Шекспир мне друг, но истина дороже

…Искать ночью человека в помещениях театра – это даже не иголку в стоге сена и не каплю янтаря в куче песка. Все равно не найдешь. Это очень хитрый и опасный человек!.. Он просто так не дастся. Он решился на… да, на третье убийство. И это, третье, ему почти удалось, как и второе. Просто Максим Озеров был не готов умирать, а так… почти все получилось.

Не отвечая дяде Васе, который все что-то бормотал и всплескивал руками, Озеров вышел на улицу, обошел старинное здание и пристроился на лавочке перед главным входом с колоннами. Лавочка была холодной, ветер с реки ледяной.

В голове у него гудело, как будто по чугунному мосту шел полк солдат. Чтоб не так сильно гудело, он прилег виском на холодную спинку и принялся считать колонны. Сбился и начал снова.

Тут его и обнаружил Федя Величковский.

Он сел рядом и посмотрел начальнику в лицо.

– Что на этот раз?

Озеров досчитал колонны и выговорил с трудом:

– Лошадиная голова и переход над сценой. Который под крышей, знаешь?.. Меня пытались с него… сбросить. Он меня ударил.

– Так.

– Я его тоже ударил. Попал, по-моему, в коленку. Маска с него слетела, я видел. Пока я там… ковырялся, он ушел. И маску забрал. На сцене ее нет.

– Так.

– Это не призрак, а человек, Федя. По крайней мере, ботинки у него вполне человеческие.

– Так.

– Что ты заладил, ей-богу! Так, так!.. – Озеров пощупал губы. Там везде было больно. – Из театра до меня никто не выходил, дядя Вася сказал. Значит, он в театре остался. Или вышел, когда Вася за мной на сцену пошел. Какая теперь разница, все равно я его упустил!..

– Большая разница, – сказал Федька. – Это легко проверить, шеф.

– Ну-ну.

– Поехали, Максим Викторович. – Федя поднялся и стал поднимать Максима, как будто тот был немощным стариком. – Я вас моментально доставлю по назначению! Или в травмпункт хотите? Залить ваши раны раствором бриллиантовой зелени?

– Какойююю еще зелени, Федька?!

– Так зеленка называется – раствор бриллиантовой зелени. Вы не знали?

Озеров посмотрел на него.

– Как там Василиса? И твой отец?

– Папаша прекрасно, велел кланяться. Вася пока с ними осталась, до операции и там, на первых порах.

– С кем – с ними?

– С родителями моими, Максим Викторович. Папаша больную бабушку обещал вылечить и сделать здоровой, а когда он обещает, значит, так и сделает. Вася не хотела, конечно, отказывалась, но с моими дискутировать не то чтобы сложно – невозможно, мягко говоря! Я вот с детства стараюсь не дискутировать. Вася отказывалась, а ее бабушка сразу согласилась!

– Подожди, то есть Василиса…

– Ну да, она у нас. Бабушка в больнице, отец завтра делает ей операцию. Если все будет благополучно, – а все будет благополучно! – Вася там с ней какое-то время побудет, потом вернется в Нижний. Ну, я ее привезу, если вы мне дадите отгул. А если вы не дадите отгул, тогда я ее привезу в свой законный выходной. Потом я Васю обратно в Москву заберу, пока бабушка в больнице будет лежать, а потом…

– Стой, – морщась, перебил Озеров. – Не тараторь. Ты чего, влюбился, что ли?

Молодой сценарист кивнул как ни в чем не бывало.

– А что? Незаметно?

Озеров пожал плечами.

– Это все потому, что вы ненаблюдательны, Максим Викторович, – сообщил Федя Величковский. – Вот мамаша сразу все заметила. У нее потому что не взгляд, а рентгеновский аппарат. Нет, нет, аппарат УЗИ. Знаете, есть автомат УЗИ, а есть аппарат УЗИ, и назначение у них совершенно разное…

– Федя, – велел Озеров. – Заткнись.

– Сами спрашиваете, а потом – заткнись!

Они сели в озеровскую машину – Федя за руль – и покатили по вечернему городу.

– Зачем он решил вас убить? Вы… сказали или сделали что-то такое, что его напугало?

– Я не знаю.

– Что вы могли сказать или сделать?


– Не знаю.

– Или это… спонтанное решение? Такое ведь тоже возможно! Он увидел вас и решил столкнуть… в пучину! Нет, в бездну.

– Где увидел? И почему решил?! И кто – он?!

Некоторое время они молчали. Федя сосредоточенно смотрел на дорогу. Машину трясло на ухабах, и боль от зубов отдавалась Максиму в затылок и почему-то в локоть.

– А деньги? – спросил наконец Федя. – Деньги из директорского сейфа Рамзес похитил?

– Как ты сообразил?

– Да я еще когда-а-а сообразил! Больше-то некому, Максим Викторович. Инсталляцию под названием «Ключи в чашке» только он мог соорудить. Он накануне был у Ляли. Он столкнулся с ней у лестницы. Да и вообще!..

– Вот именно – вообще!.. Воротник, который, помнишь, пропал у костюмеров, ему подарила Дорожкина в знак пылкой, но тайной любви. В этот воротник он завернул деньги, когда вынул их из сейфа, и в этом воротнике их нашла Софочка.

– Подождите, какая такая любовь?! У них не любовь, а война, и они все время…

– Тем не менее, – перебил Озеров, которому противно было говорить о Романе Земскове и его любовях, и зубы очень болели, – у них такая любовь, Федя. Они всем заморочили голову ссорами и почти что драками, а на самом деле у них…

– Романтические отношения, – подсказал Федя. – И вы сегодня вывели его на чистую воду?

– Прилюдно. Ляля с соседом сидели в первом ряду.

– Значит, он мог вам отомстить?

– Кто-о?! Земсков?! Федька, ты ничего не понимаешь в людях!

– Вы тоже, как я погляжу, не очень.

– Этот Земсков, во‑первых, трус, а во‑вторых, болван. В прямом смысле слова!

– Я знаю, знаю, у него такая физиология мозга, – опять подсказал Федя быстро. – Он очень глупый человек.

– После того как Егор его за ухо оттаскал, он уселся перед театром на лавочку и плакал. То и дело вбегали актрисули и сотрудницы с воплями о покушении и избиении! Не мог он с лавочки вернуться в театр и попытаться скинуть меня с моста! Да еще в маске!

– Маска, – повторил Федя. – Действительно. К Ляле ведь тоже приходил… Вельзевул с лошадиной головой и с волосатыми лапами! Значит, маска та же самая.

– И что? Дальше что?

– Дальше все, Максим Викторович. Мы приехали, вылезайте.

Они вошли в гостиничный холл – Федя шел так, чтобы загораживать Максима.

Кажется, он уже когда-то шел, загораживая его собой. После пожара.

– Зубы-то целы? – спросил он уже в лифте. Озеров посмотрел в зеркало. На скуле синяк уже налился чернотой. Губы разбиты довольно сильно, и с одной стороны как будто разорваны немного. Должно быть, от зубьев рифленой подошвы.

– До свадьбы заживет, – выдал Озеров фразу, которую полагается говорить в таких случаях.

– До моей? – осведомился молодой сценарист. – Или до вашей серебряной?..

В номере Озерова было очень холодно – он забыл притворить окно, и сквозняк трепал легкую штору. Федя прикрыл створку, зажег везде свет и включил чайник. Потом достал что-то из рюкзака.

– Таблетки пить не буду, – напрягся Максим. – Хватит.

– О’кей, шеф, – легко согласился Федя. – А чай будете? Мамаша прислала превосходный английский чай. – И он потряс перед носом у Озерова жестяной банкой. – Она считает, что нет ничего лучше чашечки крепкого горячего чая, особенно если…

Жестяная банка вдруг напомнила Озерову важное. Он вроде помнил про это важное, а потом забыл начисто!..

– Слушай, Федя, – сказал он и взял у него из руки банку. – Помнишь желтый баллончик в Лялином доме? Егор сказал, что это его баллончик? Он чего-то там красил, а потом растворителем чистил! Помнишь?

– А должен помнить?

– Это не его баллончик, – продолжал Максим. – Он сначала решил, что его, а потом оказалось, что не его.

Федя подумал немного.

– И что? Допустим, его поджигатель оставил, ну и что? Отпечатки пальцев, что ли?.. Так это не проканает, Максим Викторович. Хотя… – он вдруг с размаху плюхнулся в кресло и стал с остервенением чесать голову, – хотя было что-то… я видел… или мне показалось, что ли… или не видел, а только подумал…

Озеров покосился на него. Пусть думает, вспоминает. Может, чего и надумает. Он сообразительный и быстрый, как белка. Не ошиблись они в мальчишке. Хороший мальчишка. Немного балабол и фанфарон, ну и что такого?.. Главное, Василису в Москву отвез, бабушку к отцу пристроил, и вообще, кажется, человек порядочный… Порядочный – какое старое, почти забытое слово!.. Кому теперь есть дело, порядочный человек или нет, главное – успешный. Если успешный, но непорядочный – значит, настоящий, правильный человек. Если порядочный, но не успешный – значит, неудачник, лишний, списать его со счетов, нет его и не было никогда.

– Что-то вы совсем… того, – где-то вдалеке выговорил фанфарон и балабол, – спите. Давайте-ка вот так, ложитесь, во‑от, правильно, очень хорошо, утро вечера мудренее…

Федя стащил с начальника башмаки, аккуратно поместил его ноги на диван, накрыл пледом и вышел, тихонько притворив за собой дверь.