Мафиози и его мальчик (СИ)
Андрей колебался. Целых полторы минуты. А потом понял, что есть вещи, против которых нельзя устоять – и распорядился начать установку.
Впрочем, в очередной телефонный разговор он предпринял ещё одну попытку объяснить Эдуарду бессмысленность его действий – и снова без всякого успеха. Казалось, Эдуард и сам наслаждается происходящим.
Подарки продолжали появляться – драгоценные безделушки, техника, живопись и один раз машина. Самое дорогое Андрей отправлял назад – а вот живопись, как правило, оставлял, считая, что возвращать подобные подарки не очень вежливо.
Стоило признать, что посягательства Эдуарда заметно отвлекали от мыслей о Яре.
Воспоминания о нём поселились глубоко внутри и высовывались оттуда, когда Андрей оставался один – но, усилиями Эдуарда, случалось такое нечасто. Как правило, он звонил и заводил разговоры – довольно бессмысленные, но от того не менее приятные: о том, что Андрею нравилось, и о том, чего тот хотел добиться в будущем. Иногда, впрочем, он приезжал, или сам Андрей соглашался встретиться где-то в людном месте. Позиция каждого при этом оставалась неизменна – Эдуард мягко, но довольно упорно давал Андрею понять, что рассчитывает рано или поздно получить ответ. Андрей прямо и открыто говорил, что ответа не будет. Эдуард продолжал считать его слова игрой.
Надоело Эдуарду резко, в один день.
Впрочем, может быть, напряжение копилось в нём уже давно – Андрей не знал. А может, такие методы борьбы с самого начала входили в его план.
Так или иначе, в середине ноября на стол перед Андреем лёг бумажный конверт без подписи.
Андрей осторожно вынул содержимое, и сердце его сжала боль настолько невыносимая, что слёзы подступили к глазам.
На первой из фотографий был он. И был Яр. Сзади, за спиной Андрея были горы, до середины припорошенные снегом. Яр наклонился к нему, и Андрей как наяву понял, что должно было произойти в следующий момент. Быстро пролистнул фото и закусил губу, чтобы болью перебить ту боль, что вспыхнула внутри. Здесь Яр уже наклонился и просто целовал его – самого Андрея не было видно почти, только светло-коричневый свитер не по размеру, который – Андрей помнил это как сейчас – пах Яром Толкуновым.
Сквозь пелену, накрывшую сознание, он едва различил звук телефонного звонка и не сразу взял трубку – не хотелось возвращаться в мир, где он был беспросветно и безнадёжно один.
- Да, - сказал он наконец, прижав к уху телефон.
- Посмотрел? – голос Эдуарда был непривычно жёстким.
Андрей замешкался. Смысла этого подарка он понять не мог – это было так не похоже на Эдуарда причинять ему боль.
- Да, - сказал он тихо.
- Не надо больше играть со мной, Андрей. Выражаясь твоими словами – ты прекрасно можешь торговать собой. Хотя я по-прежнему предпочитаю называть это «союз».
- Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Да, на фото я и… - имя произнести он так и не смог, к горлу снова подступил ком.
- Я хочу сказать, что эти фотографии очень легко передать в печать. В массовую печать, я имею в виду. Например, может заинтересоваться МК или Speed-Info. Впрочем, если нужно – и кого-то посолиднее найду.
- И… что?
- Думай, Андрей. До конца недели думай. Моё предложение ты знаешь давно.
И в первый раз с тех пор, как они познакомились, Эдуард повесил трубку первым.
========== Часть 51 ==========
Всю неделю Андрей ходил как в воду опущенный – фотографии камнем на шее тянули его вниз, на дно. Это было заметно по глазам, по линии плеч, согнувшихся дугой, по тому, как рассеянно он то и дело тянулся к телефону.
Первые три дня Рита наблюдала за происходящим молча – подобное состояние у Андрея бывало довольно часто, правда в последние месяцы пошло на спад. Рита уже решила было, что он освобождается понемногу от своей дурной зависимости, когда всё началось опять.
Рите было жалко Андрея до одури – мальчик хорошенький настолько, что в модели хоть сейчас. Но при этом совсем неизбалованный вниманием, чего можно было бы ожидать.
Когда она увидела Андрея в первый раз, то решила было, что это очередной папенькин сынок, которому родители на день рожденья подарили «музыкальный ящик», и который теперь будет выворачивать его наизнанку в угоду своим вкусам. Тогда ей было всё равно, потому что работа нужна была в любом случае – даже самая дурная.
Но чем больше она общалась с Андреем, тем яснее понимала, что была не права.
Нет, конечно, какая-то испорченность в нём была. Взять хотя бы золотые часы за двадцать штук, которые он ей вручил. Где взял, Рита не спрашивала – ясно, что не специально для неё купил. Но даже если так - часы стоили огромных денег, а он расставался с ними легко, как с лишней зажигалкой.
Да и не только в подарках это выражалось – в выражении лица, чуть брезгливом изгибе чувственных губ, которое бывает свойственно детям богатых родителей, привыкшим получать всё и сразу.
И в то же время многое в образ не укладывалось.
Первым, что не укладывалось, были глаза – голубые и чистые, но не такие, какие бывают у гламурных кукол, а какие-то пронзительные, будто каждую секунду Андрей терпел невыносимую боль. И тут же одинокие вечера, запои, внезапные «болезни», когда Андрей вроде и в самом деле болел – становился бледным, скулы заострялись, и на всё ему было наплевать – но боль эта явно не была проявлением телесного недуга.
Рита видела, что эти «болезни» не имели никакого отношения к капризам – которых, впрочем, тоже хватало, взять хотя бы внезапную покупку Surround Excellent, от которой клубу не было никакого толка, или даже сам внеплановый ремонт. В остальное время Андрей, в отличие от многих людей этого уровня, самодурством не отличался и управлял заведением вполне здраво, понимал, где выгода, а где творческий подход, когда нужно уступить публике, а когда можно поставить в программу что-то своё. С сотрудниками тоже всегда был спокоен – иногда настолько, что холодок пробирал. В такие минуты руки Андрея частенько ползли туда, где обычно хранят пистолет, и многие - те, кто был в клубе с самого начала, бледнели и спешили согласиться с условиями шефа. Это всё Риту не слишком удивляло – Андрей не слишком-то и скрывал, что с законом у него не всегда было хорошо. Но вот чем именно занимался раньше – никогда не говорил.
Рита могла бы придумать множество романтических легенд – о благородных киллерах и потерянных сыновьях крёстных отцов – но не хотела, потому что романтика вообще была не в её стиле.
В последние месяцы Андрей стал выглядеть и чувствовать себя лучше. Болезнь, терзавшая его, явно стала стихать, и Рита связывала это с его полным и окончательным уходом от Толкунова – с тем, что ему следовало сделать давным-давно.
Однако, теперь с ним снова происходило что-то, что заставляло его вернуться в прошлое. Андрей явно опять во что-то влип, и у Риты даже были мысли о том, что это может быть. Поэтому, выбрав удачный момент, когда Андрей стоял на крыше и курил – они всегда выходили покурить на крышу, потому что чердак всё равно не запирался, а вокруг дома сновало слишком много народа, чтобы можно было побыть наедине с собой – Рита подобралась к нему сзади и спросила напрямик:
- Тебя шантажируют?
Андрей вздрогнул всем телом, выдавая себя с головой.
- Ритка? Ты откуда взялась? И с чего такую чушь взяла?
- Всё по тебе видно, Журавлёв, - Рита вздохнула и пристроилась к парапету бёдрами. – Рассказывай давай, а то на тебя тошно смотреть.
Андрей поджал губы. Подошёл и встал рядом с ней, впившись пальцами в ржавые прутья ограды.
- Ты же не хочешь этого знать, Рит. Тебе не стоит этого знать.
- Андрей, - Рита протянула руку и попыталась коснуться его плеча, но тот отодвинулся прочь. – Кто-то должен узнать. Ты свихнёшься, если будешь всё держать в себе.
Андрей поджал губы. Он явно колебался. А потом его прорвало.
- Рит, - он вздохнул. – Сейчас ты, может быть, свалишь и не захочешь иметь со мной больше дел.