Виноваты звезды

— Нет, — ответила я. — Не поэтому. Я правда не знаю. Айзек? — спросила я. Я действительно устала говорить.

Айзек заговорил об истинной любви. Я не могла сказать, что я думаю, потому что мне самой это казалось фальшивым, а думала я о том, что Вселенная хочет, чтобы ее заметили, и я должна замечать ее как можно лучше. Я чувствовала, что должна этой Вселенной и могу оплатить этот долг лишь своим вниманием. Я в долгу перед каждым, кто уже перестал быть человеком, и перед всеми, кто еще не стал человеком. Что мой папа мне и сказал, если разобраться.

Остаток заседания группы поддержки я молчала. Патрик отдельно помолился за меня, имя Гаса затолкали в длинный список покойников — по четырнадцать на каждого из нас, мы обещали прожить сегодня как лучший в жизни день, и затем я повела Айзека в машину.



Когда я приехала, мама с папой сидели за обеденным столом за своими ноутбуками. Едва я вошла, мама резко закрыла свой.

— Что у тебя там?

— О, всего лишь разные рецепты антиоксидантов. Ну что, ИВЛ и «Новая американская топ-модель»? — спросила она.

— Я пойду полежу.

— Ты в порядке?

— Да, устала просто.

— Ты должна поесть, прежде чем…

— Мама, я категорически не голодна. — Я сделала шаг к двери, но мать меня остановила:

— Хейзел, ты должна есть. Всего несколько…

— Нет, я пойду спать.

— Нет, — запротестовала мама. — Не пойдешь.

Я посмотрела на папу. Он пожал плечами.

— Это моя жизнь, — напомнила я.

— Ты не заморишь себя голодом, потому что Огастус умер. Ты сядешь и съешь ужин.

Я отчего-то вдруг разозлилась:

— Я не могу есть, мам. Не могу, ясно?

Я попыталась пройти мимо, но мама схватила меня за плечи и сказала:

— Хейзел, ты будешь есть. Тебе нужно оставаться здоровой.

— Нет! — закричала я. — Я не буду ужинать и не могу остаться здоровой, потому что я не здорова. Я умираю, мама! Я умру и оставлю вас одних, и у тебя не будет над кем кудахтать, и больше тебя никто не назовет мамой! Мне очень жаль, но я ничего не могу с этим поделать, ясно?!

Я пожалела о сказанном, едва договорив.

— Ты меня слышала…

— Что?

— Ты слышала, что я тогда сказала твоему отцу. — Ее глаза увлажнились. — Слышала? — Я кивнула. — О Боже, Хейзел, прости меня, детка, я была не права. Это неправда. Я сказала это в минуту отчаяния. Я сама в это не верю. — Мама села, и я присела рядом, запоздало жалея, что попросту не выблевала съеденную пасту вместо того, чтобы злиться.

— Во что же ты веришь в таком случае? — спросила я.

— Пока кто-то из нас жив, я буду твоей мамой, — ответила она. — Даже если ты умрешь, я…

— Когда, — поправила я.

Она кивнула.

— Даже когда ты умрешь, я все равно буду твоей мамой, Хейзел. Я не перестану быть твоей мамой. Разве ты перестала любить Гаса? — Я покачала головой. — Как же я перестану любить тебя?

— Ладно, — ответила я. Папа уже плакал.

— Я хочу, чтобы у вас была своя жизнь, — сказала я. — Меня беспокоит, что у вас не будет жизни и вы целыми днями будете сидеть здесь без меня, объекта для заботы, смотреть в стенку и желать себе смерти.

Через минуту мама сказала:

— Я учусь онлайн в университете Индианы. Хочу получить магистерский диплом по социальной работе. Я не искала рецепты антиоксиданта. Я писала контрольную.

— Правда?

— Я не хотела, чтобы ты подумала, будто я планирую жизнь после тебя. Но если я сдам на магистра, я смогу консультировать семьи, переживающие кризис, или вести группы людей, у которых в семье случился рак, или…


— Стоп, ты что, станешь Патриком?

— Не совсем. Есть разные виды социальной работы.

Папа сказал:

— Мы оба беспокоимся, чтобы ты не чувствовала себя покинутой. Мы всегда будем рядом, Хейзел. Мама никуда не уйдет.

— Но это же отлично! Как хорошо! — Я искренне улыбалась. — Мама станет Патриком. Из нее выйдет замечательный Патрик! Она будет в сто раз лучше Патрика!

— Спасибо, Хейзел. Для меня твое мнение решает все.

Я кивнула, плача. Не в силах вынести искреннее счастье, я впервые за целую вечность плакала от радости, представляя маму в роли Патрика. Я невольно подумала о матери Анны — из нее тоже вышел бы хороший социальный работник.

Через некоторое время мы включили телевизор и начали смотреть «Топ-модель по-американски», но через пять секунд я нажала паузу, потому что меня распирали вопросы.

— А сколько тебе осталось до диплома?

— Если этим летом я на неделю выберусь в Блумингтон, то к декабрю закончу.

— Сколько же времени ты от меня это скрываешь?

— Год.

— Мама!

— Я боялась задеть твои чувства, Хейзел.

Великолепно.

— Значит, когда ты ждала меня у колледжа или с группы поддержки, ты всякий раз…

— Да, работала или читала.

— Как здорово! Если я умру, знай, я буду шумно вздыхать в раю всякий раз, как ты попросишь кого-нибудь поделиться своими чувствами.

Папа засмеялся.

— Я буду там с тобой, детка, — заверил он меня.

Наконец мы стали смотреть «Топ-модель». Папа изо всех сил старался не умереть от скуки и путал, кто из девушек кто, часто спрашивая:

— Она нам нравится?

— Нет, нет, — отвечала мама. — Анастейшу мы не любим. Нам нравится Антония, другая блондинка.

— Да они все высокие и ужасные, — отозвался папа. — Извини, что не отличаю одну от другой. — Папа потянулся через меня и взял маму за руку.

— Слушайте, вы останетесь вместе, если я умру? — спросила я.

— Хейзел, что? Детка, — мама нащупала пульт и снова нажала паузу, — что случилось?

— Просто спрашиваю, вы останетесь вместе?

— Да, конечно. Конечно, — ответил папа. — Мы с твоей мамой любим друг друга, и если мы потеряем тебя, мы пройдем через это вместе.

— Поклянись Богом, — потребовала я.

— Клянусь Богом, — произнес папа.

Я посмотрела на маму.

— Клянусь Богом, — повторила она. — А почему ты вообще об этом волнуешься?

— Не хочу разрушить вашу жизнь.

Мама нагнулась, прижалась лицом к моим всклокоченным волосам и поцеловала в макушку. Я сказала папе:

— Я не хочу, чтобы ты превратился в жалкого спившегося безработного.

Мама улыбнулась:

— Твой папа не Питер ван Хутен, Хейзел. Уж ты-то лучше других знаешь, что можно жить и с болью.