Том 1. Стихотворения

 10. IX.15 
  
Белый цвет   * 
 
 
 
Пустынник нам сказал: «Благословен господь!
 
Когда я изнурял бунтующую плоть,
 
Когда я жил в бору над Малым Танаисом,
 
Я так скорбел порой, что жаловался крысам,
 
Сбегавшимся из нор на скудный мой обед,
 
Да спас меня господь от вражеских побед.
 
И знаете ли чем, какой утехой сладкой?
 
Я забавлял себя своею сирой хаткой,
 
Я мел в горах нашел — и за год раза три
 
Белил ее, друзья, снаружи и внутри.
 
Ах, темен, темен мир, и чувствуют лишь дети,
 
Какая тишина и радость в белом цвете!»
 
 
 10. IX.15 
  
Одиночество («Худая компаньонка, иностранка…»)   * 
 
 
 
Худая компаньонка, иностранка,
 
Купалась в море вечером холодным
 
И все ждала, что кто-нибудь увидит,
 
Как выбежит она, полунагая,
 
В трико, прилипшем к телу, из прибоя.
 
Потом, надев широкий балахон,
 
Сидела на песке и ела сливы,
 
А крупный пес с гремящим лаем прядал
 
В прибрежную сиреневую кипень
 
И жаркой пастью радостно кидался
 
На черный мяч, который с криком «hop!»
 
Она швыряла в воду… Загорелся
 
Вдали маяк лучистою звездой…
 
Сырел песок, взошла луна над морем,
 
И по волнам у берега ломался,
 
Сверкал зеленый глянец… На обрыве,
 
Что возвышался сзади, в светлом небе,
 
Чернела одинокая скамья…
 
Там постоял с раскрытой головою
 
Писатель, пообедавший в гостях,
 
Сигару покурил и, усмехнувшись,
 
Подумал: «Полосатое трико
 
Ее на зебру делало похожей».
 
 
 10. IX.15 
  
«К вечеру море шумней и мутней…»   * 
 
 
 
К вечеру море шумней и мутней,
 
Парус и дальше и дымней.
 
Няньки по дачам разносят детей,
 
Ветер с Финляндии, зимний.
 
 
 
К морю иду — все песок да кусты,
 
Сосенник сине-зеленый,
 
С елок холодных срываю кресты,
 
Иглы из хвои вощеной.
 
 
 
Вот и скамья, и соломенный зонт,
 
Дальше обрыв — и туманный,
 
Мглисто-багровый морской горизонт,
 
Запад зловещий и странный.
 
 
 
А над обрывом все тот же гамак
 
С томной, капризной девицей,
 
Стул полотняный и с книжкой чудак,
 
Гнутый, в пенсне, бледнолицый.
 
 
 
Дремлет, качается в сетке она,
 
Он ей читает Бальмонта…
 
Запад темнеет, и свищет сосна,
 
Тучи плывут с горизонта…
 
 
 11. IX.15 
   
Война   * 
 
 
 
От кипарисовых гробниц
 
Взлетела стая черных птиц, —
 
Тюрбэ расстреляно, разбито.
 
Вот грязный шелковый покров,
 
Кораны с оттиском подков…
 
Как грубо конское копыто!
 
 
 
Вот чей-то сад; он черен, гол —
 
И не о нем ли мой осел
 
Рыдающим томится ревом?
 
А я — я, прокаженный, рад
 
Бродить, вдыхая горький чад,
 
Что тает в небе бирюзовом:
 
 
 
Пустой, разрушенный, немой,
 
Отныне этот город — мой,
 
Мой каждый спуск и переулок,
 
Мои все туфли мертвецов,
 
Домов руины и дворцов,
 
Где шум морской так свеж и гулок!
 
 
 12. IX.15 
  
Засуха в раю   * 
 
 
 
От пальм увядших слабы тени.
 
Ища воды, кричат в тоске
 
Среброголосые олени
 
И пожирают змей в песке.
 
 
 
В сухом лазоревом тумане
 
Очерчен солнца алый круг,
 
И сам творец сжимает длани,
 
Таит тревогу и испуг.
 
 
 12. IX.15 
  
«У нубийских черных хижин…»   * 
 
 
 
У нубийских черных хижин
 
Мы в пути коней поили.
 
Вечер теплый, тихий, темный
 
Чуть светил шафраном в Ниле.
 
 
 
У нубийских черных хижин
 
Кто-то пел, томясь бесстрастно:
 
«Я тоскую, я печальна
 
Оттого, что я прекрасна…»
 
 
 
Мыши реяли, дрожали,
 
Буйвол спал в прибрежном иле,
 
Пахло горьким дымом хижин,
 
Чуть светили звезды в Ниле.
 
 
 12. IX.15 
  
«В жарком золоте заката Пирамиды…»   * 
 
 
 
В жарком золоте заката Пирамиды,
 
Вдоль по Нилу, на утеху иностранцам,
 
Шелком в воду светят парусные лодки
 
И бежит луксорский белый пароход.
 
Это час, когда за Нилом пальмы четки,
 
И в Каире блещут стекла алым глянцем,
 
И хедив в ландо катается, и гиды
 
По кофейням отдыхают от господ.
 
 
 
А сиреневые дали Нила к югу,
 
К дикой Нубии, к Порогам, смутны, зыбки
 
И все так же миру чужды, заповедны,
 
Как при Хуфу, при Камбизе… Я привез
 
Лук оттуда и колчан зелено-медный,
 
Щит из кожи бегемота, дротик гибкий,
 
Мех пантеры и суданскую кольчугу,
 
Но на что все это мне — вопрос.