Мое падение (СИ)
Ее нет.
Без пяти десять. Разговариваю по телефону с одним из старых клиентов о защите его бизнеса против рейдерских захватов.
Ее нет.
Сам делаю себе кофе, борясь с недостатком ночного сна. Распечатываю договора, думая о том, что она уже не появится. А может это и к лучшему. Так на самом деле проще вычеркнуть ее из моей жизни. Но должна же она забрать свои документы. А может отправить ей их с курьером?
Одиннадцать-двадцать. Я в офисе остаюсь совершенно один. Все разошлись по заданиям. Полная тишина угнетает. Но я пытаюсь сосредоточиться на работе. Слышу стук каблуков. Отчетливый стук, который приближается к моему кабинету. Я точно знаю, что это – она. Нутром чувствую. Все-таки пришла. Для чего? Уволиться? В ожидании смотрю на дверь. А на самом деле не знаю, чего ожидать от этой женщины. Дверь медленно открывается. Это ОНА. В легком белом, летнем платье. Волосы собраны в высокий хвост. На глазах темные очки. Кожа бледная. Не выспалась? Женишок ночью спать не давал? Вот нахрен я сейчас об этом подумал?! Я же уже все решил для себя.
В ее руках черная папка. Откидываюсь в кресле, с интересом наблюдаю, как она приближается ко мне.
- Доброе утро, Данил Александрович, – официально произносит она. Молчу. Просто киваю в ответ. Ксения подает мне черную папку.
- Ты опоздала, – так же официально говорю ей я, забирая у нее папку.
- Сегодня двадцать второе число. Я была в банке, – так же холодно, без эмоций отвечает она. Двадцать второе. А я забыл, впервые за четыре года забыл. Открываю папку, в нее вложена свежая распечатка о переводе. Хорошо хоть это она сделала вовремя и правильно.
- На часах полдвенадцатого. Ты все равно опоздала. Ты провела два с половиной часа в банке напротив нас? – Ксения открывает свою сумку, достает оттуда, конверт и какой-то лист бумаги. Кладет все передо мной на стол.
- Что это? – указываю на конверт. Ксения поджимает губы, молчит. Открываю конверт, там деньги. Смотрю на нее вопросительно, приподнимая брови.
-Это деньги, которые вы вчера перевели на мою карту. А это, – она указывает на листок бумаги. – Мое заявление на увольнение.
- Вот как, – хмыкаю я. – Деньги Ваши, Ксения Владимировна. Вы их честно заработали. А на счет увольнения. Вы должны отработать две положенных недели, пока я не найду Вам замену, – сам не понимаю, что я несу? Какие две недели? Вот же он, шанс никогда ее больше не видеть. Но думаю я одно, а выдаю совсем другое.
- Нет, – как-то хрипло заявляет она, сглатывает, бледнеет еще больше.
- Что, нет?
- Все нет. Ваша плата мне не нужна! Считайте, что я отработала бесплатно! И две недели я ждать не буду! – категорично заявляет она.
- Если Вы откажетесь отрабатывать две недели, то я подпишу приказ о Вашем увольнении только через две недели. И уволю Вас по статье восемьдесят один «увольнения за прогул». Так что идите и займите свое рабочее место. И деньги, которые Вы мне принесли, я тоже не возьму. Заберите их, они Ваши, – да, я ставлю ей условия. Но мне действительно надо найти замену. Ксения сжимает руки в кулаки, злится, открывает рот, чтобы мне возразить. Но быстро его закрывает ладонью, разворачивается, выбегает из кабинета. Ничего не понимаю. А это еще что значит? Встаю с места, иду за ней. Выхожу в приемную, вижу открытые двери туалета. Медленно прохожу туда. Ей плохо, ее рвет. И что это значит? Она больна? Похмелье? Жду ее возле кабинки. Ее рвет довольно долго, выворачивая наизнанку. Это совсем мне не нравится. Через какое-то время она, наконец, выходит. Еще бледнее, чем была, глаза воспаленные, тушь размазана. Ее даже немного лихорадит. Твою мать! Да что с ней такое!
- Выйди отсюда, – сдавлено, но недовольно говорит она. Подходит к раковине, умывается.
- Что с тобой?
- Ничего! Что, не видишь, мне плохо! Выйди отсюда и иди, подпиши мое заявление, – командует она. Хочу ей возразить, но она опять сжимает рот, убегая в кабинку туалета. И все повторяется заново. Мне бы на самом деле выйти. Дать ей прийти в себя. Но мои ноги прирастают к полу. Не могу уйти, когда ей плохо. Через некоторое время она опять выходит, не обращает на меня никакого внимания, снова умывается холодной водой. Подхожу к ней вплотную. Разворачиваю к себе лицом. Смотрю в ее воспаленные больные глаза. Трогаю лоб, щеки. Да она вся горит. У нее высокая температура!
Ксения
Чертовы суши! На заказ. Вчера с Маришкой мы решили устроить мини-девичник на двоих. Заказали суши. Пили вино, проклиная весь мужской род. Вначале я была разбита, потом зла. Очень зла. Но я – сильная девочка. Еще ни одному мудаку не удалось меня сломить, загоняя в депрессию и самокопание. К концу нашего девичника у меня уже был план на дальнейшую счастливую жизнь. Я решила уволиться и стать привычно безработной.
Утро меня встретило головной болью, меня чуть-чуть подташнивало. Я решила, что это все из-за вина. Приняла аспирин. Голова прошла. Но тело ломило от слабости, и тошнота не проходила. Ровно в девять мне позвонила бывшая секретарша Дана, напоминая о том, что сегодня двадцать второе число и пришло время платежа. Я мило поблагодарила Тамару за напоминание и умчалась в туалет, опустошать содержимое желудка. Маришка чувствовала себя не лучше. Но она поделилась со мной чудо-таблеткой, через полчаса меня прекратило тошнить. А еще через полчаса, я чувствовала себя довольно сносно. Я решила не откладывать свой план по уволенною, но перед этим все же посетила банк, совершая это чертов важный перевод, который Данил Александрович никак не мог сделать сам. Как только я вошла в его кабинет и увидела его как всегда ничего не выражающее лицо, мои симптомы тут же вернулись. Но меня утешала мысль, что меня тошнит от него. Этот гад никак не хотел подписывать мое заявление, настаивая на двухнедельной отработке. Я что-то отвечала ему, спорила, чувствуя, что с каждой минутой мое состояние ухудшается. В какой-то момент я хотела послать его так же, как вчера, но не смогла этого сделать, меня опять начало выворачивать.
А сейчас Дан выводит меня за руку из туалета. Сажает на диван и в приказном тоне просит сидеть здесь, скрываясь на кухне. Но мне все равно. Меня знобит, лихорадит. Все тело ломит, тошнота опять подступает к горлу. Даже если я сильно захочу, я не смогу подняться с этого места. Откидываю голову на спинку дивана, закрываю глаза. Слышу, как Дан подходит ко мне.
- Дюймовочка? – тихо, нежно зовет меня. Открываю глаза, поднимаю голову лишь для того, чтобы убедиться, что это действительно он. С чего это вдруг он перешел на нежный тон? Дан присаживается возле меня на корточки, заглядывает в глаза. В руках у него стакан с какой-то мутно-белой жидкостью. – Выпей это, – протягивает мне стакан.
- Что это?
- Этот раствор поможет тебе избавиться от тошноты. Выпей, пожалуйста, – ого, даже, пожалуйста! Видимо, я действительно очень плохо выгляжу. Если бы я не чувствовала себя настолько плохо, я бы, наверное, выплеснула эту жидкость ему в лицо. Но в данный момент я готова выпить все что угодно, лишь бы меня не тошнило и не выворачивало наизнанку. Забираю из его рук стакан, выпиваю довольно приятную на вкус субстанцию.
- Что с тобой? От чего тебе так плохо? – и я почти верю в его беспокойство обо мне.
- Суши с доставкой, – говорю я, обессилено откидывая голову назад на спинку.
- Ясно, – хмыкает Дан. Поднимается, садится рядом со мной на диван.
- Алло, пап, – слышу его голос рядом со мной. Поднимаю голову, смотрю на разговаривающего Дана по телефону.
- Александру привет, – тихо передаю ему я. Дан слегка улыбается.
- Пап, Ксения отравилась суши, ее постоянно рвет, и у нее температура, она вся бледная, – у меня температура? Он-то откуда знает. Хотя, я, наверное, горячая. – У тебя что-нибудь болит? – обращается он уже ко мне.
- Нет, только тошнит и знобит.
- Как давно это началось?
- Утром, – Дан выгибает бровь как бы спрашивая, какого хрена ты пришла сюда, когда тебе так плохо. Передает все, что я сказала отцу. Долго его слушает.