Песни

  
Очень растревожила…
 
 
 
Очень растревожила
 
Нас тоска дорожная,
 
Хоть и осторожненько,
 
Но до невозможного.
 
 
 
      Мы идем по улице,
 
      Как идут по осыпи,
 
      Хоть и не волнуемся
 
      И не спим без просыпа.
 
 
 
Мы не стали старыми,
 
Стали осторожнее,
 
Даже на прохожих мы
 
Смотрим настороженно.
 
 
 
      На себя мы нацепили
 
      Черные костюмы,
 
      Ничего мы не забыли.
 
      Думы — мои думы.
 
 
 
Пусть спокойно в этом мире —
 
Мы не успокоимся.
 
Мир от полюса в квартире
 
До другого полюса.
 
 
 
      Мы дорогой открываем
 
      И глядим восторженно.
 
      Очень растревожила
 
      Нас тоска дорожная.
 
 
  
Палатка в облаках
 
 
 
Не помнил я, куда летел,
 
Не видел рядом спящих тел.
 
С пробитой вестью головой,
 
И безразлично, что живой,
 
И безразлично, что живой.
 
 
 
А подо мной белым-бела
 
Равнина облаков плыла,
 
И вижу сквозь нечеткость век:
 
По ней плетется человек,
 
По ней плетется человек.
 
 
 
И стало мне пустынно вдруг:
 
Ведь это мой погибший друг,
 
И холодочек по спине:
 
Вот он махнул рукою мне,
 
Вот он махнул рукою мне.
 
 
 
Нет, это сон всему виной,
 
И вновь все пусто подо мной,
 
И боль укутал мысли шелк:
 
Куда он шел, куда он шел,
 
К кому он шел, к кому он шел?
 
 
 
И где б ни сел мой самолет,
 
Меня в пустыне этой ждет
 
Мой друг, и ждет меня, пока
 
Моя палатка в облаках,
 
Моя палатка в облаках.
 
 
 Июль 1980 
 
  
Памирский блюз
 
 
 
Мертвенным светом луна заливает
 
Снежные склоны гор,
 
Лампа в палатке мигает, и тает
 
Тихий мужской разговор.
 
 
 
Кто-то читает, кто-то мечтает,
 
Я напеваю блюз.
 
И, по-кошачьи неслышно шагая,
 
К нам подбирается грусть.
 
 
 
Древние горы слушают ветер,
 
Он же стучится к нам.
 
В мире одни мы, и сигаретным
 
Дымом палатка полна.
 
 
 
В памяти лица знакомых всплывают,
 
Залов концертных огни.
 
Я потихоньку блюз напеваю
 
Про уходящие дни.
 
 
 
В этом подлунном и призрачном мире
 
Счастлив чуть-чуть, признаюсь,
 
И на далеком пустынном Памире
 
Я напеваю блюз.
 
 
 1967 
 
  
Памяти Ю. Визбора
  
 
 
Он ушел мимоходом, заглядевшись на небо,
 
Мимо елей и сосен, мимо белых берез.
 
С нами жизнью делясь, как добром или хлебом,
 
Ни рассказа, ни песни с собой не унес.
 
 
 
И печально склонили свои головы горы.
 
Дождь осенний упал вместо звезд на дома.
 
И затихли друзей у костров разговоры,
 
И озер зеркала занавесил туман.
 
 
 
Горнолыжник оставил следы поворотов:
 
Поворотов судьбы, поворотов любви.
 
Снежным Млечным путем проскочив сквозь ворота,
 
В бесконечность умчался, зови — не зови.
 
 
 
Я смотрю сквозь тебя, вижу синие реки,
 
Сквозь тебя, сквозь глаза — на пространство Земли,
 
Где кричат поезда, расставаясь навеки,
 
Где гудят корабли и летят журавли.
 
 
 1984 — сентябрь 1994, 
 
 (первое исполнение в Московском Дворце съездов). 
 
  
Париж
 
 
 
Ты что, мой друг, свистишь?
 
Мешает жить Париж?
 
Ты посмотри, вокруг тебя тайга.
 
Подбрось-ка дров в огонь,
 
Послушай, дорогой,
 
Он — там, а ты — у чёрта на рогах.
 
 
 
      Здесь, как на пляс Пигаль,
 
      Весельем надо лгать —
 
      Тоскою никого не убедишь…
 
      Монмартр у костра,
 
      Сегодня — как вчера,
 
      И перестань, не надо про Париж.
 
 
 
Немного подожди,
 
Потянутся дожди,
 
Отсюда никуда не улетишь.
 
Бистро здесь нет пока,
 
Чай — вместо коньяка…
 
И перестань, не надо про Париж.
 
 
 
      Закрыла горы мгла,
 
      Подумай о делах,
 
      И перестань, не надо про Париж,
 
      Ну перестань, не надо про Париж.
 
 
 Август 1964 
 
  
Пародия на А. Городницкого
 
 
 
Когда на сердце тяжесть и плохо в животе,
 
Спешите к Эрмитажу, пусть даже в темноте,
 
Где без питья и хлеба — тюремного пайка,
 
Атланты держат небо на каменных руках.
 
 
 
Держать его махину — не мёд и не шашлык,
 
Особенно кто хилый и с детства не привык.
 
А рядом бабы ходят, с друзьями водку пьют…
 
А им колени сводит — им смены не дают.
 
 
 
Стоят они, ребята — точёные тела,
 
Поставлены когда-то в чём мама родила.
 
И вдруг, на эти штуки ужастно разозлясь,
 
Они отпустят руки, и небо с неба — хрясь!
 
 
 
И даже над Канадой не будет синевы.
 
«Не надо, ох, не надо!» — так закричите Вы.
 
Надежда сохранится до той поры пока
 
Подержит Городницкий на собственных руках.