Скрипка для дьявола (СИ)
– Посмотри. Только не урони, – сказал он, вкладывая мне в руку что-то холодное и твёрдое. Раскрыв ладонь, я увидел перстень со сверкающим белым камнем потрясающей красоты. Лучи солнца, падая на него, искрили и играли на гранях.
– Как тебе? – спросил Карл.
– Это? Красота какая! – восхитился я, поворачивая его так и эдак, чтобы полюбоваться переливами света на кристалльной как слеза поверхности.
– Ты знаешь, что это за камень, Габриэль? – спросил священник.
– Нет, но… он прекрасен.
– Вот видишь. Ты не знаешь ни истории этого камня, ни даже его названия. Но ты уже хочешь его. Думаю, ты оставил бы его себе, если бы я позволил. Неправда ли?
– Да, сэр, – кивнул я и Карл улыбнулся:
– Я бы с радостью, Габриэль, но это фамильный перстень сестры Милдред и мы должны вернуть его, – он взял у меня из рук драгоценность и отнёс обратно, а когда вернулся, я спросил его:
– А что это за камень, преподобный? Я не видел раньше таких.
– Этот камень называется бриллиант, – ответил Карл. – И несмотря на свою прозрачность и чистоту, ослепительное сияние, он обагрён таким количеством крови, какое не снилось и алому рубину. История показывает, что бриллианты тем притягательнее, чем больше порока они в себя впитали. И тем прекраснее камень, чем длиннее за ним кровавый след. За красоту этих камней люди убивают и предают друг друга. Они предают друг друга из-за плотской красоты. Не правда ли, он красивее статуи Марии и распятого Христа, вместе взятых?
– Да, сэр. Он несомненно прекраснее тех статуй, – сказал я.
– Вот видишь. Ты подобен этому бриллианту, Габриэль. – Карл вздохнул. – Между красотой священной и красотой дьявольской очень тонкая грань и ты, сын мой, стоишь на самой черте. Поэтому ты должен следить за собой и своими действиями куда более внимательно, чем другие твои братья по разуму и происхождению. Я вижу, что твоя душа чиста, так как знаю твою историю, но даже сам того не желая, ты можешь толкнуть людей слабых на ужасные вещи. Теперь ты понимаешь, что значит плотская красота и почему она является порождением зла?
– Да, – кивнул я. – Значит я – порождение зла?
– Нет, ни в коем случае! – воскликнул Карл. – Ты лишь её хозяин, и тебе решать – использовать её или нет. Я бы не советовал злоупотреблять. В конечном счёте, это навредит тебе же самому.
С того момента мы к этой теме больше не возвращались. Через два дня, немного придя в себя после того неприятного инцидента, я снова стал учиться. Лэмли удалили из школы и потому на уроки я теперь ходил без опаски, но информация о том, что произошло, каким-то образом просочилась в ряды учеников, что, мягко говоря, мне отнюдь не сыграло на руку и теперь каждый раз, проходя по коридору или через сад, я слышал нечто вроде: «Вон этот парень, из-за которого отца Дэвида выперли отсюда»; «я слышал, что он специально это провернул из-за того, что Лэмли ему не захотел «отлично» по своему предмету ставить» – в таких случаях я обычно фыркал, поскольку глупее предположений в жизни не слышал. Лэмли умел быть милым и никто до сих пор не верил, что их прекрасный учитель мог оказаться зверем.
Я думал, что дальше слухов дело и не пойдёт, пока не начали происходить странные вещи.
Прошло два года с момента удаления Дэвида из школы, в течение которых отношение моих сверстников ко мне постепенно ухудшалось. Подколы со временем превратились в оскорбления «шлюха», «подстилка», «мальчик на ночь».
Нередко какой-нибудь нахал, проносясь на перемене мимо, набрасывался на меня, зажимая между стеной и своим телом и говорил нечто вроде: «Говорят, ты сегодня отсасывал отцу Брайну. Мне так же не сделаешь?» – и с хохотом убегал прочь, пока я не пришёл в себя, чтобы дать сдачи.
Меня обижало и злило подобное отношение, я не мог понять, кто разносит все эти грязные слухи.
Беря в расчёт мою испорченную репутацию, нетрудно догадаться, что друзей среди сверстников у меня не было. Учителя, хоть и вели себя нейтрально, но после происшествия с Лэмли нервничали – в особенности мужчины, когда оставались со мной наедине. Моим другом, надеждой и опорой по-прежнему оставался один Карл, который каждый раз после воскресной исповеди говорил: «Не обращай внимания, Габриэль. Они всего лишь дети, которые не переживали то, что пережил ты. Подрастут немного и поймут тогда, как были жестоки. Будь выше их презрения и нападок».
Красивые, мудрые слова, но мне они мало помогли. Как бы я ни пытался абстрагироваться от всей той грязи, что на меня выливали, всё равно было больно. В очередной раз убедился в том, что чувства живут отдельно от разума. Твердя себе, что мне плевать на всех и что меня не волнует мнение окружающих, я всё равно ощущал каждое грубое слово, брошенное мне вслед, как пущенный под лопатку метательный нож. И ничего не мог с этим поделать. Ничего.
Однако, удача всё-таки решила мне улыбнуться, послав человека, которого я мог бы назвать другом. Все прошлые приятели и знакомые отказались от меня, заявив, что их дружба «с таким, как я» повредит репутации родителей.
И вот однажды, в один из пасмурных осенних дней, когда я сидел в саду в стороне ото всех и читал книгу, раздался тихий хруст травы под ботинками – ко мне подошёл один из мальчиков.
– Эй!
Я не среагировал, думая, что никто не может звать меня.
– Ты что – оглох? Фостер! – вздрогнув, я поднял голову от бумажных страниц и с изумлением уставился на темноволосого мальчика – своего ровесника тринадцати лет, который с недовольным и вместе с тем выжидательным видом смотрел на меня.
– Ты Габриэль? – спросил он.
– Д-да, – я, напрягшись и ожидая подвоха, наблюдал, как он подходит и садится рядом со мной на скамейку.
– Я Бенджамин, – он протянул мне ладонь и я, замешкавшись на секунду, пожал её.
– Приятно познакомиться, Бенджамин, – сказал я с детства заученную фразу. Он усмехнулся:
– Мне тоже.
«Эй, Хафнер! – раздался крик откуда-то из глубины сада, – решил завалить его? Я после тебя!» – у меня спёрло дыхание, и я мгновенно выпустил его руку.
– Не слушай ты их, они придурки, – сказал Бенджамин, и я расслабился. – Я недавно перевёлся в эту школу. А ты?
– Я здесь с первого класса, – ответил я.
– И что – они всю дорогу тебя так… – он бросил взгляд на играющих в салки мальчишек, – … «любят»?
– Нет. Два года, – коротко сказал я, поднимаясь со скамьи. – Если ты намерен продолжать этот разговор, то я, пожалуй, пойду…
– Да сиди ты! – поймав за руку, он посадил меня обратно и нахмурился: – Если хочешь сменить тему – так и скажи.
– Да, я был бы не против, – промолвил я. Бенджамин озадаченно хмыкнул, глядя на меня. Он постоянно смотрел на меня, от чего мне хотелось спрятаться подальше.
– Н-не смотри на меня так, – пробормотал я, отводя глаза.
– Как? Ты и впрямь странный, – приподнял брови тот. Я ничего не ответил на эту фразу, потому что знал, что действительно не похож на них – тех, кто сейчас бегал с громкими воплями и смехом, отвешивая друг другу тумаки.
С того дня Хафнер стал моим едва ли не единственным собеседником в учебное время. Он оказался довольно груб и напорист, но никогда не оскорблял меня и заступался перед остальными детьми, если я не мог по какой-то причине дать отпор. С самозащитой у меня всегда были проблемы – такой уж я по характеру.
Со временем я привык к нему и начал доверять. Многие люди не учатся на своих ошибках. Я именно из таких людей.
– Габриэль.
– М? – я читал, подтянув колени к груди. Спальная комната была пуста и наполнена летним воздухом с ароматом жасмина, что струился из открытых окон, укрытых белыми полупрозрачными вуалями. Я и Бенджамин, сбежав из-под надзора монахинь, что приглядывали за учениками в саду, проводили здесь послеобеденный досуг. Где-то далеко щебетали птицы, шумела листва. Было жарко, поэтому я снял жилет и развязал галстук. Это немного спасало, но цветочная духота была всё же ужасна.
– Габриэль.