Темная вода

– Нас никто не ждет, – прозвучало обреченно, словно сидела сейчас рядом с ним не самостоятельная дамочка, а сирота казанская. Две сироты. – А не мог бы ты… – Она посмотрела на Чернова этим своим с прозеленью взглядом, с мольбой посмотрела.

– Что? – Он не хотел, но, похоже, придется.

– Зайти с нами в дом.

И вот тут бы спросить зачем, но Чернов не стал. Он молча выбрался из машины, так же молча распахнул перед Ниной дверь, вытащил из салона малого. Малой, кажется, задремал в пути. А может, просто устал от ночных приключений. Был он вялый и сонный, тулился к Чернову кудрявой головой, посапывал.

– Веди, – сказал Чернов с тоской в голосе.

А она не вела. Она стояла напротив и смотрела на него так странно, словно он сделал что-то до крайности необычное.

– Что? – спросил он с закипающим раздражением.

– Ты его держишь на руках.

– Хочешь сама подержать?

Она мотнула головой, как-то решительно и одновременно отчаянно.

– Он не идет к чужим людям. Он вообще не идет к людям.

– Значит, у меня скрытый педагогический талант. – Чернову вдруг стало приятно от этих ее слов. Будто он не мальчишку-аутиста на руках держал, а бенгальского тигра приручил. – Так мы идем?

Они пошли. Первой шла Нина. Шла осторожно, будто с неохотой. Следом Чернов с малым. Шел и боролся с острым желанием придать ей ускорения или, на худой конец, ускориться самому. Происходящее казалось ему медленным и тягучим, как глубокий, наполненный кошмарами сон. Здесь не было кошмаров и монстров, здесь все было если не привычным, то как минимум знакомым. Откуда же тогда это тягостное чувство? И что с муженьком? Или не так! Или правильнее спросить, кто ее избил?

Он бы и спросил, будь они хоть мало-мальски знакомы, но спасение на водах, по нынешним временам, недостаточно веский повод для знакомства и задушевных бесед.

В доме царила тишина. Чернову она показалась настороженной. Дом затаился и наблюдал.

– Вы живете одни?

– Здесь? – Она обернулась, снова глянула на него как-то странно.

– Здесь. – Он кивнул. Наверное, тень ему показалась. Ожидал увидеть русалкиного мужа, вот и примерещилось.

– Одни, – ответила она с явной неохотой, словно он спросил о чем-то неприличном, а потом принялась обходить дом. Медленно, комната за комнатой. Даже в кладовку и ванную с туалетом заглянула. Кого искала? Может, наврала, что живет без мужа. Может, муж опомнился, осознал, что натворил, и сделал ноги? Вот только нет в доме следов мужика, Чернов специально посмотрел. Ни мужика следов, ни каких других. Он и сам не понимал, какие следы пытается найти, но избавиться от тягостного, свербящего в затылке чувства не мог, как ни старался. За ними наблюдали, следили за каждым шагом. Вопрос – кто?

Чернов осторожно положил малого на разобранную кровать, осмотрелся. Спрятаться в этой комнате было ровным счетом негде. Разве что в здоровенном платяном шкафу. Шкаф, кстати, из массива, явно антикварный и недешевый. И настенное зеркало в резной раме тоже антикварное и дорогое. Даже странно, как эти винтажные вещицы сохранились в долгие годы пустовавшем доме. Странно, как сам дом сохранился, если уж на то пошло. Вот в своем собственном Чернов сразу же установил охранную систему. Жить на Темной воде постоянно он не планировал, а зимой в этой глуши за домом нужен нормальный присмотр.

Пока он раздумывал об охранных системах, Нина на цыпочках подошла к закрытому шкафу и рывком распахнула его створку. Кого она там планировала найти?

Кого бы ни планировала, ничего не вышло. В платяном шкафу, как и полагается, висели платья. Спрятаться там было просто негде. Да и некому, если отринуть наконец паранойю и призвать на помощь здравый смысл. А она вздохнула с явным облегчением. Чернов тоже вздохнул. Странный дом, странная девчонка. Малой-аутист выглядит самым нормальным во всей этой истории. Может, даже нормальнее самого Чернова.

– Все? – спросил Чернов раздраженно. Не нравились ему такие вот иррациональные размышления.

– Все, – ответила Нина и улыбнулась одними губами. Это была мертвая, ничего не выражающая улыбка не русалки, а утопленницы. Дурдом…

– Тогда я пошел.

– Иди.

В этот момент ему показалось, что попросись он на постой, она бы обрадовалась. Да что-то не хотелось ему оставаться. Не любил он сложносочиненных дамочек, а эта была очень сложносочиненная.

– И… спасибо тебе.

– И… пожалуйста. Присматривай за малым в следующий раз получше, двери, что ли, запирай на ключ.

Получилось некрасиво. По-менторски получилось. Словно он имел право вот так ее поучать. У нее – сын, а у него из домочадцев только кактус.

– Хорошо, присмотрю. – А она не обиделась. Она пятилась к входной двери. Выглядело это так, словно вот прямо сейчас она раскинет в стороны руки, станет в дверном проеме и заорет дурниной: «Не пущу!»

Чтобы не встала и не заорала, Чернов поспешил ретироваться. К джипу своему направился почти бегом, аж самому смешно стало. А когда завел мотор, обернулся, глянул на темные окна. Никаких теней, никаких посторонних мужиков. Померещилось от недосыпа и интоксикации кислородом!





* * *


Темка спал. На лбу его выступили капельки пота, а маленькие пальцы перебирали во сне край пледа. Нина дорого бы дала, чтобы узнать, какие сны сейчас снятся ее сыну. Ее и саму клонило в сон. То ли от пережитого, то ли от выпитого виски, но ей нельзя засыпать. А еще, кажется, им с Темкой нельзя оставаться в этом доме.

Она не знала, в доме ли дело или в озере, в этой темной мертвой воде, но страх крепко держал за горло когтистой лапой, той самой когтистой, пахнущей псиной лапой, что оцарапала ей руку. Нина стащила с плеча халат Чернова, подошла к зеркалу, посмотрела на плечо. Рана оказалась длинной и достаточно глубокой. Поперек ее пересекали аккуратные стежки. Но кровь больше не шла, наверное, это хороший знак.


– Это не зверь, – сказала она той, что вместе с ней разглядывала рану по ту сторону зеркала. – Это какая-то ветка. Я поранилась, когда плыла. Зацепилась за что-то в темной воде.

Думать про ветку было проще, чем про неведомого зверя. У Нины даже получилось убедить себя в том, что никакого зверя не было вовсе. Если бы в окрестностях рыскали волки, Яков предупредил бы. Наверное.

Нина отошла от зеркала, бросила полный тревоги взгляд на спящего сына и вышла в кухню. Пока варился кофе, она думала о том, как лучше поступить, о том, что по ее вине Тема оказался в этой глуши. Сначала в глуши, а потом и на середине озера. Как такое могло произойти?! Как вообще понять, что с ним произошло?!

Кофе едва не выкипел, Нина в последний момент сдернула турку с плиты, подула на обожженные пальцы, с дымящейся чашкой вышла на террасу, встала так, чтобы видеть окно спальни. Ей нужно принять еще одно очень важное и очень сложное решение. Принять прямо сейчас, пока не стало гораздо хуже. Ее сыну не место на Темной воде. Это была ошибка – поселиться здесь. Чудовищная ошибка!

Кофе оказался таким же горьким, как и Нинины думы. Не было ни спасения, ни успокоения, на которое она так рассчитывала, в которое уже почти поверила. Ничего… только темная вода вокруг. И скользнувшая в лесную чащу тень, заметить которую получилось лишь краем зрения, если не сказать краем сознания. Нина глубоко и со свистом вздохнула, попятилась к двери.

Сейчас утро. Тихое летнее утро в глубинке. Оно не должно быть ни непонятным, ни уж тем более пугающим. Но внутри у Нины все трепыхалось от необъяснимого страха, а руки дрожали так сильно, что задвинуть засов получилось не с первого раза. А когда получилось, она сползла на пол и расплакалась. Она не плакала с того самого дня, когда решила изменить свою и Темкину жизнь. Даже когда было больно, она не позволяла себе плакать. А этим ярким летним утром в ней словно бы что-то окончательно сломалось. Еще одно сложное решение сбило ее не только с намеченного курса, но и с ног.

Она вытирала горькие слезы, сидя на полу под дверью, а снаружи кто-то ходил. Она слышала – или чуяла? – медленные, сторожкие шаги. В спальню к Темке Нина ползла на коленках, чтобы тот, кто снаружи, не заметил. Это ли не сумасшествие?! Вот этот холодный, липкий страх перед неизвестностью и тем, кто пытается прорваться в их с сыном жизнь?

Темка спал, раскинув в стороны руки, вид у него был умиротворенный. Прорываясь сквозь новые шторы, на его лицо и лоскутный плед падали солнечные блики. Только блики – никаких теней. Нина уже почти решила, почти поверила, что ей показалось, когда в дверь решительно постучались.

Сердце оборвалось, упало и закатилось куда-то под кованую кровать, и душа испуганно рванула следом. Чтобы удержать и сердце, и душу, Нине пришлось сделать над собой колоссальное усилие. На это ушла целая вечность. И всю эту вечность дверь содрогалась от стука. А потом стало тихо. Так тихо, что зазвенело в ушах.

Не стук, а эта мертвая тишина привела ее в чувство, вернула способность соображать и двигаться. На кухонном столе лежал нож, не слишком длинный, не слишком короткий, с лезвием достаточной длины. Достаточной для чего?.. Нина не стала об этом думать, просто взяла нож, крепко сжала рукоять, на цыпочках подошла к входной двери, словно завороженная, уставилась на медленно опускающуюся ручку. Тот, кто снаружи, не ушел, он все еще пытался войти, просто сменил тактику. Нина зажмурилась, собираясь с силами, готовая дать отпор. На все готовая…

– …Эй, ребята, вы спите еще, что ли? – послышалось с той стороны.

Она не сразу узнала голос. И даже когда узнала, не сразу смогла сделать вдох.

– Нина, это я, Яков! Вот ехал мимо по делам, решил заглянуть, узнать, как вы тут.

Они тут плохо. Им тут страшно и муторно. А Яков уже почти свой, почти родной. Его можно попросить о помощи.

Нина сделала вдох-выдох, решительно распахнула дверь.

– Эй… эй! – Яков шагнул в сторону, предупреждающе вытягивая перед собой руку. – Да что с тобой, Нина? – Он смотрел не на нее, а на нож, который она сжимала в кулаке. – Ты чего?..

– Ничего… – Не приглашая Якова в дом, она сама вышла на террасу, нож положила на перила, спросила виновато: – Яков, у вас есть закурить?

Он не стал ни осуждать ее, ни отговаривать, молча протянул пачку дешевых сигарет, чиркнул спичкой.

– Нам с Темкой нужно отсюда уехать, – сказала Нина, глубоко затягиваясь горько-колючим дымом.

– Когда? – спросил Яков, закуривая свою сигарету.

– Сегодня. Сейчас.

Он кивнул, уперся локтями в перила, как раз рядом с ножом.

– А куда?

Вот это самый главный и самый сложный вопрос. Им с Темкой некуда было съезжать. Наверное, Яков понял ее без слов, тяжело вздохнул, а потом сказал:

– К Шипичихе вас отвезу.

Она не хотела к Шипичихе, но выбора не оказалось.

– А если не возьмет на постой, тогда, наверное, можете пожить у меня. – Ему не нравилась эта идея. Да и кому понравится жизнь с чужаками?

– А может, к кому-нибудь из местных? – спросила Нина с надеждой.

– Сезон. – Яков мотнул головой. – Все свободные дома уже дачникам давно сданы. – Он ненадолго задумался, а потом посветлел лицом. – К Егору Березину нам нужно. Это хозяин пансионата на Светлой воде. Может, помнишь?

Она не помнила. Она вообще сейчас туго соображала, а от первой за несколько лет сигареты, кажется, и вовсе опьянела.

– Я поговорю с ним. – Яков уже обдумывал эту идею. – Правда, номера в пансионате дорогие, не про нашу честь, но, может, сделает скидочку. Так сказать, по старой памяти.

Она не потянет пансионат. Даже со скидочкой не потянет. Нет у нее столько денег. Пока нет. А когда появятся, неизвестно.

Наверное, Яков все понял по ее лицу, потому что с отчаянной решимостью сказал:

– Ладно, пока к Шипичихе, а там посмотрим. Малой где?

– Спит.

– Кофе сваришь? – Он загасил окурок, с тоской посмотрел на озерную гладь.

– Сварю. – Сейчас, когда Яков рядом, уже не так страшно. Можно сказать, вообще не страшно. А если получится договориться с Шипичихой о постое, станет совсем хорошо. – У меня пирог есть, который Ксюша дала. Будете?

– Буду. – Яков кивнул, сдвинул свои «авиаторы» на макушку и спросил: – Что с рукой?