Тобол. Много званых
– Третьего дня.
– Докуда добрались?
– Почитай, до Ирюма. Ни шиша не нашли.
– А на Царёво Городище не поедете?
– Князь сказал, что хватит мотаться. Беглецы-то архиерейские.
Семён Ульянович покивал и повёл Ефимью Митрофановну в церковь.
Штык-юнкер Юхан Густав Ренат посторонился, пропуская Ремезовых, и поклонился. Возле церкви он ожидал Дитмера: Дитмер должен забрать свою долю с доходов корчмы. Он сам назначил Ренату место и время. Пёс Юсси вертелся вокруг Рената, неуверенно лаял на толпу, мотал хвостом, заигрывая, но не убегал к другим собакам. Как и хозяин, он отвык от общества.
Петька Ремезов присел и дружески потряс пса за грудь.
– Хор-рошая зверюга! – с восхищением сказал он.
Семён Ульянович грозно зыркнул на сына с крыльца церкви. Петька, вздыхая, поднялся и потащился за родителями.
Ренат угрюмо смотрел на ярмарку. Душу его давно угнетало уныние. Да, сейчас у него появились деньги. Он уже отлично выучил язык и понимает, что говорят русские. Он освоился в здешних порядках и знает, как устроена жизнь в Тобольске. Но он один. Почти всё время он живёт в лесу, в корчме, и рядом с ним только верный Юсси. Секретарь Дитмер, такой воспитанный юноша, не повышая голоса, настойчиво увеличивает ему плату, напоминая про убийство служилого Матюхина, а заработок Ренату приходится добывать в корчме. И никто ему не поможет – ни ольдерман фон Врех, ни губернатор Гагарин. И Бригитту он видит мучительно мало. Как так получилось?.. Да это и неважно. Здесь всё чужое, даже то, что уже знакомо. Здесь он лишён всего: свободы, друзей, любимого дела, любимой женщины, родины. У него есть только лесная изба, в которой на земляном полу не просыхают лужи, есть тайга, немая, как смерть, и есть мокрые, скользкие, липкие деньги отребья.
– Здравствуй, Хансли, – сказала Бригитта.
Она подошла от кабака и держалась отстранённо: тут повсюду приятели мужа, они увидят и расскажут Цимсу. Она наклонилась и потрепала пса:
– Здравствуй, милый Юсси.
Ренат протянул приготовленный узелок с монетами. Бригитта молча сунула узелок за отворот тулупчика. Это на пропой Цимсу, чтобы не бил её.
– Я знаю, где уединиться, – сказала она. – Когда ты пойдёшь со мной?
Она смотрела ясно и спокойно, но в её спокойствии Ренат чувствовал непреклонность страсти, которая давно осознана и принята безоговорочно: я хочу тебя, ты – мой мужчина, я всё превозмогу и заполучу тебя любой ценой.
– Только отдам долг Дитмеру, – ответил Ренат.
Бригитта просто стояла и ждала, спрятав руки за спиной.
Ренат не заметил, что неугомонный Юсси куда-то подевался, пока случайный прохожий не бросил ему недовольно:
– Эй, швед, следи за псом – в церковь убежал.
– Пойду поймаю его, – сказал Ренат Бригитте.
Богослужение уже началось. В церкви было сумрачно, многолюдно и душно; пахло воском и мокрыми овчинами. Перед образами горели свечи. Священник в причудливом облачении что-то пел. Стоящие люди – русские в храме всегда молились стоя – крестились и кланялись. Здесь были полковник Бухгольц и майор Шторбен, полковник Новицкий и былые служилые – Емельян и Васька Чередов. По сравнению с понятными и удобными молитвенными собраниями в Швеции русские обряды казались Ренату варварским наследием тех деспотов, с которыми и боролись библейские пророки: слишком всё было пышно, головоломно-сложно и требовательно.
Пригибаясь, Ренат искал Юсси, который шнырял где-то под ногами.
– Юсси, ко мне! – шёпотом позвал он.
А Васька Чередов был крепко пьян. После того как Бухгольц и Гагарин распустили служилых, он жил из запоя в запой. Он считал, что его оскорбили и предали. Коварные шведы захватили Драгунское подворье и командуют дураками-рекрутами; чужак Бухгольц – лазутчик шведского короля, у него и фамилия-то иностранная; казнокрада Гагарина шведы купили. Только один он, полковник Васька Чередов, сохранил в себе непримиримость к врагам.
В колено полковника ткнулся пёс. Чередов знал этого кобеля, знал и шведа, который с ним таскался, – швед был корчёмщик, привозил пойло в кабак, и ему доставались последние гроши пропойц. А теперь, значит, швед изгаляется – запустил свою псину в божий храм! Чередов не задумался ни на миг. Освобождая себе место в толпе, он крутанулся всем телом, на ходу вытягивая саблю из ножен, взмахнул клинком и с лёту рассёк Юсси пополам.
Какая-то девка оглянулась и дико завизжала. Поп сбился с пения. Люди оборачивались и охали от изумления. Ренат замер, не веря своим глазам: его Юсси, его единственный друг, его пёс… Ренат молча прыгнул на Чередова и сшиб его с ног – уронил спиной прямо в кровь Юсси; он сжал кулак и врезал прямо в пьяную усатую рожу Чередова, а потом ещё раз, ещё и ещё. Толпа шарахнулась в стороны, закричала вразнобой. Огни свечей заметались.
Бригитта, ожидающая Рената у крыльца, услышала в церкви какой-то шум и вопли, а потом дверь храма вдруг с грохотом распахнулась, и наружу спиной вперёд вылетел Ренат – его вышвырнул Новицкий. Руки у Новицкого тряслись от негодования, а серьга блистала. Ренат съехал по ступенькам, но тотчас вскочил на ноги. А из двери храма разъярённый Бухгольц уже волок Ваську Чередова. Васька хрипел, топырил руки, а морда у него была залита кровью. Ударом в затылок Бухгольц спустил Чередова с крыльца. Васька кубарем скатился в снег, но не успел подняться – Ренат метнулся к нему и пнул в грудь. Чередова откинуло. Из храма повалил разгневанный народ.
– Ах ты, рыло скоблёное! – заорал Емельян, налетая на Рената, и Ренат без колебаний отшиб его кулаком в челюсть, а затем снова пнул Чередова.
– Братцы, бей шведов! – плюясь кровью, захрипел Васька.
Новицкий с крыльца коршуном упал на плечи Рената и облапил его, пытаясь удержать обезумевшего шведа, но тот уже не хотел останавливаться. Рената прорвало: ярость от бессовестных лишений, которые искалечили его судьбу, требовала бунта, схватки. Ренат в бешенстве перебросил Новицкого через себя и, оглушая, ударил коленом в ухо. Пускай все русские ринутся на него, они все – враги, пускай они его убьют, больше нет сил терпеть!
А русские уже бежали на призыв Чередова; они стряхивали рукавицы, хватали палки и дрекольё. Ренат сцепился сразу с двумя мужиками, и все трое упали в снег, а какой-то парень, не разбирая, принялся колотить по ним обломком доски. Бригитта прыгнула к этому парню, вцепилась в доску, и подскочивший рябой мужичонка в драном тулупе саданул её прямо в лицо.
– С-сука шведская! – выдохнул он.
Драка закрутилась быстро, как вихрь, взревела матом и криками боли, растопорщилась истошным бабьим визгом. Из кабаков ломились пьянчуги, из ярмарочной толпы неслись охочие до потехи бездельники и падкие на исступление буяны. Но те, кто попадал в эту свирепую кутерьму, уже не понимали, из-за чего всё началось, кто виноват, кого надо сокрушить; спьяну били друг друга, отвечая ударом на удар, сворачивали скулы, топтали упавших. Не отличая шведских мундиров от солдатских камзолов, мужики расшибали морды всем подряд. Рекрута с барабаном хватили оглоблей, и он сунулся лицом в снег, жёлтый от собачьих отметин, а барабан покатился, как колесо. Никто не знал, откуда, из какой преисподней вдруг выскочило это мгновенное сатанинское озверение народа, когда сапожники вооружались шильями, мельники стискивали песты, торговцы размахивали гирями на верёвках или обматывали кулаки ремнями. Для всех словно из пустоты вдруг возник заклятый лютый враг, которого надо не посрамить, а уничтожить: вырвать ему потроха, расквасить его всмятку, истолочь в кровавую кашу.
Бухгольц стоял на крыльце, сердито глядя на разгорающуюся драку, а потом вытащил пистолет и пальнул в воздух.
– Прекратить баталию! – рявкнул он, но его никто не слышал.
Выстрел только привлёк внимание к мордобою.
– Шведы наших бьют! – ветром разметалось во все края площади.
Семён Ульянович тоже выбежал на крыльцо храма и сразу пятернёй толкнул в грудь Петьку, загоняя обратно в церковь. Но Петька с горящими глазами поднырнул под локоть Семёна Ульяновича и решительно сиганул с крыльца через перила. Он сразу пихнул обеими руками и повалил какого-то мясника, который уже замахнулся на кого-то длинным ножом-свиноколом.