Том 1. Стихотворения

 <1906–1907> 
  
Из Анатолийских песней   * 
 
Девичья
 
 
Свежий ветер дует в сумерках
 
  На скалистый островок.
 
Закачалась чайка серая
 
  Под скалой, как поплавок.
 
 
 
Под крыло головку спрятала
 
  И забылась в полусне.
 
Я бы тоже позабылася
 
  На качающей волне!
 
 
 
Поздно ночью в саклю темную
 
  Грусть и скуку принесешь.
 
Поздно ночью с милым встретишься,
 
  Да и то когда заснешь!
 
 
 <1906–1907> 
Рыбацкая
 
 
Летом в море легкая вода,
 
  Белые сухие паруса,
 
Иглами стальными в невода
 
  Сыплется под баркою хамса.
 
 
 
Осенью не весел Трапезойд!
 
  В море вьюга, холод и туман,
 
Ходит головами горизонт,
 
  В пену зарывается бакан.
 
 
 
Тяжела студеная вода,
 
  Буря в ночь осеннюю дерзка,
 
Да на волю гонит из гнезда
 
  Лютая голодная тоска!
 
 
 <1906–1907> 
  
Закон   * 
 
 
 
Во имя бога, вечно всеблагого!
 
Он, давший для писания тростник,
 
Сказал: блюди написанное слово
 
И делай то, что обещал язык.
 
 
 
Приняв закон, прими его вериги.
 
Иль оттолкни — иль всей душою чти:
 
Не будь ослом, который носит книги
 
Лишь потому, что их велят нести.
 
 
 <1906–1907> 
  
Мандрагора   * 
 
 
 
Цветок Мандрагора из могил расцветает,
 
Над гробами зарытых возле виселиц черных.
 
Мертвый соками тленья Мандрагору питает —
 
И она расцветает в травах диких и сорных.
 
 
 
Брат Каин, взрастивший Мандрагору из яда!
 
Бог убийцу, быть может, милосердно осудит.
 
Но палач — не убийца: он — исчадие ада,
 
И цветок, полный яда, бог тебе не забудет!
 
 
 <1906–1907> 
  
Розы Шираза   * 
 
 
 
Пой, соловей! Они томятся:
 
В шатрах узорчатых мимоз,
 
На их ресницах серебрятся
 
Алмазы томных крупных слез.
 
 
 
Сад в эту ночь — как сад Ирема.
 
И сладострастна и бледна,
 
Как в шакнизир, тайник гарема,
 
В узор ветвей глядит луна.
 
 
 
Белеет мел стены неясно.
 
Но там, где свет, его атлас
 
Горит так зелено и страстно,
 
Как изумруд змеиных глаз.
 
 
 
Пой, соловей! Томят желанья.
 
Цветы молчат — нет слов у них:
 
Их сладкий зов — благоуханья,
 
Алмазы слез — покорность их.
 
 
 <1906–1907> 
   
С обезьяной   * 
 
 
 
Ай, тяжела турецкая шарманка!
 
Бредет худой согнувшийся хорват
 
По дачам утром. В юбке обезьянка
 
Бежит за ним, смешно поднявши зад.
 
 
 
И детское и старческое что-то
 
В ее глазах печальных. Как цыган,
 
Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота…
 
Далеко от Одессы на Фонтан!
 
 
 
Ограды дач еще в живом узоре —
 
В тени акаций. Солнце из-за дач
 
Глядит в листву. В аллеях блещет море…
 
День будет долог, светел и горяч.
 
 
 
И будет сонно, сонно. Черепицы
 
Стеклом светиться будут. Промелькнет
 
Велосипед бесшумным махом птицы,
 
Да прогремит в немецкой фуре лед.
 
 
 
Ай, хорошо напиться! Есть копейка,
 
А вон киоск: большой стакан воды
 
Даст с томною улыбкою еврейка…
 
Но путь далек… Сады, сады, сады…
 
 
 
Зверок устал, — взор старичка-ребенка
 
Томит тоской. Хорват от жажды пьян.
 
Но пьет зверок: лиловая ладонка
 
Хватает жадно пенистый стакан.
 
 
 
Поднявши брови, тянет обезьяна,
 
А он жует засохший белый хлеб
 
И медленно отходит в тень платана…
 
Ты далеко, Загреб!
 
 
 <1906–1907> 
  
Мекам   * 
 
 
 
Мекам — восторг, священное раденье,
 
Стремление желанное постичь.
 
Мекам — тоска, блаженное томленье
 
И творчества беззвучный жадный клич.
 
 
 
К мечте безумец руки простирает
 
И алчет бога видеть наяву.
 
Завет гласит: «Узревший — умирает».
 
Но смерть есть приближенье к божеству.
 
 
 
Благословенна сладостная мука
 
Трудов моих! Я творчеству отдам
 
Всю жизнь мою: на расстоянье лука
 
Ведет меня к желанному мекам.
 
 
 <1906–1907> 
  
Бессмертный   * 
 
 
 
Ангел Смерти в Судный день умрет:
 
Истребит живущих — и со стоном
 
Прилетит к аллаху — и прострет,
 
Бездыханный, крылья перед троном.
 
 
 
Ангел Мести, грозный судия!
 
На твоем стальном клинке иссечен
 
Грозный клич: «Бессмертен только Я.
 
Трепещите! Ангел Мести вечен».