Старшая подруга

Елена несколько раз повторила вызов и прослушала монотонный автоматический голос. Зачем она это делает? Каждый день, упрямо, по многу раз. Уже и Игорь ее за это ругает, мол, что напрасно себя травить? Если телефон заработает, мы об этом узнаем. А Елене все кажется – вдруг сеть подведет, сообщение запоздает или вовсе не придет. И она не позвонит Светке. А та – будет ждать. Будет надеяться на помощь, если она в беде. И Елена вновь и вновь терзает телефон. Ежедневно, точно по графику: утром, днем, вечером. И даже ночью…

Она опять вздохнула, положила мобильный на соседнее сиденье и повернула ключ в замке зажигания…





18




Наступила другая реальность. Та, в которой не было больше иступленного ожидания, запредельной, нестерпимой боли, ощущения стремительно ускользающего, упущенного времени. На смену всему этому пришло тоскливое оцепенение, похожее на долгий, тягостный сон.

Елена существовала на автомате: утром вставала, завтракала, перекидывалась с Игорем парой фраз, одевалась, ехала на работу. Там ей становилось немного легче: она погружалась в дела, общалась с людьми, решала множество проблем и на время отключалась от тоски, сжимающей сердце.

Вечером она возвращалась домой. Они с Игорем сидели в кухне за столом, ужинали, пили чай. Иногда смотрели телевизор. О Свете не говорили. Лишь иногда, изредка, короткими предложениями вроде: «Светка любит, когда картошку маслом поливают» или «Светкина чашка, смотри не разбей». По молчаливой договоренности употребляли только настоящее время. У обоих было ощущение, что дочь где-то рядом, незримо присутствует, наблюдает за ними, а значит, нельзя плакать и роптать, надо жить.

Так прошло две недели с момента Светкиного исчезновения. Степанов, вначале звонивший почти ежедневно, после случая с задержанием воронежских проституток пропал со связи. Елена предчувствовала, что будет именно так. Все доступные версии в полиции отработали, больше уцепиться было не за что. А на столе у полковника лежали сотни заявлений о пропаже, грабеже, изнасиловании и так далее. У кого-то украли деньги и документы, ушел из дому ребенок, кто-то боялся собственного мужа, пьяного и безбашенного, а кто-то, как Светлана Паршина, родного отца…

Елена, будучи реалистом, понимала это. Игорь же понять не мог, возмущался, негодовал. Как-то в отсутствие Елены сам позвонил Степанову. Кричал, упрекал в бездействии, потом умолял. Полковник терпеливо слушал бессвязный поток слов на другом конце трубки. Потом сдержанно извинился. Сказал, что поиски продолжаются, что надежда всегда есть и не надо отчаиваться. На этом разговор закончился.

Вечером Игорь все рассказал Елене. Она посмотрела на него с грустной снисходительностью.

– Неужели ты рассчитывал на что-то другое?

– Это безобразие! – кипятился Игорь. – Надо жаловаться на них! Я накатаю телегу прямо в министерство.

– Остынь, – все так же мягко и ласково проговорила Елена.

Она, как никто другой, знала судьбу жалоб в департамент и министерство. Знала, что все они отсылаются в конечном счете тем, на кого написаны, с указанием разобраться с жалобщиками и принять надлежащие меры. Она постаралась доходчиво объяснить это Игорю. Тот слушал и постепенно сникал.

– Но что же делать, Ляля? – В его голосе слышалась усталость и безнадежность. – Ведь надо же что-то делать?

Елена ничего не ответила.

В выходные они пошли в церковь. Батюшка Елену знал, она исправно ходила на исповедь, часто посещала службу, иногда вместе со Светкой, реже с мужем. Увидев ее опухшие, заплаканные глаза, он ласково поинтересовался:

– Случилось что? Отчего такой вид?

– Случилось, отец Матвей. Дочка пропала.

– Как – пропала? – ахнул священник.

– Вот так. Подружилась с одной… – Елена замялась, пытаясь подобрать слово, которое бы не осквернило ухо служителя церкви. – С одной мошенницей. Та ее пригласила с собой неведомо куда. Не дозвониться, не дописаться. След простыл.

Батюшка сокрушенно покачал головой.

– Вот несчастье какое. Не приведи Господь.

– Скажите, отец Матвей, за что нам это? – Елена всхлипнула и вытерла платочком набежавшие слезы. – За что? Разве мы грешники какие?

– Э, милая! Не надо роптать на Всевышнего. Он испытания дает не просто так, значит, нужно это.

– Кому нужно? – Елена посмотрела на него глазами, полными муки.

– Тебе, милая. Тебе и мужу твоему. – Батюшка поднял руку и перекрестил сначала ее, затем Игоря. – Ступайте домой да молитесь за дочь свою. Даст Бог, она жива-здорова, вернется к вам. Нет… – Он вздохнул и убежденно продолжил: – Нет, значит, Господу так угодно. Смиритесь.

– Как смириться, батюшка? – с горечью и тоской прошептала Елена. – Подскажите, как это сделать? Ведь единственная дочь…

– Живите как жили. Трудитесь. В церковь ходите. Славьте Всевышнего. Смирение само придет. Рано или поздно придет. Увидите. – Священник еще раз наложил крестное знамение и отошел к другим прихожанам.

Елена заказала за Свету Сорокоуст, поставила свечку за здравие. Долго стояла перед иконой Богоматери, ничего не говоря и не читая молитву. Просто стояла и смотрела в мудрые, всепонимающие глаза, погрузившись в полузабытье.

Когда она пришла в себя, Игоря рядом не было. Елена нашла его в церковном дворике. Он стоял у желтого клена, ссутулившийся, молчаливый, с потухшим взглядом.

– Пошли домой. – Елена взяла его под руку.

– Пошли. – Он послушно зашагал рядом.

Под ногами шелестела пожухшая листва. Елена вспомнила, что совсем недавно все вокруг тонуло в золоте, светило солнце, небо было ясным, подернутым белыми перистыми облачками. А сейчас это же небо, серое, свинцовое, угрюмо нависло над улицами, точно хотело раздавить их, превратить в бесконечную дождливую массу…

Вечером, после ужина, Елена зашла в Светкину комнату. Не зажигая свет, села на кушетку, обняла дочкину подушку и так сидела долго и молча, пока не пришел Игорь. Он, ничего не говоря, сел рядом.


– Надо убраться здесь, – тихо произнесла Елена.

Игорь взглянул на нее с недоумением.

– Зачем?

– Как зачем? Света вернется, а тут бардак. Пыль повсюду.

Лицо Игоря дернулось, точно от удара. Он хотел что-то ответить, но махнул рукой и вышел из комнаты. Елена продолжала сидеть, прижимая к груди подушку.

Вскоре Игорь вернулся с пылесосом. Молча размотал шнур, вставил вилку в розетку. Послышался монотонный гул. Елена смотрела, как Игорь пылесосит ковер, с остервенением вгрызаясь в него щеткой, и вспоминала слова священника: «Живите как жили. Трудитесь».

Она встала, пошла в ванную, налила полное ведро воды, насыпала туда порошка, прихватила тряпку. Тщательно протерла в Светкиной комнате все поверхности, тумбочку, стол, подоконники. Затем вымыла пол. После этого ей стало значительно легче. «Вот теперь все готово к ее приходу», – решила Елена. Она еще раз придирчиво оглядела комнату, аккуратно задернула шторы и, удовлетворенная, вышла, увлекая за собой Игоря.





19




Один за другим тянулись серые, угрюмые дни. Погода, в этом году дольше обычного радовавшая москвичей солнышком и теплом, вконец испортилась. Зарядили дожди. Утро тонуло в сумерках, было трудно проснуться, заставить себя вылезти из теплой постели, выйти на холодную, темную улицу под бесконечную и противную морось.

Елена бежала к машине, ежась на пронизывающем ветру, укрываясь зонтиком от ледяных капель, и в голове у нее вертелось: как там Светка? Мерзнет небось дуреха, из теплой одежды у нее лишь пара свитеров, да и ботинки уже слишком легкие для такого холода. И тут же горло сжимал спазм: что, если Светке больше никогда не будет холодно? Если ее нет в живых?

Она решила разобрать Светкины вещи – как всегда делала в межсезонье. Летние перестирывала, аккуратно складывала и убирала на дальнюю полку, а зимние, наоборот, доставала и развешивала на плечиках, так, чтобы они были в легком доступе.

Елена занялась этим в один из вечеров. Зашла в Светкину комнату, раскрыла большой трехстворчатый шкаф. При виде дочкиной одежды у нее закружилась голова. Из глаз сами собой хлынули слезы. Однако она взяла себя в руки, повторяя все ту же фразу, которая утешала и поддерживала ее после посещения батюшки: «Вдруг Света вернется, а у нее здесь бардак. И надеть нечего».

Елена трясущимися руками перебирала маечки, шортики, джинсы и юбочки – Светка особенно их любила, они ей шли. В соседней комнате Игорь смотрел какую-то передачу. Елена собрала вещи в охапку, прижала к груди и понесла в ванную. Там она тщательно отсортировала одежду по цветам, белое к белому, цветное к цветному, и загрузила в машинку первую партию.

Она стояла и смотрела, как крутится барабан. Перед глазами всплывали яркие картинки: вот Светка, совсем крошечная и голенькая, плавает в розовой ванночке. На шее у нее веселый желтый надувной круг с головой жирафа. Игорь держит ее под спинку, у него улыбка во все лицо, глаза счастливые. Сама Елена снимает их на телефон, параллельно делая мужу замечания: «Осторожно! Не урони! Вдруг захлебнется!»

Следом другая картинка: пятилетняя Светка стирает в тазике кукольное платьице. Мордашка у нее мокрая от брызг, светлые бровки деловито сошлись на переносице. Елена стоит рядом и любуется дочкой: «Умница моя, хозяюшка».

И еще: Светке пятнадцать. Она только что вымыла голову, скрутила тюрбан из полотенца. Смотрит на себя в зеркало. «Мам, я красивая?» – «Очень. – Елена обнимает ее за плечи. – Ты самая красивая девочка на свете». – «Почему тогда меня никто не пригласил танцевать на «огоньке»?» – Светка оборачивается и доверчиво смотрит на Елену. «Прямо вот так никто?» – «Никто». – Светка вздыхает и опускает голову. Елена добродушно усмехается. «Дурачки они все, ваши мальчишки. Оттого и не приглашают. Подожди, пройдет года два, и они все будут бегать за тобой». – «Точно?» – Светка глядит на нее с надеждой. Елена кивает: «Точно. Вот увидишь». Светка улыбается, показывая ровные белые зубки. «Ма!» – «Что, родная?» – «А за тобой кто-то ухаживал в пятнадцать?» – «Ох… сейчас и не вспомню. Кажется, был один. Первый двоечник в классе». Светка радостно хлопает в ладоши, заливается звонким смехом. «Двоечник! Ма! Ты же была отличница?» – «В том-то и дело…» – хитро подмигивает Елена…

Барабан прокрутился последний раз и застыл. Зажурчала вода, наполняя бак. Елена очнулась и машинально глянула в зеркало. Лицо было мокрым от слез. Она сдернула с крючка полотенце и с ожесточением вытерла щеки. Вышла из ванной. Снова зашла к Светке. Ее бил озноб. В ванной было тепло, даже жарко, а в комнате топили плохо, батареи едва теплились.

Елена поежилась и подошла к распахнутому шкафу. На опустевших полках лежали пара толстовок, малиновый джемпер и теплая темно-серая вязаная кофта – то, что Светка носила независимо от времени года. Елена протянула дрожащую руку, взяла кофту, накинула на плечи. Ей показалось, что ее обнимают теплые Светкины ладони. На глаза опять навернулись слезы.

– Доченька моя, где же ты, – прошептала Елена.

Ноги ее ослабели. Она двинулась к кушетке, на ходу запахивая кофту. Села. Замерла, утонув в бесконечном страдании и тоске.

Кофта удивительным образом согревала, в ней даже было жарковато. Однако Елене не хотелось снимать ее, наоборот, закутаться бы с головой, вдохнуть едва уловимый Светкин ландышевый запах, идущий от шерсти, забыть обо всем.

Елена отыскала кармашек и сунула туда руку, стараясь полностью погрузиться в оставшуюся от Светки ауру. Но что-то мешало этому. Под пальцами нащупывалось инородное тело. Елена извлекла его на свет: это был скомканный листок бумаги. Она хотела кинуть его на стол, чтобы потом выбросить, но отчего-то вдруг передумала. Разгладила, поднесла к глазам.

Бумажка оказалась железнодорожным билетом. Елена с недоумением смотрела на плохо пропечатавшиеся буквы: Москва – Льгов. Остальные строчки полностью стерлись. Откуда это у Светы? Она никогда не ездила во Льгов, больше того, вообще никуда не ездила одна на поезде. И тут же Елену словно подбросило: это Натальин билет! Девчонки менялись одеждой, Елена не раз видела на Наталье Светкину кофту. Значит, Наталья из Льгова!! Или, по крайней мере, ездила туда по каким-то делам. Стало быть, есть хоть какая-то зацепка, маленький, но след!

Она вскочила и бросилась в спальню. Распахнула дверь и замерла на пороге: Игорь крепко спал, сжимая в одной руке пульт, а другую приложив к груди с левой стороны. Лицо его во сне было перекошено страданием. Елена сделала шаг к кровати и остановилась. Ей стало жалко мужа. Что она скажет ему? Зачем разбудила? Сообщить, что Наталья ездила во Льгов на поезде? Мало ли куда она ездила? Может, каждую неделю моталась куда-то по своим преступным делишкам.

Она махнула рукой и плотно прикрыла дверь спальни. Застыла на месте, размышляя, как быть. Позвонить Степанову? Потребовать, чтобы он немедленно связался с льговской полицией? Что это даст? Сейчас вечер пятницы. Стало быть, в ближайшие два дня никто не будет заниматься розыском Аникиной. Драгоценное, на вес золота, время уйдет впустую.

Елена выхватила из кармана телефон и открыла расписание поездов. Вот он, поезд до Льгова, отправляется в 21:44. У нее в запасе час с небольшим. Ноги сами понесли ее в прихожую. Хорошо, что она не успела переодеться в домашнее, на ней брюки и джемпер.

Елена лихорадочно сорвала с вешалки пальто, сунула ноги в сапожки. Схватила с галошницы сумочку. Потихоньку открыла дверь и выскользнула на площадку. Бесшумно провернулся ключ в замке.

Через пять минут такси уже мчало ее на Киевский вокзал. В сумке у нее лежала копия фоторобота, составленного экспертом, – ее, по их с Игорем просьбе, когда-то сделал Степанов. Она оплатила электронный билет, и ее охватило невероятное спокойствие. Что бы ни случилось, она поедет во Льгов, поедет одна, не будет впутывать в это дело ни Игоря, ни Степанова. Судьба дает ей шанс, и она не упустит его…





20




На вокзале Елена купила бутылку воды и шоколадку. Отыскала свое купе – оно было пустым. Села у окна, поставила бутылку на столик. Достала телефон, набрала эсэмэску Игорю: «Меня срочно вызвали в сад. Там ЧП. Придется остаться до утра. Не переживай, переночую в кабинете, там все условия. Целую. Ляля». Отправила сообщение, убедилась, что оно дошло до адресата, и выключила телефон.