Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

2
Не слышно зловещего грома.
Ненастье прошло – пролетело.
Лицо постаревшего гнома
В слезах заревых огневело.
Сказал он: «Довольно, довольно…»
В лучах борода серебрилась.
Сказал – засмеялся невольно.
Улыбкой лицо просветилось.
И вот вдоль заросшей дороги
Неслась песнь старинного гнома.
«Несите меня, мои ноги
Домой: заждались меня дома!»
Так пел он, смеясь сам с собою.
Лист вспыхнул сияньем червонца…
…Блеснуло вечерней каймою
Зеркальное золото солнца.
1902 ноябрь [280].
Утешение
Я знаю – ты загнан людьми.
В глазах не сияет беспечность.
Глаза к небесам подними:
С тобой бирюзовая Вечность.
С тобой, над тобою она:
Ласкает, целует беззвучно.
Омыта лазурью весна.
Над ухом звенит однозвучно.
С тобой, над тобою она:
Ласкает, целует беззвучно…
Хоть те же всё люди кругом,
Хоть так же и ты меж людьми сер, –
О, смейся и плачь: в голубом
Рассыпаны тучки, как бисер.
Закат догорел полосой.
Огонь там для сердца не нужен:
Там матовой, узкой каймой
Протянута нитка жемчужин…
…Там матовой, узкой каймой
Протянута нитка жемчужин.
1902 ноябрь [281].
Ясновидение
Милая, – знаешь ли – вновь
Я тебя видел во сне?
В сердце проснулась любовь.
Ты улыбалася мне…
…
Где-то в далеких лугах
Ветер вздохнул обо мне.
Степь почивала в слезах…
Ты замечталась во сне…
…
Ты улыбалась, любя,
Помня о нашей весне…
И вспоминая тебя,
Был я весь день как во сне…
1902 май [282].
РГБ. Ф. 167. Карт. 1. Ед. хр. 2. Помета красным карандашом: «II».
Ответ на п. 7.
 
В архиве Белого сохранился черновик начальной части этого письма. Приводим его текст (РГБ. Ф. 25. Карт. 30. Ед. хр. 10):
 
Многоуважаемый и горячо любимый Эмилий Карлович,
 
Сию минуту получил Ваше письмо. Оно меня несказанно обрадовало. Я уж хотел Вам писать, осведомившись о Вашем адресе у Алексея Сергеевича. Еще раз спасибо Вам. Немедленно отвечаю. Очень благодарен за «Приднепровский Край». На днях постараюсь написать статью по поводу книжки Файгингера о Ницше с чисто внешней стороны, т. е. с точки зрения законности его появления после Шопенгауэра (Ницше в связи с современным неоидеализмом). Быть может, это будет чуть-чуть деловито, даже суховато, но… надо ведь пристреляться к фельетону. Что касается до Мережковского, то, несмотря на мое письмо, в котором я спрашивал у Дмитрия Сергеевича о характере изменений в его книге и кое о чем другом, – они прелегкомысленно ответили мне совсем о другом. Поэтому я сам сверил текст книги с текстом из журнала и нашел, что изменений очень мало – почти нет: в иных местах лишь несущественные перестановки; я посоветовал бы Вам не покупать книги: не стоит… Как только выйдет «Новый Путь» – я Вам вышлю его, а он выйдет, вероятно, в конце ноября, в начале декабря. Обещает быть интересным: со статьями Розанова «Жизнь и религия», Перцова «О новых путях», Мережковского «Судьба Гоголя» и т. д. и главное с отчетами религиозно-философского общества. «О Лествице» не могу: надо бранить, а бранить неловко… Недавно посетил Николая Карловича: много наслаждался игрою, он был настолько любезен, что играл для нас с Алексеем Сергеевичем. Я совершенно влюблен в его музыку, так что даже хвалить… совестно (что тут хвалить?)… 1-ая пьеса 2-го альбома произвела на меня неизгладимое впечатление, едва ли не такое же, как и соната. Высший покой, высшая тишина, где уже ничего нет, кроме… водопадов Вечности (пропел петух – пахнуло старинным) и чаяния… слишком чаяния смягчены, не назойливы… Бывают минуты (а со мной теперь происходит нечто подобное) <На этом текст обрывается.>
  
 
9. Белый – Метнеру
 
23 ноября 1902 г. Москва
Москва. 1902 года ноября 23.
Многоуважаемый Эмилий Карлович,
пишу Вам на этот раз сухо, деловито. Статью о Ницше я написал, но переписывать нет времени [283]. Один хороший знакомый сказал, что слишком сериозно, «в» умно. Есть у меня старая статья: «Интеллигенция и Церковь». Ее хочу я послать: мне важно к Рождеству, чтобы было напечатано. Статья внешняя, не «оттуда», но и не сухая. Быть может, годится. Но я не решаюсь послать ее сам: а вдруг это совсем не то… Посылаю ее Вам: Вы решите. Если она годится, я очень прошу Вас, – пошлите… Если же нет, зашвырните: не присылайте обратно, не нужна она мне [284].
Далее: псевдоним А. Белый не годится. Пусть будет Старый… Или все равно… Во-вторых (и это между нами, конечно) я собираюсь до Рождества послать еще статью… хлеба ради. Мне ужасно важно, чтобы в случае напечатания мне заплатили (все равно сколько). Поэтому сообщаю свой адрес: Москва. Арбат, д<ом> Богдановой. Кв. № 11. Борису Николаевичу Бугаеву. В-третьих (это тоже между нами): Самый удобный адрес мой следующий: Импер<аторский> Моск<овский> Университет в химическую лабораторию, швейцару лаборатории с передачей Б. Н. Б.
Простите за сухость тона. Скоро напишу Вам. Жду письма.
Остаюсь глубокопреданный Борис Бугаев.
P. S. Мое уважение Анне Михайловне [285].
 
РГБ. Ф. 167. Карт. 1. Ед. хр. 3. Помета красным карандашом: «III».
 
10. Белый – Метнеру
 
30 ноября 1902 г. Москва
Москва. 1902 года. Ноября 30.
Многоуважаемый и близкий мне Эмилий Карлович,
Пользуюсь свободным временем, чтобы побеседовать с Вами. Мне приятно Вам писать о том, на что я лишь косвенно намекал Вам – подавал знак (не знаю, поняли <ли> Вы его). Буду говорить, как будто я вижу Вас лицом к лицу; как будто нет пространства. Мой внутренний путь каким-то странным образом слагается в сторону теософии; определю ближе теософию эту, не как теософию вообще, а как теософию волюнтаризма, отличную и от теософии в сторону теургии, и от теургии в сторону теософии. Это как бы равнодействующая между теософией и теургией – все тот же узел между символическим и «воплощенным», перемещающийся в сторону символического с объективацией этого «воплощенного» (теургического) на степень идеи. Ясно ли?..