Скрипка для дьявола (СИ)
Остановившись возле двери, он постучал в неё, и, приоткрыв, сказал:
– Габриэль, к вам пришли.
«Кто?» – услышал Парис и у него на мгновение перехватило дыхание. Этот голос он не мог не узнать.
– Ваш брат.
– «Чт… Я… я сейчас приду. Скажите ему».
– Хорошо, – старец прикрыл дверь и повернулся к Линтону. – Он просил минуту подождать.
– О, не страшно. – ответил британец. – С удовольствием, – священник кивнул и удалился. А Парис, облокотившись спиной о стену, стал ждать. Прошло минут пять, а Габриэля всё не было.
«Куда он подевался?» – с лёгкой досадой подумал Парис, и, оглядевшись, подошёл к двери и слегка приоткрыл её.
В комнате находились двое людей: его брат и другой священник, который, заправив русые волосы за ухо, что-то терпеливо объяснял ему, но так тихо, что золотоволосый не слышал слов. Габриэль же, опустив голову, кивал. Вид у него был такой испуганный, словно он вот-вот заплачет. Его тело, облачённое в чёрную сутану, казалось ещё более хрупким, чем прежде, и было напряжено до такой степени, что Парису даже стало не по себе и он спросил себя – а не зря ли он пришел сюда? Быть может, действительно было бы лучше оставить всё как есть и больше не искать проблем себе и другим?
Внезапно его сомнительные размышления прервала фраза:
«Хватит. Не заставляй его ждать, иди, – незнакомый священник, взяв лицо светловолосого в ладони, коснулся губами его лба. – Я буду с тобой, я никогда не оставлю тебя». Габриэль, послушно приникнув к высокому человеку с каре, сомкнул собственные пальцы на розарии в молящем жесте, а после отстранился.
– Спасибо, Карл, – раздались шаги и Парис, мгновенно отпрянув от двери, поспешно отошёл от неё на метр, глядя себе под ноги. То, что он сейчас видел… это нормально? Всего лишь проявление крайнего доверия, или…
Уж он-то прекрасно знал, как это бывает.
Англичанин вздрогнул, услышав тихий скрип петель.
– Здравствуй, Парис. – Габриэль, помедлив, вышел из-за двери, глядя на брата совершенно прозрачным взглядом небесно-голубых глаз. С тех пор, как они виделись последний раз, он, несомненно, расцвел. Настолько воздушная красота, что католическая сутана из чёрного сукна казалась на нём необыкновенно тяжёлой, словно она была единственным препятствием, мешающим ему оторваться от земли подобно бесплотному ангелу и взмыть в небеса.
– Здравствуй, – отозвался Линтон, поворачиваясь к близнецу. – Давно не виделись. Честно говоря, для меня стало большой неожиданностью, узнать, что ты здесь – в Вестминстере. И подумать не мог…
– Я тоже, – тихо ответил он, глядя на Париса исподлобья с какой-то невообразимой грустью. – Как ты узнал, что я здесь?
– Мне сказал один из моих учеников. Не Лоран, – добавил он, предупреждая появление разочарования на лице брата. – Его друг случайно оговорился и я понял, что он говорит о тебе.
– Вот как… – пробормотал Габриэль, опуская взгляд в пол.
– Ты не рад меня видеть? – спросил Парис. – Если да, то я…
– Нет-нет, что ты! – вскинулся Роззерфилд и, подойдя, взял его за руку и потянул в сторону выхода из церкви. – Пойдём наружу. Мне столько нужно сказать тебе… но здесь нельзя разговаривать.
– Конечно, – они поспешно вышли на улицу, игнорируя заинтересованные взгляды прихожан. В небе сгущались тёмные тучи и начинал накрапывать мелкий дождь, больше похожий на мокрую пыль.
– Я слушаю тебя, – сказал Парис, когда они спустились по мраморным ступеням на мягкую прошлогоднюю траву. – Я хочу знать обо всём, что упустил, пока был далеко. Я уважаю твой выбор, но хочу знать, почему ты избрал такой путь, – он посмотрел на сутану, струящуюся по телу его брата. – Вот так… внезапно. Ведь ты ещё так молод, Габриэль, ты не успел даже узнать всей прелести мирского существования, а быть священником, это… не принадлежать самому себе. Зачем?
– Так было нужно, – с тихим вздохом, ответил тот. – Иначе бы я просто сошёл с ума. Вера помогла мне выжить и защититься от своих внутренних демонов.
«Внутренних демонов», – подумал Парис, невольно вспомнив Лорана, а после возразил:
– Но ведь можно верить и точно также бороться с демонами, не запирая себя в рясу священника. Ты понимаешь, чего лишаешь себя? – Габриэль остановился и Линтон повторил его действие.
– Да, я сознаю это, – промолвил он. – Не знаю, как объяснить, но… мне сейчас нужно это. Мирские нравы ввергают меня в отчаяние, а в стенах церкви я нахожу покой.
– Странно, но не похоже, чтобы ты был счастлив, Габриэль, – осторожно заметил Парис.
– Счастливым может быть лишь тот, у кого легко на душе, – ответил Роззерфилд. – А на мне висит тяжёлая вина, которую я не знаю, как искупить. Есть человек, который помогает мне и старается облегчить этот груз, но даже его сил недостаточно, увы.
– Этот человек – Карл? – не задумываясь, спросил Линтон и тут же осёкся. Габриэль же немного испуганно расширил глаза, по выражению лица брата видимо поняв, что тот знает.
– Откуда тебе известно?!
– Я случайно услышал ваш разговор, – признался Парис. – Не в моём праве осуждать тебя, но… тебе нужно быть осторожнее. Ты можешь сильно пострадать, если о вас кто-нибудь узнает. Ты же ко всему прочему ещё и священник... С духовенством шутки плохи.
Габриэль молчал, отведя глаза в сторону и слегка покраснев не то от ярости, не то от смущения.
Не зная, как высказать то, ради чего сюда пришёл, Парис судорожно подбирал в уме слова, пока, наконец, не произнёс:
– Я хочу, чтобы ты знал, Габриэль: я ни в чем тебя не виню. Каждый человек волен выбирать то, что делает его счастливым, пускай и в малой мере. Если кто-то или что-то приносит тебе утешение и радость, то это – твоё, и это – частица того, из чего состоит твоя суть. Ты – есть то, что ты любишь, только и всего.
– Твои речи, как всегда, приводят меня в смятение, дорогой брат, – мягко усмехнулся Габриэль, переступая через камень и медленно – явно по привычке, перебирая чётки. – Если каждый будет поступать так, как хочет, мир превратится в хаос, и ты не выживешь. Мнение большинства всегда одерживает верх.
– Часто, – кивнул Парис. – Но не всегда. Это не так Габриэль – мир не может потерять упорядоченность, иначе он просто перестанет существовать. Он может лишь изменить свои методы восстановления этого порядка, только и всего. Пока есть мир, есть и мы. А вот человеческий разум и личность могут погибать из-за невозможности проявить себя и попросту комфортно существовать в обществе. Возможно, я прожил немного, но за эти годы понял одну вещь: чтобы быть счастливым, нужно быть честным с собой и принять себя таким, какой ты есть, изменяя в себе все, что не нравится тебе и только тебе, но не другим. Если всегда ориентироваться на мнение окружающих, то со временем ты станешь никем, и тебя просто отшвырнут с дороги, как изношенную тряпку. Природа построена на честности и её не обманешь. Если что и разрушает мир, так это ношение масок и самообман.
– Ты, как всегда, критичен и далёк ото всех писаний, – улыбнулся Габриэль.
– О нет, брат. Даже Иисус стоял на своём, вопреки всем мнениям, и стал святым. – Парис сощурил глаза от упавшего ему на лицо луча выглянувшего из-за разошедшихся тёмных туч солнца.
«Все мы дети человеческие и всем нам свойственен стыд. Но Бог изгнал людей, познавших его, из Эдема, потому что из-за него они перестали быть правдивы по отношению к своему Создателю…», – Габриэль вспомнил собственные слова и вздохнул. Похоже, Парис – его мирской брат Парис, всё же был прав. Или же… он сам, несмотря на сутану, до сих пор оставался самым настоящим человеком – мирянином, подверженным соблазнам человеческой плоти.
Через некоторое время Линтону пришлось распрощаться с братом – Габриэля ждали прихожане и обязанности священника, учитывая, что было воскресенье. Как он пояснил, воскресенье – самое хлопотное время, потому что большинство людей именно в этот день приходит на исповедь и причастие.
Направляясь к экипажу, Парис заметил у главного входа Карла: священник разговаривал с мальчишкой-курьером, который, высунув от усердия язык, перехватывал поудобнее целую охапку белых, как снег, лилий, передавая её получателю.