Последнее «долго и счастливо»

– Старейшины Стефану поверили, он был их любимчиком. Кроме того, Старейшины много лет вели охоту на ведьм, искали того, кто мог быть повинен в том, что раз в каждые четыре года из городка похищали и уносили в лес двоих детей. И вот пришел Стефан и обвинил в колдовстве Каллису – пришлую, странную, чужую, незамужнюю женщину, – и Старейшины обрадовались, решив, что нашли наконец ту самую, такую необходимую им, ведьму.

Палач поднес факел к костру, над которым была привязана Каллиса. У края помоста Софи и Агата увидели Стефана, он стоял и молча смотрел на Каллису, на ее залитое слезами испуганное и виноватое лицо. А Каллиса думала о том, как дорого ей обошлось последнее колдовство, после которого она собиралась жить в Добре и любви. Да, собиралась, хотела, но вместо этого будет сейчас сожжена на костре как злая ведьма. Каллиса оплакивала все совершенные ею в жизни ошибки, у ног ее разгоралось пламя, а Стефан смотрел на нее, и его суровое лицо смягчалось прямо на глазах.

– В эту минуту Стефан, у которого было доброе сердце, понял, что не хочет смерти Каллисы, – произнес голос профессора Садера. – Хотя Стефан и верил в то, что она ведьма, он поспешно при всех отказался от своих прежних показаний и обвинений и согласился стать мужем Ванессы в обмен на жизнь Каллисы. Старейшины приняли предложение Стефана и приказали погасить костер, но вынесли новый приговор. По нему Каллиса отныне была обязана жить при кладбище, никогда не участвовать в жизни городка и никогда не выходить замуж за кого-либо из местных жителей. Что же касается Стефана, то он сам приговорил себя к безрадостной жизни с нелюбимой женой – Ванессой.

Агата затаила дыхание, наблюдая за тем, как Стефан помогает Каллисе избавиться от веревок и сойти с костра.

– Долг, – прошептала она. – Вот что за долг был у нее перед ним.

– Но она совершенно не похожа на твою мать, Агги, – покачала головой Софи.

– Ванесса на твою тоже, – ответила Агата.

Обе девушки вновь погрузились в сказку, а сцена превратилась в ярко освещенный летним солнцем интерьер местной церкви, где перед алтарем стоял Стефан, а рядом с ним беременная Ванесса.

– Стефан женился на Ванессе, а Онору ее родители вскоре сосватали за уродливого сына местного мясника. Казалось, теперь Ванесса добилась всего, о чем мечтала. Любимый муж и ребенок, с помощью которого всегда можно удержать его, если вздумает взбрыкнуть. Девушка, которую когда-то любил Стефан, вышла замуж и исчезла из их жизни. Отличный, великолепный конец сказки! Во всяком случае, именно так казалось Ванессе, но она не учла одной вещи…

Церковь растаяла в воздухе, и теперь девушки оказались на Кладбищенском холме в глухую полночь. Здесь Стефан с мрачным лицом выкапывал две маленькие детские могилки. Рядом стояла Ванесса и плакала, глядя на мужа.

– Стефан недаром боялся, что любовное заклинание может ударить по их детям. Оно и ударило. Ванесса родила двойню, двух мальчиков. И оба они родились мертвыми.

Сцена вновь изменилась, и Софи с Агатой оказались там же, где начиналась вся эта история, – в маленьком родном домике Софи. Здесь сидела повзрослевшая, постаревшая Ванесса и все так же смотрела в окошко кухни на Стефана, идущего в плаще с низко опущенным на лицо капюшоном по освещенной багровым закатом улочке. Потом приоткрылась дверь, и Онора впустила его к себе в дом.

– На протяжении нескольких лет Ванесса надеялась все же родить нормального, живого ребенка от Стефана, но ее надеждам не суждено было сбыться. А там и Онора поняла, что Стефан в свое время был прав и Ванесса женила его на себе обманом. Ну а поскольку Онора не была счастлива со своим мужем, а Стефан со своей женой, они вновь стали встречаться. Тайком, разумеется.

Сцена потемнела, и теперь девушки перенеслись в дом Агаты на Кладбищенском холме, где Ванесса, кипя от гнева, разговаривала с Каллисой.

– Ванесса побывала у всех врачей в Гавальдоне, и все они пришли к выводу, что иметь детей она больше не сможет. Вне себя от ярости, Ванесса бросилась к Каллисе и стала требовать у нее нового зелья, такого, чтобы помогло ей выносить и родить ребенка. Без ребенка, который свяжет их, Стефан никогда не поверит, что их брак был заключен по любви. Каллиса отказала Ванессе, сказав, что навсегда покончила с колдовством и теперь живет так, как приказали ей Старейшины.

Но Ванесса продолжала угрожать, говоря, что пойдет к Старейшинам и заявит, что Каллиса наложила на нее проклятие бесплодия. И что на других жителей городка она тоже накладывала свои проклятия. И что это она, Каллиса, виновата в том, что каждые четыре года из городка похищают детей… Каллиса понимала, что Ванессу не остановить. Оставалось лишь одно – помочь ей.

Сцена как бы прокрутилась вперед, и теперь Ванесса уже вдыхала черный дым, поднимающийся от деревянного горшка со снадобьями.

– Каллиса честно предупредила Ванессу, что при магическом зачатии в душе будущего ребенка не соединятся души обоих его родителей, как это обычно происходит. Дело в том, что магия уступает в силе настоящей любви, и потому любые попытки объединить две души в одном ребенке с помощью волшебства лишь сильнее разведут эти души друг от друга, – сказал голос Садера. – Но, как и прежде, Ванесса ничего не желала слушать и думала только о том, как ей родить ребенка от Стефана. И вскоре она обнаружила, что беременна. Врачи назвали это чудом, а Ванесса обещала Стефану, что у них родится мальчик, такой же красивый, как его отец. Стефан решил дать жене еще один шанс, потому как в душе он понимал, что это не дело – тайком встречаться с Онорой, ведь они оба поклялись перед алтарем хранить верность совсем другим людям. Для него, кстати говоря, уже не имело особого значения то, как поступила с ним Ванесса в прошлом, они давно были одной семьей – он мужем, Ванесса женой – и Стефан знал, что если у них появится ребенок, он будет всем сердцем любить и сына, и его мать. Он даже имя сыну заранее выбрал – Филип, так звали отца Стефана, – сказал голос Садера.

– И вот настала ночь, в которую Ванесса родила Стефану ребенка. Родила благодаря колдовской помощи Каллисы. Только родившийся ребенок оказался не мальчиком, а девочкой – прелестной и действительно очень похожей на Стефана. А затем… А затем Ванесса родила еще одного ребенка, и тоже девочку. Близнецы были совершенно не похожи друг на друга – вторая девочка получилась копией матери. На самом деле ничего удивительного в этом нет. Как и предсказывала Каллиса, души родителей не могут соединиться в душе рожденного с помощью магии ребенка, и потому Ванесса и Стефан передали часть своей души одной из девочек-близнецов. Если можно так сказать, каждый из них произвел на свет собственного ребенка.

Ванесса ахнула, увидев, как помогавшая ей при родах Каллиса поднимает на руках девочку с черными, как вороново крыло, волосиками, большими выпученными глазками и очень некрасивым личиком. Взглянув на дочь, Ванесса с омерзением поморщилась и повернулась к ведьме спиной.

– Так, глядя в стену, Ванесса приказала Каллисе отнести черноволосую девочку в лес и бросить ее там умирать. Она не хотела, чтобы Стефан видел эту уродину в своем доме, рядом со своей прелестной золотоволосой дочкой. Ванесса не раздумывая отказалась от своей дочери, которая в будущем могла стать причиной новых раздоров между ней и мужем, – сказал голос Садера. – А Каллиса с первого взгляда влюбилась в девочку, от которой отказалась Ванесса. Она взяла ее себе и назвала Агатой, что означает Душа Добра. После долгих лет одиночества Каллиса нашла наконец в этой девочке свою настоящую любовь.

На появившейся перед девушками сцене Каллиса с нежностью разглядывала большие, выпученные как у насекомого глаза девочки. Потом Каллиса посмотрела на себя в зеркало – и внезапно начали меняться, увеличиваться ее собственные глаза.

Чтобы никто не задавал вопросов о том, кто мать этого ребенка, Каллиса постепенно, понемногу трансформировала свою внешность. Она умела это делать, ведь она же была, в конце концов, профессором науки уродства! Вскоре они с Агатой стали похожи как две капли воды. Старейшины какое-то время задавали Каллисе вопросы, спрашивали об отце ребенка, но она не отвечала, и со временем Старейшины от нее отстали. После этого жители городка просто стали сторониться дочери Каллисы, как всегда сторонились ее самой.

В окна старого дома светили яркие лучи утреннего солнца. Черноволосая, бледнолицая, тощая Каллиса читала сказку своей черноволосой, бледнолицей, тощей дочери.

– Из года в год в Гавальдоне появлялись новые сборники сказок, в которых Добро непременно одерживало победу над Злом, и Каллиса все чаще задавалась вопросом: а не ошиблась ли она? Быть может, Директор школы вовсе и не был злым? Она даже спрашивала себя: а не напрасно ли она отказалась надеть его кольцо? Время шло, и Каллиса захотела, чтобы ее дочь забрали в школу Добра и Зла, чтобы Агата смогла наполнить свою дальнейшую жизнь волшебством, приключениями и любовью, вместо того чтобы тянуть нудное, одинокое существование в Гавальдоне.

Сцена сменилась. Появился Стефан, он сидел за столом в своем доме вместе с Ванессой и совсем еще маленькой Софи. Однако смотрел Стефан на свою трехлетнюю дочь без улыбки, без нежности, но с осторожностью и даже с опаской.

– Чем больше подрастала маленькая Софи, тем сложнее становилось отношение Стефана к дочери, причем это происходило независимо от него самого, на каком-то подсознательном уровне. Стефан очень старался полюбить ее – водил в кондитерскую, чтобы побаловать пирожными, читал ей книжки на ночь, улыбался, когда прохожие говорили ему, что Софи – его абсолютная копия… Но инстинктивно Стефан чувствовал живущую в его дочери душу Ванессы, ее тяжелый характер.

Вновь показался Стефан. Он шел на работу, на мельницу, и остановился, заметив пятилетнюю Агату. Она бегала по Кладбищенскому холму, рвала цветы и плела венок – и все это, как всегда, одна. Увидев Стефана, она улыбнулась ему, показав отсутствие нескольких молочных зубов. Стефан улыбнулся в ответ.

– С тех пор Стефан всегда обращал внимание на одинокую девочку, живущую и играющую среди могил. Его все сильнее тянуло к Агате, хотя все его товарищи с мельницы отмечали, насколько похожа эта беспризорница на Ванессу, – сказал голос профессора Садера. – Из двух девочек – очаровательной и уродливой – Ванесса выбрала ту, которую, как она думала, Стефан полюбит сильнее. Ту, которая крепче привяжет его к своей матери. Но Стефану на сердце запала не она, а ее сестра-замарашка.

Исчез Стефан, исчез Кладбищенский холм, и девушки перенеслись в ванную комнату Ванессы, набитую сотнями тюбиков с кремом и флакончиками со всевозможными каплями и эликсирами. Ванесса мазала губы специальной пастой, чтобы сделать их полнее, капала в глаза травяной настой, чтобы придать им изумрудный цвет, осветляла волосы, чтобы они стали пышными и золотистыми. Рядом с Ванессой в ванной возилась семилетняя Софи и, подражая матери, с серьезным видом втирала себе в щеки какой-то безобидный крем.

– Ванесса не могла понять, почему Стефан остается так холоден к ней, причем даже после рождения Софи. «Разве Софи недостаточно хорошенькая? – размышляла Ванесса. – Разве я сама не хорошенькая, черт побери?» И Ванесса в отчаянии пыталась сделать себя еще красивее, еще привлекательнее. И свою дочку тоже. Но что бы ни делала Ванесса, как бы она ни старалась, ничто не помогало. Стефан с ними обеими держался одинаково отстраненно и холодно.

Сцена быстро сменилась, теперь Ванесса стояла с юной десятилетней Софи возле кухонного окна. Они – две яркие, эффектные блондинки – наблюдали за тем, как Стефан играет с двумя мальчишками на траве возле дома Оноры. Ванесса больше не выглядела сердитой – скорее сломленной.

– Пришло время, и Ванесса умерла в одиночестве – Стефан оставил ее ради той, которую она считала когда-то уродливой ведьмой. Ванессе выпало дожить до той поры, когда у Оноры родились два мальчика. Ванесса знала, что это дети Стефана, хотя сама Онора это и отрицала. Что толку отрицать, когда достаточно было взглянуть, как Стефан играет и возится с ними, чтобы все стало понятно? Или вспомнить, как он стоял с ними на похоронах мужа Оноры, который погиб на мельнице в результате несчастного случая. Или понаблюдать за тем, с каким безразличием он относится к своей родной дочери, Софи.

Показался Стефан, играющий с сыновьями Оноры. Затем он поднял голову, увидел спускающуюся по склону Кладбищенского холма тощую угловатую Агату и радостно, даже горделиво улыбнулся.

– Стефан никогда не забывал про живущую на кладбище девочку и непременно искал ее глазами каждый раз, когда проходил мимо Кладбищенского холма. Сердцем Стефан чувствовал, что эта девочка ему не чужая.

Картинка расплылась и исчезла, словно смытая дождем, и Софи с Агатой остались в бесконечной тьме, где было слышно лишь их прерывистое дыхание.

– Две сестры, – произнес голос Садера. – Но только по рождению. Две непримиримые соперницы, две противоположности. Душа одной из них целиком предана Добру, душа второй – Злу. Если бы судьба свела этих девушек вместе, они стали бы смертельными врагами, их тянуло бы друг к другу и одновременно отталкивало в разные стороны. Они обе искали свое счастье, но не могли найти его, как не могли отыскать свою дорогу к счастью их родители. Сойдясь вместе, сестры были обречены обманывать и предавать друг друга вновь и вновь, точно так же как Стефан и Ванесса, и это продолжалось бы до тех пор, пока они не расстались бы друг с другом навсегда. Но если вдруг представить, что сестры сумеют преодолеть разногласия и препятствия и все-таки отыщут свое общее «долго и счастливо», – это ли не станет удивительным, чудесным концом для их волшебной сказки?


Из темноты медленно выплыли затянутые зеленоватым туманом стены Ледяной Тюрьмы. Девушки стояли возле гробницы Ванессы – обе поникшие, с бледными как мел лицами. Призрак профессора Садера еще не исчез, парил в воздухе, поглядывая на сестер. Потом он заговорил – теперь уже в последний раз:

– Я не знаю, не вижу конца вашей сказки, но надеюсь, что он окажется счастливым. Подумайте, как далеко вам уже удалось продвинуться – и это несмотря на все преграды на вашем пути. Ради вас я перенес сюда тело вашей матери, чтобы вы могли узнать всю правду о ней и о ее жизни. Вам – обеим – я посвятил и всю свою жизнь. Я сделал это потому, что, нарушая все существующие правила, вы сможете спасти наш мир, когда ему больше всего нужна будет ваша помощь. Вам, и только вам, под силу найти мост между Добром и Злом. Поставить любовь превыше всего. Разбить цепи, связывающие старую сказку ваших родителей с вашей собственной, новой сказкой. Никто не знает, насколько вам все это удастся, и удастся ли вообще, дети мои. Даже я не могу ничего предвидеть. Но Сториан выбрал вас не просто так, не зря, и пришло время взяться за дело. Довольно прятаться, довольно оставаться в тени. Есть лишь один путь – вперед, и он проходит через вашу волшебную сказку. А теперь идите и откройте дверь!

Призрак профессора Садера в последний раз взглянул на девушек, улыбнулся им, а затем растаял в темноте, испарился, как роса на солнце, как слеза на щеке.





34. Война всех со всеми





Девушки не смотрели друг на друга – они смотрели на Ванессу, мертвую и прекрасную в своей ледяной могиле.

– Мы с тобой сестры, – удивительно ровным, лишенным выражения голосом сказала Софи.

– Не совсем, – негромко возразила Агата. – Сестры, но не семья. Родные, но разные. Вместе, но порознь. – Чувства, переполнявшие ее сердце, были такими сильными, что даже страшно становилось. – Вот почему мне часто снилось, что Садер – мой отец, – хрипло выдохнула она. – Потому что он напоминал мне твоего отца. А где-то в глубине души я всегда знала, что мой отец – Стефан.

Обе они замолчали, глядя на свои отражения в ледяных стенках материнской гробницы.

– Слушай, Софи, – сказала наконец Агата, взглянув на сестру. – Нам нужно идти. Прямо сейчас.

Софи отвела глаза в сторону – напряженно застыла – чувствовалось, что она на взводе.

– Ты меня слышишь? – повторила Агата. – Нам нужно ид…

– Это ничего не меняет, Агата, – холодно сказала Софи, продолжая смотреть на тело своей матери.

– Что? Софи, это же меняет абсолютно все…

– Нет, – резко ответила Софи. – Это лишь доказывает, что я от рождения была злой. Что моя мать никогда не была доброй и обрекла меня на то, чтобы заново прожить ее ничтожную паршивую жизнь, гнить в одиночестве, глядя на твое «долго и счастливо» с Тедросом, точно так же как она сама смотрела на то, как счастлив мой отец с Онорой. Доброй дочери все – злой ничего. Ничего, кроме, пожалуй, шанса изменить конец моей сказки. Вот почему сейчас Рафал, как никогда прежде, становится моей главной надеждой на то чтобы не закончить свою жизнь в одиночестве. Чтобы не закончить как она, – Софи протиснулась мимо Агаты и пошла вдоль ледяных могил. – Проклятье! Должен же здесь где-нибудь быть другой выход!

Агата проводила Софи ошеломленным взглядом, потом сказала ей вслед:

– Ты что, ничего не поняла, Софи? Выбрав Рафала, ты становишься еще больше похожей на нее. Твоя мать пыталась добиться любви с помощью Зла, и ты же видишь, что из этого вышло! Выбрав Рафала, ты станешь еще более одинокой…

– Агги, ты напрасно думаешь, что меня интересует твое мнение, – отрезала Софи, продолжая идти вдоль могил. – Ты слышала, что сказал Садер. Между нами с тобой нет родственных связей. Ты добрая. Я злая. А теперь посмотрим, кому из нас удастся первой прийти к финишу. Есть два варианта. Либо Тедрос увозит тебя в Камелот, либо свое «долго и счастливо» скрепляем мы с Рафалом. Вариантов два, но победителем в нашей сказке может стать лишь одна из нас.

– Садер сказал еще, что верит в нас, – заметила Агата. Она догнала Софи и схватила ее за руку. – Он умер за нас…

– Он умер так же, как моя мать, когда узнала, что ей никогда не видать любви, – ответила Софи, отпихивая Агату локтем. – Злые души никогда не находят счастья. Об этом в школе Зла рассказывают на самом первом уроке. Злые души всегда остаются в проигрыше.

– Я не позволю, чтобы такое случилось и с тобой тоже, – поспешно заверила ее Агата.

– В самом деле? Думаешь, что ты, Тедрос и я будем счастливы втроем? Другими словами, я буду при вас кем-то вроде злой собачки? – сердито прошипела Софи, двинувшись дальше вдоль могил. – Ты что, совсем не въезжаешь? У меня душа в лоскуты разодрана! Я запуталась, наделала ошибок, стала больной на голову, прогнила насквозь, как старый пень! Я сломлена. Мне никогда не найти такой любви, как у тебя, и я никогда не смогу стать по-настоящему счастливой. Все эти годы я хотела быть похожей на мать – на такую мать, какой я ее себе представляла. На ангела Добра и света. А на самом деле оказалось, что я всю жизнь была такой же, как она. Настоящая она. Недостойной любви и плохой, плохой, плохой до самого донышка своей души.

– Ты не она, – сказала Агата, идя вслед за Софи. – Как раз если заглянуть в глубину твоей души, то становится ясно, что ты ничуть на нее не похожа…

– Ты что, глухая или как? Ты слышала ее историю? – вспыхнула Софи, ускоряя шаг. – Я стала твоей подругой, чтобы попасть в школу и получить своего принца, точно так же как моя мать подружилась с Онорой, чтобы заполучить моего отца. В поисках любви я использовала все возможные трюки, но в итоге никакой любви не нашла, добилась лишь того, что стала ненавидимой и одинокой, а все, за чем я гналась, досталось моей лучшей подруге. И я, как моя мать, закончу, наверное, в этой Ледяной Тюрьме, рядом с трусами, у которых не хватило духа даже на то, чтобы признать себя Злыми! – она обернулась к Агате и добавила, задыхаясь от ярости: – Поэтому лучше поверь заранее, что если только я сумею выбраться отсюда, я сделаю все, чтобы сохранить свою единственную любовь. Вы говорите, что мой избранник исчадие ада и воплощение Зла? А мне плевать на это! Чтобы удержать его, я пойду на все. На все, ты слышала?

Вам!

По тюрьме разлетелся высокий звук, напоминающий звон стеклянного колокольчика. На укрепленных рядом с гробницами стальных пластинках зажглись, замигали яркие голубые стрелки, указывая на одну, осветившуюся изнутри ледяную могилу, передняя стенка которой волшебным образом распахнулась.

В спрятанных на стенах и потолке динамиках зазвучал записанный когда-то голос леди Лессо:

– Выход для учеников открыт. Просьба покинуть тюрьму вместе со своим классом и вернуться в школу. Выход для учеников открыт. Просьба покинуть тюрьму вместе со своим классом и вернуться в школу…

«А теперь идите и откройте дверь», – вспомнила Агата последние слова Садера.

Наверное, профессор наложил заклятие, которое должно было открыть выход, как только они окажутся достаточно близко от него.

Софи уже летела со всех ног к ярко освещенной могиле.

– Постой, Софи! – крикнула Агата, бросаясь следом за ней. Она не даст, не должна дать ей уйти к Рафалу…

Но Софи уже вошла в пустую могилу, пробив фальшивую снежную заднюю стенку гробницы. Агата попыталась схватить Софи за плечи, но та дернулась в сторону и вырвалась, а Агата потеряла равновесие и пролетела сквозь холодную стенку.

Вылетев наружу, Агата стряхнула налипшие на ресницы снежинки и увидела, что попала в темный сырой туннель, плавно уходящий вверх. Софи была уже далеко впереди, почти у самой двери в конце туннеля. Агата бросилась догонять, слыша в тишине учащенное дыхание Софи и поскрипывание ее кожаного комбинезона. Софи никак не могла справиться с дверной ручкой. Потеряв терпение, она навалилась на дверь плечом, сзади налетела Агата, толкнула. Дверь застонала, заскрипела, распахнулась, и обе девушки вывалились наружу…

Падая, Агата сильно приложилась головой о каменный пол, а когда сумела – не без труда – подняться на колени и открыть глаза, Софи успела исчезнуть. Агата осмотрелась вокруг. Она оказалась в большой пустой комнате, слабо освещенной зеленым светом зажженной на потолке лампы. Агата вспомнила, что уже была здесь.