Мафиози и его мальчик (СИ)

В общем, в ноябре, уже зная дату дня посещений, я твёрдо решил, что именно на этот день назначу сессию и не поеду никуда.
Фотки вышли отвратные. Сосредоточиться не удавалось никак - и всё равно пришлось всё переснимать. Но хуже было то, что весь декабрь меня мучила совесть, как будто я предал его. Перед новым годом я снова собрал посылку – теперь уже положил побольше всего. Колебался между водкой и шампанским - и выбрал дорогой коньяк, который Яр в последние годы любил пить у камина. Представил, как он будет хлебать его из горла на нарах. Вытащил и снова положил.
Коробка получилась большой, потому что я набил туда ещё и шарфы – из тех, что носил мне Дима. А обратный адрес, как и в первый раз, подписывать не стал. Я всё ещё не был уверен, что хочу, чтобы он знал, кто всё это шлёт.
Совесть, впрочем, не отпускала.
Новый год мы встречали с тусовкой из Men’s Health, но пока все пили, я в основном стоял у окна, смотрел в темноту и пытался представить – как ему там?
Что он сделал со мной такое, что не удавалось выкинуть его из головы четыре чёртовых года?
Говорят, нормальным считается период “акклиматизации” после расставания, составляющий половину длительности периода отношений. Это очень красивая модель. Я о ней у нас в журнале прочитал.
Только кто бы мне сказал, что такое “отношения”, были ли они у нас когда-нибудь вообще? И если да, то с какого места вести отсчёт - и в каком поставить точку?
Я лично не знал. Знал только, что спустя четыре года меня крутит всё так же, как и три года назад.
Я перестал узнавать себя в зеркале. Я сменил жильё, марку одежды, машину… Не смог сменить только фотоаппарат. И Яр по-прежнему оставался со мной.
К февралю меня измочалило окончательно. Я решил, что так или иначе должен замкнуть этот круг. Просто поговорить, поставить точку, узнать, что между нами. Просто расставить точки.
И я поехал. Толкался добрых два часа среди этих странных людей, среди женщин, из которых даже самые молодые имели поношенный вид и были накрашены как матрёшки, а от некоторых так пахло дешевыми духами, как будто я пришёл напрямик на панель.
Мне было неуютно. Я смутно чувствовал себя одним… одной?… из них. Приехал на свиданку к своему ебарю.
Захотелось блевать от этой мысли, но я продолжал стоять. И думать дальше. О том, как неуместен здесь Яр. О том, как он выглядит теперь. И о том, как примет меня.
Когда я покупал билет и стоял в этой толпе, я однозначно забыл, кто такой Яр и чего следует от него ждать. Я готовился – ну, может, просто надеялся где-то в глубине души – увидеть улыбку, получить возможность коснуться губами его губ. Я готовился к тому, что он меня пошлёт. Скажет очередную дрянь или посмеётся надо мной.
Но я как всегда оказался не готов к тому, что произошло – Яр попросту не вышел ко мне.
Меня накрыла такая злость, что хотелось разнести к чёрту всю эту тюрьму. Единственное, чего я хотел от него в тот момент – это чтобы он сказал мне в лицо, что между нами ничего нет и никогда уже не может быть. Но даже этого он не захотел мне дать.
Я не знал, что делать. Проторчал там почти весь день. Потом собрал в сумку всё, что привёз с собой, и поехал к единственному человеку, с которым мог о Яре поговорить – к Люку.
Люк меня, как ни странно, ждал. Меня постоянно удивлял этот мужик – он всегда будто бы знал больше других - и всегда молчал.
Я не спрашивал его, чем занимается теперь. Когда мы увиделись в первый раз после долгого перерыва, он сам сказал мне, что развёлся – но это всё, что он счёл нужным мне рассказать. Хотя принял, в общем-то, тепло. Так же, как и в этот раз.
Мы говорили. Говорили о Яре – и меня пугает эта мысль – как о мертвеце. Пили водку, которую я никогда не пил и никогда не пью, и вспоминали, каким он был.
Люк рассказывал своё, я – своё.
- Просто сволочь, - не сдержался я, когда бутылка уже подходила к концу. – Люк, ну как можно таким быть? Из всех возможных вариантов он выбирает не то, что самый худший… А тот, что ещё хуже его.
Люк усмехнулся и закурил.
- Это у него всегда, - сказал он. Он в этот вечер относительно много говорил, хотя и видно было, что говорить не привык. – Его ещё душманы любили за то.
Я покачал головой. Мне было нечего сказать. К моему стыду, после всего того, что было между нами, я Яра, похоже, абсолютно не знал. И это было странно – не знал, но чувствовал его. Как бывает, когда не видишь, но касаешься пальцами. И теперь, когда его отобрали у меня насовсем, меня продолжали мучить фантомные боли, будто я лишился руки.
Люк уложил меня спать у себя – уже наутро я протрезвел настолько, чтобы удивиться тому месту, в котором он жил. Дом он так и не отстроил – а если отстроил, то умудрился, видимо, потерять. Квартирка у него была небольшой, похожей на ту, в которой когда-то жил Яр. И Люк теперь жил в ней один.
Спрашивать я ничего не стал, потому что видел, что трезвый Люк не станет мне отвечать. Поблагодарил и молча отправился домой.
Принял душ и взялся за работу. Обида повисла в душе большим чёрным коконом, но отступила куда-то вглубь, так что я мог наконец сосредоточиться на работе.
И весь следующий месяц эта обида не девалась никуда – и наружу выходить тоже не хотела. Я почти физически ощущал приближение нового дня свиданий, до которого остаётся сейчас – когда я пишу дневник, ещё месяца два. И всё же до вчерашнего дня, когда я обнаружил эту чёртову куртку, моя уверенность в том, что я никуда не поеду, была абсолютно тверда.
Вечером заедут ребята забрать фотки. Можно будет снова напиться – и не этого прозрачного дерьма, а мартини или настоящего скотча, который, впрочем, я тоже обычно не пью. На выходные они собираются в Ниццу – но я не поеду. Я этот город не люблю. Именно поэтому на пятницу мы с Григорьевой договорились об интервью, которое должны показать по М-tv в понедельник.
Если смотреть объективно – у меня всё хорошо. И будет ещё лучше впереди. И я не собираюсь больше толкаться на кухне среди ЗЭКов и их жён. К чёрту тебя, Ярослав Толкунов.
========== Часть 65 ==========
19 апреля 1999 года.
Каждый раз, когда я думаю о Яре, меня охватывает злость.
Как правило, это случается, когда мне особенно хорошо – например, в Новый Год. Когда все вокруг веселятся и пьют – и особенно, если я сам тоже пью.
На самом деле я вру. Всё-таки злость приходит не всегда. Иногда просто что-то натягивается в груди – как мышцы во время тренировки. И всё равно хочется бить кулаком по стене.
Из-за этой куртки я думаю о Яре все последние дни. И хотя в пятницу я уже не пью, я думаю о нём и во время интервью.
Вопросы идут стандартным блоком.
- В эфире с нами скандально известный фотограф Андрей Журавлёв.
Эти слова говорят всегда. Я не обижаюсь и не стесняюсь – мне даже смешно. Хорошо хоть имя Яра не называет никто – то ли боятся его, даже запертого в тюрьме, то ли предупреждает мой редактор из Men’s Health.
Есть ещё одна фраза, которая звучит почти всегда – наверное, её не зададут только на центральном ТВ, но туда меня никто и не зовёт.
- Скажи, Андрей, почему ты так любишь снимать мужскую натуру?
Вообще-то, я не то чтобы люблю. Девочек мне тоже нравится снимать. Я вообще люблю красоту. Но женские фотки получаются у меня какими-то стандартными – так считают все редакторы, и хотя их тоже берут, но платят не так хорошо.
Конечно, Григорьеву интересует вовсе не это. Собственно, саму-то её не интересует ничего. Но она, как и любой журналист, пытается загнать меня в угол, заставить краснеть и выдумывать эвфемизмы того, что прекрасно пониманием мы с ней, но что сможет пощекотать нервы зрителям, о тусовке только грезящим во сне.
“Ничего личного, это только бизнес”. Я понимаю это как никто хорошо. И обычно не обижаюсь на журналистов, которые просто стараются делать свою работу хорошо.
Но сейчас я смотрю на неё, и мне кажется, что ещё одно слово - и я ударю её в лицо.