, клянусь. А что с Дональдом? Как он?

– Боже, Анни, тебе ничего не сказали?

– О чем ты? Ко мне никто не приходил с тех пор, как я попала в это ужасное место.


Селина приложила руки к вискам.

– Анни, мне очень жаль… Дональд, должно быть, поехал в коттедж, чтобы забрать Мо… Господи, как я могу сказать…

– Селина, я хочу знать правду!

– Анни, никому не известно, что произошло… Дональда с Мо нашли у ручья. Наверное, Глори споткнулась и сбросила их… Когда их нашли, Дональд уже… был мертв. Он ударился головой о камень и умер мгновенно. А Мо… Говорят, Мо упал в ручей… и… утонул.

Я посмотрела на нее, как на безумную.

– Ты хочешь сказать, что мой сын мертв? И Дональд тоже? Ради бога, скажи, что это ложь, Селина… ради бога…

– Нет, Анни, мне ужасно жаль… Я…

Стены содрогнулись от глубокого гортанного крика, и я упала на пол. Лицо Селины исказил ужас. Надзиратель поднял меня и потащил по коридору.

– Выйдешь, когда успокоишься, – сказал он, швырнув меня в камеру.

В ушах стоял непрекращающийся вой, и лишь не скоро я поняла, что он исходит из моей груди.

Прошли дни, мое истерическое состояние перешло в ступор. Помню, что периодически меня отводили в комнату для свиданий, где какие-то смутно различимые фигуры пытались объяснить мне, что происходит. Я не хотела никого слышать. Я ушла глубоко в себя, в пустоту небытия. Иначе просто не вынесла бы боли. Незнакомцы говорили о грозящих мне обвинениях, о том, что если я не начну защищаться, то меня повесят. Что если я не приду в себя, то проведу оставшееся до суда время в приюте для душевнобольных.

Мой сын, боюсь, ты считаешь меня слабой, однако страшное известие о вашей гибели полностью сломило мой дух. Лежа в камере, я просила у богов смерти, чтобы воссоединиться с вами.

– Вставай, к тебе пришли, – донесся грубый голос.

Я безучастно помотала головой, не желая никого видеть. Тюремщик придал мне сидячее положение, окунул в миску с водой грязную тряпку и вытер мне лицо.

– Пусть только попробуют сказать, что мы не заботимся о заключенных, – сказал он, поднял меня на ноги и потащил из камеры, как тряпичную куклу. И добавил, швырнув меня на стул в комнате для свиданий: – Чтоб никаких истерик перед посетителями!

Я безвольно уронила голову на грудь, не в силах держать ее прямо. К тому же меня не интересовало, кто пришел. Хотелось только одного: чтобы эта пытка закончилась и я могла вернуться в спасительное небытие.

Донеслись шаги и смутно знакомый аромат откуда-то из давних, счастливых времен.

– Анни! Анни, посмотри на меня!

Голос тоже казался знакомым, но я подумала, что мне это снится, и не подняла головы.

– Это я, Индира. Пожалуйста, скажи, что ты меня узнала.

Чуть не рассмеявшись при мысли, что здесь могла оказаться Индира, я подумала, что это игра воображения, потому что подруга детства ассоциировалась в моем мозгу только лишь с теплом, безопасностью и счастьем.

– Анни, пожалуйста, посмотри на меня, – не умолкал голос.

– Это не ты, – прошептала я себе, вцепившись руками в тонкую ткань юбки у себя на коленях. – Все обман, просто обман…

Вновь шаги… и чьи-то теплые руки.

– Анни, немедленно открой глаза! Клянусь, я правда здесь. Пожалуйста, Анни, скорее открой глаза, а то я начну думать, что ты действительно сошла с ума, как меня уверяют.

Наконец я набралась смелости сделать то, что просит голос, уверенная, что никого не увижу.

– Здравствуй, Анни! Видишь, это правда я.

Индира присела на корточки, озабоченно заглядывая мне в лицо.

– Пожалуйста, скажи, что ты меня узнаешь.

Я кивнула, все еще не в силах говорить.

– Слава богу!

И лишь когда подруга сжала меня в объятиях, я наконец поверила, что она настоящая.

– Боже, Анни, до чего они тебя довели! – прошептала Индира со слезами на глазах. – Но теперь я здесь, и тебе больше не о чем волноваться.

– Кто тебе сказал? – спросила я, когда наконец обрела голос.

– Селина. Мы встретились во Франции незадолго до всего этого. А чуть больше недели назад она позвонила и стала умолять о помощи. Она чудом меня застала, мы уже собирались возвращаться в Индию. И я примчалась.

– Сколько… – Я облизала пересохшие губы. – Сколько я здесь нахожусь?

– Примерно три недели. Ладно, идем отсюда, потом поговорим.