Том 1. Стихотворения

 13. II.16 
  
Индийский океан   * 
 
 
 
Над чернотой твоих пучин
 
Горели дивные светила,
 
И тяжко зыбь твоя ходила,
 
Взрывая огнь беззвучных мин.
 
 
 
Она глаза слепила нам,
 
И мы бледнели в быстром свете,
 
И сине-огненные сети
 
Текли по медленным волнам.
 
 
 
И снова, шумен и глубок,
 
Ты восставал и загорался —
 
И от звезды к звезде шатался
 
Великой тростью зыбкий фок.
 
 
 
За валом встречный вал бежал
 
С дыханьем пламенным муссона,
 
И хвост алмазный Скорпиона
 
Над чернотой твоей дрожал.
 
 
 13. II.16 
  
Колизей   * 
 
 
 
Дул теплый ветер. Точно сея
 
Вечерний сумрак, жук жужжал.
 
Щербатый остов Колизея
 
Как чаша подо мной лежал.
 
Чернели и зияли стены
 
Вокруг меня. В глазницы их
 
Синела ночь. Пустырь арены
 
Был в травах, жестких и сухих…
 
Свет лунный, вечный, неизменный,
 
Как тонкий дым, белел на них.
 
 
 13. II.16. 
  
Стой, солнце!   * 
 
 
 
Летят, блестят мелькающие спицы,
 
  Тоскую и дрожу,
 
А все вперед с летящей колесницы,
 
  А все вперед гляжу.
 
 
 
Что впереди? Обрыв, провал, пучина,
 
  Кровавый след зари…
 
О, если б власть и властный крик Навина:
 
  «Стой, солнце! Стой, замри!»
 
 
 13. II.16 
  
«Солнце полночное, тени лиловые…»   * 
 
 
 
Солнце полночное, тени лиловые
 
В желтых ухабах тяжелых зыбей.
 
Солнце не греет — на лица суровые
 
Падает светом холодных лучей.
 
 
 
Скрылись кресты Соловецкой обители.
 
Пусто — до полюса. В блеске морском
 
Легкою мглой убегают святители —
 
Три мужичка-старичка босиком.
 
 
 7. IV.16 
  
Молодость   * 
 
 
 
В сухом лесу стреляет длинный кнут,
 
В кустарнике трещат коровы,
 
И синие подснежники цветут,
 
И под ногами лист шуршит дубовый.
 
 
 
И ходят дождевые облака,
 
И свежим ветром в сером поле дует,
 
И сердце в тайной радости тоскует,
 
Что жизнь, как степь, пуста и велика.
 
 
 7. IV.16 
   
Уездное   * 
 
 
 
Светит, сети ткет паук…
 
  Сумрак, жаркие подушки,
 
Костяной бегущий стук
 
  Залихватской колотушки.
 
Светит, меркнет поплавок —
 
  В золотистой паутине
 
Весь лампадный уголок…
 
  Горячо мне на перине,
 
Высока моя постель…
 
  Убаюкивает, тая,
 
Убегающая трель,
 
  Костяная и пустая.
 
 
 20. IV.16 
  
В Орде   * 
 
 
 
За степью, в приволжских песках,
 
Широкое алое солнце тонуло.
 
Ребенок уснул у тебя на руках,
 
Ты вышла из душной кибитки, взглянула
 
На кровь, что в зеркальные соли текла,
 
На солнце, лежавшее точно на блюде,—
 
И сладкой отрадой степного, сухого тепла
 
Подуло в лицо твое, в потные смуглые груди.
 
Великий был стан за тобой:
 
Скрипели колеса, верблюды ревели,
 
Костры, разгораясь, в дыму пламенели,
 
И пыль поднималась багровою тьмой.
 
Ты, девочка, тихая сердцем и взором,
 
Ты знала ль в тот вечер, садясь на песок,
 
Что сонный ребенок, державший твой темный сосок,
 
Тот самый Могол, о котором
 
Во веки веков не забудет земля?
 
Ты знала ли, Мать, что и я
 
Восславлю его, — что не надо мне рая,
 
Христа, Галилеи и лилий ее полевых,
 
Что я не смиреннее их,—
 
Аттилы, Тимура, Мамая,
 
Что я их достоин, когда,
 
Наскучив таиться за ложью,
 
Рву древнюю хартию божью,
 
Насилую, режу, и граблю, и жгу города?
 
— Погасла за степью слюда,
 
Дрожащее солнце в песках потонуло.
 
Ты скучно в померкшее небо взглянула
 
И, тихо вздохнувши, опять опустила глаза…
 
Несметною ратью чернели воза,
 
В синеющей ночи прохладой и горечью дуло.
 
 
 27. VI.16 
  
Цейлон   * 
 
 
 
Окраина земли,
 
Безлюдные пустынные прибрежья,
 
До полюса открытый океан…
 
 
 
Матара — форт голландцев. Рвы и стены,
 
Ворота в них…  Тенистая дорога
 
В кокосовом лесу, среди кокосов —
 
Лачуги сингалесов… Справа блеск,
 
Горячий зной сухих песков и моря…
 
 
 
Мыс Дондра в старых пальмах. Тут свежей,
 
Муссоном сладко тянет, под верандой
 
Гостиницы на сваях — шум воды:
 
Она, крутясь, перемывает камни,
 
Кипит атласной пеной…
 
 
 
Дальше — край,
 
Забытый богом.  Джунгли низкорослы,
 
Холмисты, безграничны.  Белой пылью
 
Слепит глаза…  Меняют лошадей,
 
Толпятся дети, нищие…  И снова
 
Глядишь на раскаленное шоссе,
 
На бухты океана. Пчелоеды,
 
В зелено-синих перьях, отдыхают
 
На золотистых нитях телеграфа…
 
 
 
Лагуна возле Ранны — как сапфир.
 
Вокруг алеют розами фламинги,
 
По лужам дремлют буйволы. На них
 
Стоят, белеют цапли, и с жужжаньем
 
Сверкают мухи… Сверху, из листвы,
 
Круглят глаза большие обезьяны…
 
 
 
Затем опять убогое селенье,
 
Десяток нищих хижин. В океане,
 
В закатном блеске, — розовые пятна
 
Недвижных парусов, а сзади, в джунглях, —
 
Сиреневые горы… Ночью в окна
 
Глядит луна… А утром, в голубом
 
И чистом небе — Коршуны Браминов,
 
Кофейные, с фарфоровой головкой:
 
Следят в прибое рыбу…
 
 
 
Вновь дорога:
 
Лазоревое озеро, в кольце
 
Из белой соли, заросли и дебри.
 
Все дико и прекрасно, как в Эдеме:
 
Торчат шипы акаций, защищая
 
Узорную нежнейшую листву,
 
Цветами рдеют кактусы, сереют
 
Стволы в густых лианах… Как огонь,
 
Пылают чаши лилии ползучей,
 
Тьмы мотыльков трепещут… На поляне
 
Лежит громада бурая: удав…
 
Вот медленно клубится, уползает…
 
 
 
Встречаются двуколки. Крыши их,
 
Соломенные, длинно выступают
 
И спереди и сзади. В круп бычков,
 
Запряженных в двуколки, тычут палкой:
 
«Мек, мек!» — кричит погонщик, весь нагой,
 
С прекрасным черным телом… Вот пески,
 
Пошли пальмиры, — ходят в синем небе
 
Их веерные листья — распевают
 
По джунглям петухи, но тонко, странно,
 
Как наши молодые… В высоте
 
Кружат орлы, трепещет зоркий сокол…
 
 
 
В траве перебегают грациозно
 
Песочники, бекасы… На деревьях
 
Сидят в венцах павлины… Вдруг бревном
 
Промчался крокодил — шлеп в воду, —
 
И точно порохом взорвало рыбок!
 
 
 
Тут часто слон встречается: стоит
 
И дремлет на поляне, на припеке;
 
Есть леопард, — он лакомка, он жрет,
 
Когда убьет собаку, только сердце;
 
Есть кабаны и губачи-медведи;
 
Есть дикобраз — бежит на водопой,
 
Подняв щетину, страшно деловито,
 
Угрюмо, озабоченно…
 
 
 
Отсюда,
 
От этих джунглей, этих берегов
 
До полюса открыто море…