Темная вода

Чернов вытащил из озера Нину с Темкой, подумал мгновение и оттащил их на террасу, а сам решительным шагом направился обратно к воде. Глюки там или шизофрения, а стоило попытаться отбить старуху от стаи… кого? От какой стаи надо ее спасать? Уж точно не гигантских сомов и реликтовых щук. Щуки с сомами не воют так жутко. Или в галлюцинациях воют?

Он уже готовил себя к схватке с любой тварью, что встанет у него на пути, но на пути встала Шипичиха. Даже насквозь мокрая, с прилипшими к лицу, похожими на водоросли волосами, она не казалась ни беспомощной, ни жалкой.

– В дом пошли, – велела она, мертвой хваткой сжимая запястье Чернова. – Нечего тут делать до утра.

Он уже собирался сказать, что тут и утром делать нечего, но прикусил язык. Галлюцинация это или еще что, а с Темкой нужно было что-то решать. Скорее всего, хватать и везти в город в больничку.

В доме уже горел свет, а дверь была опрометчиво распахнута настежь. Внутрь вели мокрые следы. Выглядело это так, словно бы на огонек решила заглянуть утопленница. Чернов любезно пропустил внутрь старуху, вошел сам и запер дверь на массивный засов. Тот, кто жил здесь до Нины, оказался предусмотрительным и осторожным. Случайно ли?

Нину он нашел в спальне. Она уже раздела и насухо вытерла сына, уложила в постель, по самый подбородок укрыла одеялом. С ее одежды на пол стекали ручейки озерной воды, на восставшую утопленницу она была очень даже похожа.

– Пусть выпьет! – за спиной у Чернова появилась старуха, в руке она сжимала склянку с мутной, явно не артезианской водой. – Дай ему, пусть хоть глоток сделает.

Чернов как-то сразу понял, что водичка эта из озера под названием Светлая вода. А еще на память пришли русские народные сказки про воду живую и мертвую. В мертвой они вроде как Темку искупали, а теперь следовало напоить его живой. Вот этой мутной, с триллионами бактерий и еще неизвестно какой заразы.

Старуха переступила порог, шагнула к Нине, мельком глянув на свое отражение в большом настенном зеркале. В этом зеркале отражались они все: странные, мокрые и измученные глюками человечки. Потому что только глюками можно было объяснить то, что с ними произошло на озере. Нина послушно взяла склянку, свободной рукой приподняла Темке голову.

– Чтобы хоть капля попала, – инструктировала старуха. – Да не бойся, делай что велю.

Наверное, попала не только капля, потому что Темка вдруг забился в кашле и открыл глаза. Глаза у него были того же замечательного болотного оттенка, что и у его маменьки, и огоньки святого Эльма в них Чернов тоже разглядел. Не выветрился еще психотроп… Но как бы то ни было, а малому явно становилось лучше, если кашляет и смотрит, если хватает Нину за руки и называет мамой.

– Жар пропал, – сказала Нина, прижимая сына к себе и глядя при этом только на Шипичиху. – Темочка, как ты?

– Хорошо. – Темочке полегчало настолько, что он уже пытался выбраться из-под одеяла. – Мама, где Сущь?

Нина посерела лицом, бросила беспомощный взгляд сначала на Чернова, потом на Шипичиху.

– Нету, – сказала Шипичиха скучным голосом. – Убежал.

Наверное, такой ответ малого полностью удовлетворил, потому что он перестал выпутываться из одеяла, положил голову на подушку и закрыл глаза.

Кажется, целую вечность они стояли над ним, боясь вздохнуть, а потом Шипичиха сказала:

– Уснул. Теперь до утра проспит. Пойдемте сушиться.

Но Чернов сразу не ушел. Он проверил температуру, пульс и дыхание. Все, что мог, проверил. Малому и в самом деле стало лучше. Как-то очень уж неожиданно.

Сушились по очереди. Первой Шипичиха отправила в ванную Нину. Пока Нина принимала холодный душ, Чернов растопил в гостиной камин, чтобы хоть как-то просушить перед ним одежду. Пока растапливал, Шипичиха наблюдала за ним молча, а когда щепу лизнули первые языки огня, сказала:

– Ты теперь тоже корни пустил.

– Пустил, – согласился он. – Дом у меня тут, если что.

– И он тебя теперь знает. Дух твой почуял рядом с их духом.

– Зверь? – Это ж какое счастье! То ли оборотень, то ли чупакабра теперь знает его лично!

– Сущь. – Старуха кивнула. Она стояла у камина, тянула к огню ладони.

– А я все надеялся на галлюцинацию. – Он тоже протянул ладони к огню.

– Зря надеялся. – Шипичиха усмехнулась.

– А те… женщины в озере – это тоже не галлюцинация? – Назвать вещи своими именами все никак не получалось. Пусть уж лучше просто женщины просто водили посреди озера хоровод. Может, у местных такая традиция…

– Нет. – Шипичиха стала так, что теперь всю ее высокую тощую фигуру подсвечивало разгорающееся пламя.

– Интересное кино. – Чернов убрал от огня руки. – В озере – хороводы, на берегу – чупакабра…

– Сущь.

– А хрен редьки не слаще! И вот посреди всей этой вакханалии вы предлагаете Нине растить ребенка?

– Придется.

– А вы вообще в курсе, мадам, что милая зверюшка по кличке Сущь однажды уже нападала и на Нину, и на малого?

– Больше не нападет.

И словно бы в опровержение ее слов снаружи послышался вой. Так не воют ни собаки, ни волки, так не воют обычные звери. Выть так безумно и так отчаянно может только Сущь. Откуда-то Чернов знал это достоверно.

– Что это вообще за хрень такая? – спросил он, косясь на дверь гостиной.


– Это Сущь, – заявила Шипичиха таким тоном, словно это все объясняло, и Чернову стало понятно, что добиться от старой ведьмы правды у него не получится. Поэтому он спросил другое:

– А с мальчиком как? Очухается?

– Очухается. – Старуха всматривалась в темноту за окном.

– Но если Нина решит увезти его от Темной воды, все повторится? – Он должен понимать перспективы. Вдруг все еще можно изменить.

– Днем не страшно, днем они могут уходить куда захотят, но ночью малой должен возвращаться к Темной воде.

– И как вы себе это представляете? – спросил Чернов своим особенным официальным тоном, но на Шипичиху этот тон, кажется, не действовал. – Как они будут жить в этом доме после всего, что случилось?

– Как-нибудь привыкнут. – Шипичиха пожала плечами. – Я дом на заре осмотрю, заговорю от всякого. – Она произнесла это таким будничным тоном, что от него стало совсем муторно. Дом она осмотрит и заговорит! Да сам Чернов его лучше заговорит! Поставит охранную систему – и все дела! – Я думала, что старые ставы еще крепки, а оно вон как. – Старуха разговаривала не с ним, старуха намечала план действий. Вслух намечала. – Больше никто к ним без спросу не сунется. Главное, двери на ночь запирать.

– И железные решетки на окна… Чтобы как в тюрьме…

– Окна в первую очередь заговорю. Ох, грядут темные времена… – Она вздохнула.

Чернов тоже вздохнул. Темные времена на Темной воде. Ну чему тут удивляться?

– А может, им лучше ко мне? – спросил он. Не то чтобы ему так уж были нужны в доме посторонняя дамочка с младенцем, но это всяко лучше, чем вылавливать их из озера и отбивать от диковинной зверюшки.

– Не лучше. – Шипичиха в раздражении мотнула головой. – Тут их корни. Тут их сила.

Надоела уже эта песня про корни и силу! Во всем, что происходит вокруг этого дома и его хозяйки, нужно искать не мистическое, а рациональное зерно. Есть объяснение и зверюшке, и теткам, что водят хороводы в озере посреди ночи. Не мистика, а мистификация! На кого она направлена, Чернов уже и сам понял. В кафе их, всех троих, чем-то одурманили. Ну, гипотетически! У них с Ниной приключились глюки, а малого накрыло посильнее. И тут на сцену вышла добрая бабушка Шипичиха со своей живой водой! В водичку, кстати, запросто можно подмешать антидот. А вся история с окунанием в мертвую воду затеяна для пущего драматизма. Понять бы еще, какая у этого представления цель. Было бы понятно, если бы их хотели выжить из своих домов. Но тут что-то другое, диаметрально противоположное. Им как раз надлежит в домах оставаться и не шляться ночью по округе. Почему не шляться? Что такое интересное происходит по ночам на Темной воде?

Из ванной вышла Нина, она переоделась в сухое и намотала на голову полотенце на манер чалмы. Выглядела она вполне себе уютно и по-домашнему, если бы не взгляд – напуганный и немного безумный.

– Там в ванной твой халат, – сказала она, не глядя на Чернова, а потом добавила с горькой усмешкой: – Пригодился. А вам я сейчас что-нибудь подыщу…

– Не нужно. – Шипичиха махнула на нее рукой. – Само просохнет.

Спорить с ней Нина не стала, наверное, на споры у нее не осталось сил. А Чернов от сухого халата не отказался. Дурак он, что ли, отказываться!

Ванная комната в этом старом доме была просторная, с окном и чугунной ванной на львиных лапах. Неожиданная штука для здешней глуши, сродни кованой кровати, антикварному платяному шкафу и зеркалу. Чернов стащил с себя всю одежду, залез в ванну, оставляя на белой эмали грязные следы от ног, включил воду. Вода полилась не сразу, сначала дом словно бы содрогнулся всем своим нутром, всхрапнул, а потом из закрепленного на стене душа на Чернова хлынули редкие бодряще-холодные струи. С напором тут была беда. Или с напором, или с насосом, или вообще со всем домом.

Он быстро ополоснулся, наскоро вытерся и влез в свой халат. Халат пах чем-то вкусным, совсем не мужским. Нацеплял, значит, всякого, пока болтался в чужой ванной.

Пока Чернов принимал душ, Нина сварила кофе, по дому плыл его призывный и успокаивающий аромат. Шипичиха, кажется, задремала в кресле перед камином. Во всяком случае, глаза ее были закрыты, а лицо казалось гипсовой маской, почти такой же страшной, как тогда на озере. Чернов на цыпочках прошел мимо гостиной и спальни на кухню, уселся за стол, привалился спиной к стене.

– Я тебе тоже сварила. – Нина поставила перед ним большую чашку кофе, сказала чуть виновато: – Только к кофе ничего нет. Все, что я купила в кафе, осталось в твоей машине.

– Я сейчас принесу. – Он уже дернулся было, чтобы встать, но Нина замотала головой.

– Не надо. Кажется, у меня где-то должна быть шоколадка.

Она боялась. Боялась выпускать его из дома. Боялась впустить в дом кого-нибудь извне. Сущь боялась впустить. Она ведь не знает про теток с хороводами, не довелось увидеть этакую красоту. Но ей хватило и того, что увидела. Или того, что им примерещилось. Ведь примерещилось же?

– Что думаешь делать? – Чернов подул на свой кофе, сделал осторожный глоток.

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Шипичиха обещала заговорить дом…

Прозвучало это буднично, как данность. Словно бы заговоры и прочая мистическая хрень в Загоринах считались самым обычным делом.

– А не проще ли съехать?

– Нет. – Она покачала головой. – Я знаю, нам нужно оставаться в этом доме. Не спрашивай, откуда знаю, я все равно не смогу объяснить.

Зато Чернов мог объяснить. Не давали ему покоя деревянные бусы. И тот туман, которой внезапно возник у него в голове после разглядывания резных бусин, тоже не давал покоя. Шипичиха, может, и не была ведьмой, но гипнозом она точно владела. А когда есть гипноз, психотропы не нужны, подопытному можно внушить что угодно, хоть чупакабру, хоть русалочьи хороводы. Эта мысль была здравая и в каком-то смысле оптимистичная, но объясняла она далеко не все. Зверюга напала на машину еще до того, как они встретились с Шипичихой. Значит, зверюга настоящая, а все остальное – морок и дурман. Собака Баскервилей местного розлива. Может, старуха подобрала зверюгу в лесу еще маленькой, выходила, вырастила, отпустила на вольные хлеба, а зверюга вместо хлеба предпочла человечинку. Прибить бы от греха подальше, но ведь жалко, проще запугать народ страшными сказками про чудовище, чтобы сидели люди по ночам дома и не шастали где попало. Особенно у Темной воды, потому что озеро как раз и есть зверюшкин ареал обитания.

– Это гипноз, – сказал Чернов шепотом, чтобы не разбудить Шипичиху. – Она тебя загипнотизировала. И тебя, и меня, и малого.

– Чушь! – Нина вскинулась, готовая защищать старуху, а потом вдруг потрясенно замолчала, уставилась на приткнувшуюся в углу кухни юлу – старую, железную, со следами ржавчины. У Чернова в детстве была такая же.

– Ну? – спросил он требовательно. – Что ты вспомнила?

– Ничего. – Нина покачала головой. – В том-то и дело, что я ничего не помню, но мне кажется, я ей про себя все рассказала. – Ее губы, и без того бледные, посинели, как у покойницы.

Что такое страшное было в ее жизни, о чем она боялась рассказывать? Какую информацию приходилось вытягивать из нее под гипнозом? Чернову было неинтересно. Не его это дело. У него есть дела собственные, ничуть не менее важные. Так уж вышло, что они связаны с вот этой до смерти напуганной девчонкой и ее сыном. Иначе Чернова здесь бы просто не было бы.

– А что конкретно ты не помнишь? – поинтересовался он. Эту беседу следовало повернуть в более безопасное и полезное русло. – Она сказала, ты была при смерти?..

– Вот этого я как раз и не помню. – Нина отхлебнула кофе. – Ты не знаешь, но я жила в этом доме в детстве. Оказывается…

– Оказывается?