Том 1. Стихотворения

 20. VIII.08 
  
Имру-Уль-Кайс   * 
 
 
 
Ушли с рассветом. Опустели
 
Песчаные бугры.
 
Полз синий дым. И угли кровью рдели
 
Там, где вчера чернели их шатры.
 
Я слез с седла — и пряный запах дыма
 
Меня обвеял теплотой.
 
При блеске солнца был невыразимо
 
Красив огонь прозрачно-золотой.
 
 
 
Долина серая, нагая,
 
Как пах осла. В колодце гниль и грязь.
 
Из-за бугров моря текут, сверкая
 
И мутно серебрясь.
 
Но тут семь дней жила моя подруга:
 
Я сел на холм, где был ее намет,
 
Тут ветер дует с севера и юга —
 
Он милый след не заметет.
 
 
 
Ночь тишиной и мраком истомила.
 
Когда конец?
 
Ночь, как верблюд, легла и отдалила
 
От головы крестец.
 
Песок остыл. Холодный, безответный,
 
Скользит в руке, как змей.
 
Горит, играет перстень самоцветный —
 
Звезда любви моей.
 
 
 21. VIII.08 
  
«Открыты окна. В белой мастерской…»   * 
 
 
 
Открыты окна. В белой мастерской
 
Следы отъезда: сор, клочки конверта.
 
В углу стоит прямой скелет мольберта.
 
Из окон тянет свежестью морской.
 
 
 
Дни все светлей, все тише, золотистей —
 
И ни полям, ни морю нет конца.
 
С корявой, старой груши у крыльца
 
Спадают розовые листья.
 
 
 28. VIII.08 
  
Художник   * 
 
 
 
Хрустя по серой гальке, он прошел
 
Покатый сад, взглянул по водоемам,
 
Сел на скамью… За новым белым домом
 
Хребет Яйлы и близок и тяжел.
 
 
 
Томясь от зноя, грифельный журавль
 
Стоит в кусте. Опущена косица,
 
Нога — как трость… Он говорит: «Что, птица?
 
Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»
 
 
 
Он, улыбаясь, думает о том,
 
Как будут выносить его — как сизы
 
На жарком солнце траурные ризы,
 
Как желт огонь, как бел на синем дом.
 
 
 
«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,
 
Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,
 
Защелкает, взовьется от забора —
 
И ну плясать и стукать клювом в гроб!»
 
 
 
В груди першит. С шоссе несется пыль,
 
Горячая, особенно сухая.
 
Он снял пенсне и думает, перхая:
 
«Да-с, водевиль… Все прочее есть гиль».
 
 
 1908 
  
Отчаяние   * 
  
 
 
…И нового порфирой облекли
 
И назвали владыкою Ирана.
 
Нож отняли у прежнего тирана,
 
Но с робостью, с поклоном до земли.
 
 
 
В Испании — рев варварского стана,
 
Там с грязью мозг копытами толкли…
 
Кровоточит зияющая рана
 
В боку Христа. — Ей, господи, внемли!
 
 
 
Я плакал в злобе; плакал от позора,
 
От скорби — и надежды: я года
 
Молчал в тоске бессилья и стыда.
 
Но я так жадно верил: скоро, скоро!
 
 
 
Теперь лишь стоны слышны. В эти дни
 
Звучит лишь стон… Лама савахфани?
 
 
 1908 
  
«В полях сухие стебли кукурузы…»   * 
 
 
 
В полях сухие стебли кукурузы.
 
Следы колес и блеклая ботва.
 
В холодном море — бледные медузы
 
И красная подводная трава.
 
 
 
Поля и осень. Море и нагие
 
Обрывы скал. Вот ночь, и мы идем
 
На темный берег. В море — летаргия
 
Во-всем великом таинстве своем.
 
 
 
«Ты видишь воду?» — «Вижу только ртутный
 
Туманный блеск…» Ни неба, ни земли.
 
Лишь звездный блеск висит под нами — в мутной
 
Бездонно-фосфорической пыли.
 
 
 <1908> 
  
Трон Соломона   * 
 
 
 
На письмена исчезнувших народов
 
Похожи руны Времени — значки
 
Вдоль старых стен и полутемных сводов,
 
Где завелись точильщики-жучки.
 
 
 
Царь Соломон повелевал ветрами,
 
Был маг, мудрец. «Недаром сеял я, —
 
Сказал господь. — Какими же дарами
 
Венчать тебя, царь, маг и судия?»
 
 
 
«Сев славных дел венчает солнце славы, —
 
Ответил царь. — Вот гении пустынь
 
Покорны мне. Но гении лукавы,
 
Они не чтут ни долга, ни святынь.
 
 
 
Трон Мудрости я им велел построить,
 
Но я умру — и, бросив труд, в Геджас
 
Уйдут они. Ты мог мне жизнь устроить:
 
Сокрой от них моей кончины час».
 
 
 
«Да будет так», — сказал господь. И годы
 
Текли в труде. И был окончен трон:
 
Из яшмы древней царственной породы,
 
Из белой яшмы был изваян он.
 
 
 
Под троном львы, над троном кондор горный,
 
На троне — царь. И ты сокрыл, творец,
 
Что на копье склоняется в упорной,
 
Глубокой думе — высохший мертвец.
 
 
 
Но рухнет он! Древко копья из кедра,
 
Оно — как сталь. Но уж стучат жучки!
 
Стучат, стучат — и рассыпают щедро
 
Зловещие, могильные значки.