Воображаемый друг

– Ты задержался ради меня? – поразился Эмброуз.

Дэвид кивнул. Да.

– Ты меня защищал?

Дэвид снова кивнул. Эмброуз оглянулся на поляну. И увидел, как славный человек рвет шептунью на куски. Все тени и скелеты сползались к шерифу. Про́клятые отрывали Кристофера от матери; олени шли в атаку. Все пропало.

– Дэвид? Хочешь повидать маму с папой?

Дэвид замер. Он знал, почему Эмброуз задает такой вопрос. Мальчик кивнул. Да.

– Тогда в путь, Дэвид, – сказал Эмброуз. – Мы идем домой.

Он взял Дэвида за руку, и они побежали к славному человеку. С каждым шагом Эмброуз все явственней ощущал себя семнадцатилетним. Больные колени. Артрит. Шрамы многих войн. Все мелкие недомогания и хвори. Все это улетучилось. Боли не было и быть не могло, потому что не было плоти, в которой она гнездится.

Братья Олсон взапуски бежали к поляне.

А потом… удар.

Они сбили славного человека, который в агонии свалился на землю. Ему под кожу картечью проник их свет. Такой яркий, что все тени исчезли. Олени, терзавшие мать Кристофера, ослепли. Скелеты и про́клятые разом отлетели от шерифа и Кристофера, будто карточный домик.

Время замедлилось. Эмброуз открыл глаза. Кругов в глазах больше не было. Перед ним был нимб. Все скорби. Все тревоги. Пятьдесят лет пустоты. Все ушло. Он наконец-то нашел своего младшего брата. Теперь он мог не ходить как потерянный. На один миг он увидел, как Дэвид повернулся к шептунье. Своей заступнице. Своей хранительнице. Оберегавшей его полвека, когда этого не мог делать Эмброуз. Помахав ей на прощанье, он улыбнулся, выдавая отсутствие двух передних зубов. У нее вырвался крик радости, когда она смотрела, как он навек уходит из этих мест. Ее Дэвид наконец-то возвращался домой. Братья Олсон встали. Два сына. Два солнца. Они лучились таким ярким светом, какого Эмброуз еще не видел, но рези в глазах не было. У него в комнате вспыхнул свет. Эмброуз оторвал голову от подушки и увидел младшего брата, который стоял у выключателя.

– Привет, Эмброуз, пошли мяч покидаем? – предложил Дэвид.





Глава 135




На глазах у Кристофера последние отблески их света помигали на ветру, а потом опустилась тьма. Лес возвращался к жизни. Кристофер подбежал к матери, которая истекала кровью на земле. Он помог ей подняться на ноги. Она перенесла вес тела на ногу, объеденную оленями до сухожилий. Кристофер провел ее через могилы, оставшиеся от скелетов, а шептунья тем временем подняла шерифа и закинула его руку себе на плечо, как делают солдаты.

Все четверо поковыляли к дереву.

Дверь открылась навстречу свету. Шептунья подтолкнула шерифа к стволу. Чтобы вернуть к жизни. Чтобы вернуть на реальную сторону. И обернулась к матери Кристофера. Один взгляд длиною в жизнь.

– Вперед! – скомандовала она.

Мать Кристофера направила сына к свету. Оглянувшись на шептунью, он вдруг увидел, что за ними гонится славный человек. Кристофер знал, что двоим отсюда не выбраться. Значит, выбор стоял между ним и его матерью. Он вытолкнул на свет мать.

– Нет! – вскричала она.

Славный человек сгреб в охапку Кристофера и отшвырнул его обратно на поляну. К нему бросилась шептунья. В своей неизбывной ярости он бросил ее оземь, как жевательную игрушку – оленям.

– крисссСтоферрр, – заговорил он, – еслИ уходитЬ нельзЯ, значиТ, нельзЯ.

Славный человек прижал Кристофера к дереву.

– тЫ забраЛ всеХ моиХ питомцеВ.

Заперев дверь, он повертел ключом перед носом у Кристофера.

– с тобоЙ придетсЯ начинатЬ сначалА.

Он сунул ключ в рот и проглотил. Кристофер видел, что металл застрял у него в горле, едва не протыкая кожу. Дверь заперта. Ключ пропал. Кристофер оказался в ловушке.

– тебЕ никогдА нЕ уйтИ с моеЙ сторонЫ.

Кристофер искал пути к побегу, но бежать было некуда. Все свое могущество он отдал матери. Дэвид ушел. Шептунью передавали от оленей к про́клятым. Человек в девичьей скаутской форме вытащил нож. Поцелуйная парочка отрастила себе зубы вдвое длиннее нормальных. Человек-долбунец хихикал, как ребенок. Все ждали своей очереди.

На горизонте – Кристофер это видел – над деревьями мерцал мягкий свет. Вставало солнце. На рассвете ожидались какие-то перемены. Он чувствовал их во всем. Голоса скандировали:

Смерть уж близко.

Все мертво.

Ты умрешь на Рождество.

А над горизонтом – Кристофер видел – занимался восход. Вдруг послышался новый голос. Тонкий голосок, прорезающийся сквозь общий гомон. Он узнал бы его где угодно.


Голос был его собственный.

– Я тебя прощаю, – сказал он.

– чтО? – переспросил славный человек.

Кристофер рассмотрел славного человека в лучах рассвета. Он понимал, что перед ним фокусник. Такой всегда заставляет тебя следить за одной рукой, а другой передвигает предметы. В этом на поверку и заключалась его реальная сила.

Кристофер перевел взгляд на свою руку. И увидел бечеву. Невидимую. Тот всю жизнь носил ее при себе. Сам того не ведая. Он отдал всю свою власть матери Кристофера не потому, что власть Бога – это всезнание. Власть Бога – это и не всесилие.

Власть Бога заключается в любви.

– Я тебя прощаю, – повторил он.

Кристофер преклонил колени перед славным человеком. Он любил всех. И в вышних пределах. И в нижних. Он знал, что обречен умереть в этом лесу. Не раскрывая славному человеку истины: чтобы выйти наружу, ему достаточно заглянуть внутрь. Потому что внутри – это и есть снаружи. Чтобы сохранить могущество, его нужно отдать. Чтобы убить зло, насилие не требуется. Требуется добро.

– Я тебя прощаю, – повторил Кристофер.

Славный человек посмотрел на него, как на воющего пса.

– хвАтиТ талдычитЬ однО и то жЕ! – прошипел он.

– Можешь меня убить, – сказал Кристофер. – Я займу места их всех.

Кристофер повесил голову, приготовившись к смерти.

– я нЕ даМ тебЕ умеретЬ! тебЕ никогдА отсюдА нЕ уйтИ! я запеР дверЬ.

– Запереть дверь ты не можешь, – сказал Кристофер.

– этО почемУ? – расхохотался славный человек.

Покосившись на шептунью, Кристофер улыбнулся. Кругом царили тишина и покой.

– Да потому, что никакой двери нет.

Подняв руку, Кристофер дотронулся до своих глаз. Как легко заметить это у других и как трудно – у себя. Глаза его были зашиты. Подняв руку, Кристофер сорвал со своих глаз все стежки. Теперь он видел все вокруг при ясном свете дня. Вот поляна. Совсем небольшая, в сущности. Это все равно, что зайти в свой старый детский сад и увидеть маленькие шкафчики. Тени – совсем не страшные. Они всего-навсего доказывают существование света. Адские муки – это мираж. Облака – не более чем пар над ванной. Всего-то требуется – протереть зеркало.

А ключ ему не требовался.

Ключ – это он сам.

Кристофер повернулся к славному человеку и посмотрел на него реальным взглядом. Впервые он увидел, что тот –

бес

славный.

Готовый нанести удар. Спокойный. Тихий. Падший. Безумный. Угодивший в ловушку, которой саМ не видит. оН одинок. егО глаза зашиты. егО рот наглухо застегнут на молнию. саМ носит на шее своЮ веревку. оН ничего не создает, а только смотрит на отражения своегО дыма в зеркалах и называет их облаками. Никакой он не Бог. оН – трус.

Подняв руку, Кристофер расстегнул себе рот. Кристофер расслабил челюсть и впервые заговорил в полный голос.

– Теперь я свободен.

Он бросил бечеву к ногам. Внутри домика на дереве открылась дверь.

– нЕЕЕЕЕт! – заверещал дьявол.

Дерево лопалось по всей высоте. Свет пробивался сквозь трещины в его коже и каскадами ниспадал по гигантскому стволу. Олени и про́клятые бросились врассыпную. Их глаза обезумели от паники. Кристофер разбирал только два слова внутри их безумия. Внутри всех их воплей.

– Помоги мне.

Свет поглотил их всех и смыл потопом. Одни зарыдали. Другие голосили. А потом в мгновенье ока все исчезли. Осталась только шептунья, лежащая в безопасности на земле, и свет уже принялся ее исцелять.

Кристофер посмотрел на славного человека.

– Я тебя люблю.

Потом он развернулся и пошел обратно в свет.





* * *