Том 1. Стихотворения

 <1906–1908> 
  
Рыбалка   * 
 
 
 
Вода за холодные серые дни в октябре
 
На отмелях спала — прозрачная стала и чистая.
 
В песке обнаженном оттиснулась лапка лучистая:
 
Рыбалка сидела на утренней ранней заре.
 
 
 
В болоте лесном, под высоким коричневым шпажником,
 
Где цепкая тина с листвою купав сплетена,
 
Все лето жила, тосковала о дружке она,
 
О дружке, убитой заезжим охотником-бражником.
 
 
 
Зарею она улетела на дальний Дунай —
 
И горе забудет. Но жизнь дорожит и рыбалкою:
 
Ей надо помучить кого-нибудь песенкой жалкою —
 
И Груня жалкует, поет… Вспоминай, вспоминай!
 
 
 <1906–1908> 
  
Баба-Яга   * 
 
 
 
Гулкий шум в лесу нагоняет сон —
 
  К ночи на море пал сырой туман.
 
Окружен со всех с четырех сторон
 
  Темной осенью островок Буян.
 
 
 
А еще темней — мой холодный сруб,
 
  Где ни вздуть огня, ни топить не смей,
 
А в окно глядит только бурый дуб,
 
  Под которым смерть закопал Кощей.
 
 
 
Я состарилась, изболелась вся —
 
  Десять сот годов берегу ларец!
 
Будь огонь в светце — я б погрелася,
 
  Будь дрова в печи — похлебала б щец.
 
 
 
Да огонь — в морях мореходу весть,
 
  Да на много верст слышен дым от лык…
 
Черт тебе велел к черту в слуги лезть,
 
  Дура старая, неразумный шлык!
 
 
 <1906–1908> 
  
Дикарь   * 
 
 
 
Над стремью скал — чернеющий орел.
 
За стремью — синь, туманное поморье.
 
Он как во сне к своей добыче шел
 
На этом поднебесном плоскогорье.
 
 
 
С отвесных скал летели вниз кусты,
 
Но дерзость их безумца не страшила:
 
Ему хотелось большей высоты —
 
И бездна смерти бездну довершила.
 
 
 
Ты знаешь, как глубоко в синеву
 
Уходит гриф, ужаленный стрелою?
 
И он напряг тугую тетиву —
 
И зашумели крылья над скалою,
 
 
 
И потонул в бездонном небе гриф,
 
И кровь, звездой упавшую оттуда
 
На берега, на известковый риф,
 
Смыл океан волною изумруда.
 
 
 <1906–1908> 
  
Напутствие   * 
 
 
 
«За погостом Скутари, за черным
 
Кипарисовым лесом…» — «О мать!
 
Страшно воздухом этим тлетворным
 
    Молодому дышать!»
 
 
 
«Там шалаш, в шалаше — прокаженный…»
 
«Пощади свежесть сердца!..» — «Склонись
 
До земли и рукой обнаженной
 
    Гнойной язвы коснись».
 
 
 
«Мать! Зачем? Разве душу и тело
 
Я не отдал тебе?» — «Замолчи.
 
Ты идешь на великое дело:
 
    Ждут тебя палачи.
 
 
 
Тверже стали, орлиного когтя
 
Безнадежное сердце. Склонись —
 
И рукой, обнаженной до локтя,
 
    Смертной язвы коснись».
 
 
 <1906–1908> 
   
Последние слезы   * 
 
 
 
Изнемогла, в качалке задремала
 
Под дачный смех. Синели небеса.
 
Зажглась звезда. Потом свежее стало.
 
Взошла луна — и смолкли голоса.
 
 
 
Текла и млела в море полоса.
 
Стекло балконной двери заблистало.
 
И вот она проснулась и устало
 
Поправила сухие волоса.
 
 
 
Подумала. Полюбовалась далью.
 
Взяла ручное зеркальце с окна —
 
И зеркальце сверкнуло синей сталью.
 
 
 
Ну да, виски белеют: седина.
 
Бровь поднята, измучена печалью.
 
Светло глядит холодная луна.
 
 
 <1906–1908> 
  
Рыбачка   * 
 
 
 
— Кто там стучит? Не встану. Не открою
 
Намокшей двери в хижине моей.
 
Тревожна ночь осеннею порою —
 
Рассвет еще тревожней и шумней.
 
 
 
«Тебя пугает гул среди камней
 
И скрежет мелкой гальки под горою?»
 
— Нет, я больна. И свежестью сырою
 
По одеялу дует из сеней.
 
 
 
«Я буду ждать, когда угомонится
 
От бури охмелевшая волна
 
И станет блеклым золотом струиться
 
Осенний день на лавку из окна».
 
 
 
— Уйди! Я ночевала не одна.
 
Он был смелей. Он моря не боится.
 
 
 <1906–1908> 
  
Вино   * 
 
 
 
— На Яйле зазеленели буки,
 
Покраснела стройная сосна:
 
Отчего на севере, в разлуке
 
Чувствует душа, что там весна?
 
 
 
«В дни, когда на лозах виноградных
 
Распуститься цвету суждено,
 
В погребах, и темных и прохладных,
 
Бродит золотистое вино».
 
 
 <1906–1908> 
  
Вдовец   * 
 
 
 
Железный крюк скрипит над колыбелью,
 
Луна глядит в окно на колыбель:
 
Луна склоняет лик и по ущелью,
 
Сквозь сумрак, тянет млечную кудель.
 
 
 
В горах светло. На дальнем горном кряже,
 
Весь на виду, чернеет скит армян.
 
Но встанет мгла из этой бледной пряжи —
 
Не разглядит засады караван.
 
 
 
Пора, пора, — уж стекла запотели!
 
Разбойник я… Да вот, на смену мне,
 
Сам ангел сна подходит к колыбели,
 
Чуть серебрясь при меркнущей луне.