Сестренка

— Половой жизнью живем?

Я обреченно молчу.

— Девушка! Живем половой жизнью? Я непонятно спрашиваю?

Отрицательно качаю головой.

— Месячные когда были?

— Я не запоминаю.

— Ну это вообще! Ни в какие ворота! Тебе мама что, ничего про женские дела не объясняла?

Я снова мотаю головой. Я не в силах говорить. Думаю только о больших руках этой женщины, которые причинят мне боль. И еще думаю о том, что придется как-то объяснить и ей, и бабушке (она ведь все расскажет), куда делась моя девственность. (Кстати, зачем им моя девственность?) Придется сочинить какую-нибудь ложь.

— Половой жизнью не живем, — подытожила врач. — Значит, смотреть будем через задний проход.

Со стула меня смывает волна ужаса.

Очнулась я на кушетке за занавеской.

Слышу, как врач учительски говорит бабушке:

— Кровь сдайте. Что это она у вас в обморок падает, как кисейная барышня? По поводу недержания — тут надо опять-таки кровь и мочу посмотреть. Вот такие красненькие таблеточки можете уже сейчас попить и антибиотик надо бы выписать. А на кресло тогда в другой день подходите.

Бабушка увидела, что я очнулась. Говорит: сейчас пойдем домой, горе ты мое. А мне так хорошо на этой кушетке. Хочется просто сказать врачу:

— А можно не идти домой?

Но я снова молчу.

— Забыла предупредить, — говорит нам в спины врач. — Если антибиотики не помогут, значит, это что-то психологическое. Такое не только у детей, у подростков тоже бывает.

— Да какая там психология! — отмахивается бабушка. — Застудилась эта балда! Пойдем скорее, надо уже Юрику суп греть, он голодный.



* * *

Когда я объявила, что поступила на психолога, папа отреагировал недовольно:

— Не училась нормально — теперь получишь никому не нужную профессию. Типа как у мамы. Хорошо, если тоже найдешь мужа, который будет тебя кормить.

А мама, наоборот, меня похвалила:

— Знаешь, у нас в храме при воскресной школе теперь будут помогать трудным подросткам. Давно надо было это сделать… Когда мы так нуждались и мучились с тобой… Может, закончишь университет и начнешь консультировать?

Я рассеянно кивнула. Я же не могла сказать правду — иду учиться на психолога, чтобы хотя бы немного разгадать тайну. Почему я все никак не могу оправиться от того случая на даче? Может, давно пора в психушку? Ведь мне об этом только ленивый не сказал.

Когда я описалась при просмотре первой серии «Игры престолов» — на сцене с инцестом близнецов. Когда я ела киви с чесноком и майонезом, запивая газировкой. Когда я мастурбировала до крови украденным в секс-шопе дилдо со стразами — меня застала мама и страшно застыдила.

…Помню, весной на первом курсе я решилась наконец загуглить это слово — «инцест». И оказалась в центре вонючей воронки. Меня облепили все эти Mom teach sex, «Папочка и его послушная дочка», «Необузданные: невыдуманная история брата и сестры». Захлопнула крышку ноутбука я с яростью, не решившись искать среди этих ссылок полезные статьи, ну, или что еще могло мне помочь?

Сейчас наконец я поняла, какую тему мне стоило выбрать для дипломной работы, если б я не отчислилась со второго курса. «Как вернуть себе тело?» Я не формулировала все так, но на самом деле именно этим были ежеминутно заняты мои мысли. Как ответить на этот вопрос правильно, я не знала, поэтому что только не перепробовала.

Я заводила отношения и страдала в них. Быстро удостоверилась в том, что и секс по согласию с симпатичным мне человеком не бывает приятным. Я вжималась в подушку и напрягалась, как в кресле у гинеколога. Вскоре после случая с Тёмой я исключила секс из своей жизни. Я убедила себя, что он мне не нужен, стало гораздо легче. Может, это и правда так.

Периодически я толстела до 80 кг — какое преступление, иронизирую я теперь. А тогда мне это действительно казалось смертным грехом, который я заедала.

В итоге я решила, что смогу контролировать тело, если хорошенько нагружу его. А заодно и похудею. Пожалуй, тренажерка стала для меня тем же, чем для мамы — церковь. А что, своеобразная религия. Даже с постами — только они не четыре раза в год, как у мамы, а всю жизнь.

Неофитский пыл через пару лет меня покинул, но так как зал стал моим вторым домом — хотя почему вторым, разве у меня есть первый? — на людях я изображала горячего адепта секты сильного и стройного женского тела.



* * *

— Жирная мразь! Тварь! Давай работай! Дыши ты нормально уже! Что? Попить? Попить я тебе, мешок говна, дам не раньше, чем через пятнадцать минут. Давай, заработай свой глоток воды!

Вонючий мешок старательно бултыхается на беговой дорожке. Я подгоняю его портовыми ругательствами, отвечая на комментарии подписчиц в «Инстаграме» — те под каждой новой фоткой по сто раз переспрашивают, как же мне удалось похудеть на двадцать два килограмма.

И вдруг слышу голос:


— Это же просто невыносимо — слушать, как вы оскорбляете этого человека! Кто вам дал право? Да я сегодня же в «Фейсбуке» напишу про ваш клуб и лично про вас! И деньги за золотую карту обратно потребую.

Отрываюсь от телефона — это моя новенькая, Алиса с преддиабетом.

— Послушайте, Алиса! Альбертик ко мне ходит третий год. Со ста семнадцати он похудел до восьмидести двух кило. Но вы же понимаете, что для его роста, прости господи, 168 см — это все равно много. Понимаете?

— Вообще, каждый человек сам решает, много это для него или не много.

Я жестом подзываю Альбертика — экскурсовода из местного музея: лысеющего толстячка, который решил похудеть, «чтобы не умереть от рака толстой кишки, как папа».

— Расскажи, как я тебя унижаю, — обращаюсь к нему. — И, главное, почему.

— А девушка не в курсе? — удивляется Альбертик. — Я худею. Много лет пытался. И понял: единственное, что мне помогает, когда меня в зале обзывают, унижают, даже немного… немного физически наказывают… А почему я должен этого стесняться? Что я такой, в зале все знают. Я даже прошу, чтобы на ресепшне со мной здоровались «Привет, жирная свинья!». Правда, там вежливые девочки — отказываются. Я Юлечку иногда прошу ударить меня. Ну так, слегонца. Эффект очень хороший.

— Его тело — его дело, — развожу я руками.

— А у вас-то внутри ничего не переворачивается от такого, как бы помягче сказать, вербального насилия? — изумляется Алиса.

— Нет, — коротко отвечаю я, хотя могла бы говорить долго: когда тебя унижают в четыре года, в десять, в четырнадцать, в семнадцать — каждый день и совершенно без причины, эти слова произносишь, будто ничего не значащие междометия.

— Во время наших занятий попрошу со мной разговаривать уважительно, — цедит Алиса каждое слово, словно через силу.

— Все для вас, — отвечаю я в том же тоне. — Мы ж обслуживающий персонал.



* * *

Я говорю ей то же, что и всем. Что если не откорректирует питание и продолжит каждый день есть макароны и печенье, а по выходным — чипсы с пивом и пиццу, то толку от занятий будет немного. Более того — сахар продолжит расти. Про холестерин вовсе молчу.

Она вздыхает и что-то шепчет про свое безволие.

— Вы же психолог, — ехидно замечаю я.

— Еда меня радует, — говорит Алиса. — Вообще, я ни от чего не получаю столько удовольствия, как от еды.

— То же самое, — отвечаю я. — Но я себя контролирую. Постоянно.

— Наказываете себя?

— Это вы себя наказываете, — позволяю я себе дерзость. — А еще свою задницу. Ну, и сердце с сосудами, конечно.

— Эй, я не Альбертик. Со мной так разговаривать не стоит.

— Прошу прощения, — приходится извиняться перед «золотой» клиенткой. — У меня день не задался. Мне надо за три дня новую съемную квартиру найти. Ту, в которой я жила, продают. Представляете, моюсь сегодня в душе, и вдруг целая делегация заходит: хозяйка квартиры, агент и покупатели. А меня даже не предупредили. И хрен знает, куда деваться.

— Вообще, я живу одна в квартире, большая двушка. Правда, девять животных еще… Если хотите, можете временно пожить у меня.

Напрягаюсь: с чего это такой альтруизм? Мы едва знакомы, да и вряд ли можно сказать, что сильно симпатизируем друг другу.

Кроме того, я не очень хочу жить с человеком, который позволяет себе в шесть вечера есть шаверму, вероятно, вперемешку с шерстью, но энергии на поиск другого жилья у меня нет. И я соглашаюсь. В конце концов, свалю сразу же, как найду подходящую квартиру.



* * *

«15 мая отмечают День семьи. У нас в России мало кто знает о таком празднике, а в нашем военном городке и вовсе — почти никто, как выяснила я при работе над этой темой. Но это не значит, что у нас нет счастливых и крепких семей. Об одной из них я сегодня расскажу.

Семья Криницыных обосновалась у нас недавно. Главу семьи, майора Константина Антоновича Криницына, и его семью — жену Нелли Владимировну и детей — десятиклассника Юру и шестиклассницу Юлю — военный городок встретил радушно.

— Это наше девятое место службы, если я правильно посчитала, — признается скромная и немногословная Нелли.

Не удивлена, что она говорит не «место службы мужа», а «наше». Супруга военного, да и вообще истинная спутница жизни всегда скажет не «я», а «мы».

Константин Антонович — человек общительный, настоящая душа компании и немного балагур — говорит, что, несмотря на то что служение Родине — главное в жизни, семья значит для него очень многое.

— Семья — это тыл, — рассуждает он. — Если бы не семья, было бы очень тяжело. Быт — на жене. На ней все держится, можно сказать. А дети — это надежда на будущее.

Дети Криницыных учатся неплохо. Это отмечали во всех школах, в которых пришлось поучиться ребятам. К переездам уже привыкли. Везде находят себе занятия по душе.

— Я увлекаюсь самбо. Еще люблю посидеть за компьютером. Но это просто хобби, программистом я быть не хочу. Пойду по стопам отца. Думаю, что у меня получится стать военным, — рассказывает Юра.

А вот Юля пока не решила, кем хочет стать в будущем. Она увлекается танцами.

— Я очень хочу тоже заниматься единоборствами, как мой брат, но родители против этого, — признается Юля. — В каждом новом месте службы я занимаюсь танцами. То народными, то современными — смотря какие преподают в каждом Доме культуры. Мне кажется, что нет ничего плохого, если девочка будет хорошо драться, но родители говорят, что готовят меня к другому…