Сестры

— Но сегодня суббота, — заметил он.

— Найди тех, кто тебе должен.





14. Суббота

Безжалостный




Похороны — всегда одно и то же. Чувствуется, что никто из присутствующих идти сюда не хотел и стоять здесь не хочет. Потому что им не удается избавиться от мысли, что когда-нибудь настанет их черед. Потому что они неизбежно начинают себя жалеть. Потому что вспоминают, что и они смертны. И потому что никому эта идея не нравится.

Конечно, она больше затрагивает стариков, чем молодых. И все юные существа, которых видит здесь Сервас, выглядят опечаленными, но на самом деле притворяются, потому что они пока еще верят — или почти верят — в свое бессмертие. Наверное, думают, что впереди еще длинная жизнь, а она коротка, чертовски коротка… Интересно, а у него самого бо́льшая часть прожитого уже позади или еще впереди? Очевидно, вероятность того, что она уже позади, более велика, но не исключено, что он доживет до ста лет. Правда, у него есть гнусная привилегия этого не знать… Хотя он предпочел бы знать эту дату заранее. Подобные мысли всегда крутятся в голове на похоронах, сказал себе Мартен.

Он огляделся вокруг. Красивое место, если не замечать высокую опору высоковольтной линии, которая как-то не вязалась с этим кварталом дорогих вилл, окруженных соснами и тисом. Кладбище было маленькое — могил сто, не больше — и с него открывался чудесный вид на холмы — конечно, если все не тонуло в тумане, как сегодня. Дом Ланга стоял менее чем в километре отсюда, до него вполне можно дойти пешком.

Сервас внимательно наблюдал за ним.

Ланг выглядел таким же взволнованным, как и при последней встрече, и Мартен готов был поклясться, что это не наигранное. Вид у писателя был действительно плачевный: волосы грязные, щеки ввалились, вокруг глаз темные круги. Мартен еще раз посмотрел вокруг, чтобы понять, кто есть кто. На самом деле людей было не так уж много: человек тридцать, не больше. Они втроем с Самирой и Эсперандье стояли в сторонке среди могил и пристально наблюдали за всеми издалека. Священника не было. Гроб из светлого дерева при полном молчании опустили в могилу сотрудники похоронного бюро. Туман плыл над ними, как пушечный дым над артиллеристами.

Сервас насчитал только три венка.

Рядом с ним Самира с треском хлопнула пузырь из жвачки, и он покосился на нее, а она в ответ подмигнула. Интересно было бы узнать, почему Чэн решила, что такой прикид лучше всего подходит для похорон. Глаза ее еще больше, чем обычно, были подведены черным, губы накрашены черной помадой, что придавало им жуткий и отталкивающий вид. А одежда… Кожаная, вся в заклепках, куртка, свитер с капюшоном, где красовался череп с надписью большими белыми буквами НЕУДАЧНИК, черные легинсы и высокие черные ботинки с ремешками и пряжками. Видок у нее был как у настоящей вампирши, такую увидишь на кладбище — кровь заледенеет. Эсперандье, большой поклонник старых журналов-ужастиков вроде «Мурашки по коже» или «Жуть», находил, что она вполне достойна комиксов Берни Райтсона[29].

— Недавние исследования показали, что, похоже, около восемнадцати процентов населения в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех лет думают, что Земля плоская, — прочел Эсперандье, уткнувшись носом в журнал в ожидании конца церемонии.

— Восемнадцать процентов болванов, что-то их больно много развелось, — прокомментировала Самира. — А ты уверен, что эти твои исследования — не блеф? Как они, например, объясняют перелеты Париж — Токио, Токио — Лос-Анджелес и Лос-Анджелес — Париж? Что происходит, когда они обгоняют время на борту?

— Согласно тем же исследованиям, семьдесят девять процентов французов верят в теорию заговора, — продолжал Эсперандье.

— А если это исследование теорий заговора само и есть заговор? — предположила Самира. — Значит, если я читаю, что наши политики держат нас за дураков, то я — адепт теории заговоров? И в этом случае вхожу в семьдесят девять процентов?

Так же экстравагантно была одета еще одна из присутствующих. Сервас приметил ее за несколько минут до этого. Высокая женщина держалась в сторонке; на ней были черные кожаные брюки, каблуки сантиметров двадцати, пальто из искусственного меха под пантеру, а дополняли картину длинные лиловые волосы. Прекрасная фигура; возраст, судя по лицу, примерно тот же, что у покойной. Подруга? Он видел, с каким жаром эта дама пожимала руку Эрика Ланга, и пришел к выводу, что она ему не родственница и не близкая знакомая. И тем не менее Мартену показалось, что смерть Амалии Ланг глубоко затронула ее лично. Ее скорбь была очевидна. Кроме того, в ее лице с мясистым носом и тонкими губами присутствовало что-то чисто мужское.

Она уехала одной из первых, и Сервас долго провожал ее глазами. Чтобы влезть в старенький двухлошадный «Ситроен», припаркованный перед кладбищем, ей пришлось согнуться пополам. Позже, когда толпа рассеялась, Ланг подошел к ним.

— Какие новости, майор?

Он даже не дал себе труда поправиться, назвав Серваса майором.

— Ждем результаты анализов ДНК. Изучаем отпечатки пальцев. Если речь действительно идет о взломе, возможно, убийца есть в нашей картотеке. Следствие пока в самом начале.

Ланг поднял бровь.

— Если речь действительно идет о взломе? — повторил он.

— Мы ничего не можем исключить.

— Как это?

— Ничего другого пока не скажу. Следствие только началось, и на этом этапе ничего исключать нельзя.

— То есть у вас пока ничего нет, так? А этот фанат?

— Реми Мандель?

Ланг кивнул.

— Его отпустили.

— Что?

— У него алиби.

— Какое алиби?

— Пока я вам этого сказать не могу.

— Почему?


— Господин Ланг, не в моих привычках распространяться о текущем расследовании. Особенно в разговоре с мужем жертвы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего особенного. Такова процедура…

Он заметил, что Ланг помрачнел.

— Послушайте, майор, я хочу лишь одного: чтобы сволочь, убившая мою жену, была найдена. Спрашивайте меня, о чем хотите, но заклинаю вас, поймайте этого негодяя.

Сервас внимательно взглянул на него. Эрик Ланг, похоже, исчерпал свой ресурс и подошел к опасной грани. И не только в смысле психики. Кожа его стала серой, веки покраснели, и выглядел он совсем больным. Сервас спросил себя, уж не стресс ли многократно обострил его болезнь. Как там она называется… ихтиоз?

— Пойдемте пройдемся немного, — сказал Мартен.

Он сделал знак Самире и Эсперандье, и они с Лангом неспешно пошли рядом.

— Я поговорил с Зоэ Фроманже; она вам об этом не сказала?

Писатель, похоже, удивился.

— Нет. Я…

— Вы довольно жестко попросили ее больше не звонить вам и не посылать сообщений до нового распоряжения.

Вид у писателя снова сделался очень удивленным.

— Она вам так сказала? Я… я знал, что наличие любовницы при таких обстоятельствах сделало бы из меня подозреваемого… несомненно… и мне не хотелось, чтобы вы тратили на это время и чтобы это отвлекало вас от настоящего… э-э… виновного. И потом… я испугался. О последнем задержании у меня не осталось приятных воспоминаний, знаете ли, — прибавил он.

Сервас на колкость не отреагировал.

— Долго уговаривать ее не пришлось. Тем более что Реми Мандель получил вашу рукопись из рук человека, который сидел за рулем автомобиля ее мужа.

— Что?! — На этот раз Ланг был ошарашен. — Не понимаю.

Сервас рассказал ему все, что узнал. О встрече на парковке торгового центра. О записях с камер видеонаблюдения. При этом он внимательно отслеживал каждую реакцию писателя.

— «Ситроен 4» с белой крышей, да… На этой машине Зоэ приехала на последнее наше свидание… Ее машина была в ремонте… Подождите… но если рукопись у меня украл ее муж, то почему вы его не задержите?

Мартен выпустил сигаретный дым.

— У него алиби.

— Какое алиби?

— Зоэ Фроманже подтвердила, что в ту ночь муж был дома, с ней.

На лице Ланга отразилась крайняя степень изумления.

— Она ваша любовница, — заметил Сервас, — вы ее хорошо знаете. Как вы думаете, Зоэ Фроманже могла соврать полицейскому, чтобы выгородить мужа?

— Не знаю, — ответил писатель, поколебавшись. — Мы и о тех, кто каждый день рядом с нами, не всё знаем… А уж о женщине, с которой видишься от раза к разу…

— Ваша жена знала про Зоэ?

— Я любил жену, майор. Больше всего на свете. Я вам уже говорил.

Они сделали еще несколько шагов к выходу. За ними, чуть поодаль, шли Самира и Эсперандье. Ланг остановился.

— Однако ревность — мотив номер один, разве не так? — сказал он вдруг.

— Для этого нужно, чтобы Гаспар Фроманже знал о существовании рукописи, — заметил Сервас. — Вы говорили с Зоэ о своей последней работе?

Ланг пристально посмотрел на него.

— Да… Часто… она по-настоящему интересовалась всем, что я делал. И всегда давала очень дельные советы, — прибавил он, словно это могло помочь следствию.

— Она бывала у вас?

— Нет, никогда.

— Она знала, где вы храните рукопись?

Ланг снова остановился.