Останови моё безумие (СИ)
− Ни о чём. Просто наблюдаю за падающими снежинками, − она говорит непривычно тихо, голос без тревоги, но ослабший, я чувствую, как она умалчивает о своих мыслях, вносящих в её душу печаль.
− Не хочешь мне говорить? − догадываюсь, она с готовностью мотает головой, и я просто целую её в макушку. − Ладно, − соглашаюсь, с надеждой, что она обо всём расскажет мне позже. − Идём? − Оборачивается, не выходя из кольца моих рук, и смотрит в мои глаза, медленно обводя контур губ, щекотно прочерчивает пальцем прямую линию, разделяя лицо на две половинки, грустно улыбается и выдыхает:
− Пошли.
Я иду за ней чуть позади, не отпуская её руки, несмотря на её слабую попытку появиться в толпе гостей по отдельности. Она коротко бросает взгляд на наши сплетённые руки и успокаивается: я не заговариваю с ней о странных напевах, невольным слушателем которых я стал.
Лизка мечтала, что её свадебное торжество обязательно будет проходить зимой: чтобы белоснежное платье волочилось за ней ослепительным шлейфом по ослепляющему мягкому ковру снега, чтобы вкусные снежинки опадали на её меховую накидку прозрачным пухом и ещё много всего напридумывала и расписала. Толя лишь благосклонно кивал на все пожелания своей невесты, клятвенно обязуясь всё исполнить именно так, как задумано капризной девушкой. Я честно завидовал нескончаемой выдержке и терпению Анатолия, и нисколько не сомневался в его профессиональных способностях организатора свадебных торжеств, особенно после назначения даты свадьбы согласно метеорологическим сводкам, неоднократно перепроверенным самим женихом.
Мира совсем не походила на свою сестру, хотя и на меня она не походила совершенно. Её характер, лишённый, абсолютно, намёка на эгоизм, кроткий и мягкий растапливал давно заледеневшие уголки моего сердца. Временами чрезмерно импульсивная и легкообидчивая, а порой безнадёжно открытая и бесхитростная она всё больше подкупала моё восхищение к себе, и нескончаемый восторг её обладанием. Несмотря на мои речи, казавшиеся мне самому напыщенными и пафосными, она смотрела на меня всё тем же взглядом неистощимого обожания, с налётом скрытой снисходительности − так смотрят на любимого своего ребёнка, прощая ему даже самые изощрённые проказы.
Молодая особа двадцати одного года, она воплощает в себе страсть куртизанки и ангельскую кротость. Я угадываю в ней любовь к никчёмному мне по одному лишь малозначимому касанию к плечу в кругу семьи, при свидетелях, и мне кажется это слишком большой наградой за мой грех. Но потом, наедине, в нашей тихой квартире едва успевая захлопнуть неподдающуюся дверь, я набрасываюсь на неё с диким голодом, ловя её стоны и счастливую, расплывающуюся в космосе моих мыслей улыбку, и не могу насытиться её полным со мной слиянием.
День за днём мы вместе, теперь когда Мира не зависит от меня материально, заработав себе имя и авторитет среди творческой коллегии, мой страх потерять её подступает к самому горлу, а я начинаю ощущать себя никчёмным и не цельным. И Мира, словно чувствует кожей все мои бесплотные тревоги и смотрит с укором и повторяет ласку для нерадивого ребёнка ежеминутно в нашем уединении. Но посещение всяческих презентаций и открытий новых выставок, она избегает не ради моего спокойствия, не из-за приписанного ей высокомерия, а потому что чувствует себя неуютно среди людей. И я превращаюсь в ещё большего эгоиста на почве единоличного обладания её сердцем, телом и душой.
И в такие редкие моменты её погружений в себя меня одолевает колкое чувство несостоятельности в виде плечевой опоры для неё: она настолько же замкнута в себе, что и год назад, когда я впервые встретил её в столичном аэропорту. Она пустила меня в себя, сотворила из нас слепок одной души − цельной, единой, но не вселила в меня надежду на наше завтра, не поверила и в моё.
Хлопья белого снега бесконечно неощутимых и холодных заканчивали свой короткий путь с небес на неблагодарную землю: тая и уничтожаясь. Но на лице Лизы играло счастье яркими красками в весёлой улыбке и искрящихся глазах. В той же мере глаза Миры, пытающейся слиться со смеющейся толпой гостей у свадебного кортежа, оставались так же грустны, что и при тихом пении моей девочки.
Не нужно обвинять её в зависти к сестре, особенно я не имел на это никакого права: я тоже завидовал Лизе, завидовал Анатолию. Когда нечаянно шумное шампанское перелилось за край бокала и вызвало ещё большее веселье и ещё один поцелуй в губы счастливых молодожёнов. Когда Анатолий подхватил скатывающуюся с плеча меховую шубку Лизы и она одарила (теперь уже мужа) благодарной, снисходительной и… влюблённой улыбкой и раздались всеобщие одобрительные возгласы и очередной поцелуй под бесконечный счёт «Горько».
Горько было по-настоящему, Мира всё своё сознательное существование оторванная от жизни не заслуживала такой презренной любви, не заслуживала вечной тайны своих чувств, не заслуживала осуждения после целой жизни жалости. А я обрекал её именно на такую жизнь, минутами в сознание пробивалась трезвая мысль: «уехать вместе с ней», но нелюдимость Миры и слишком сильная привязанность к семье, нашей общей семье… Я, не задумываясь, перестал бы быть братом, сыном и пасынком в обмен на тихое незапятнанное счастье за океаном, в глуши, да где угодно, но с Мирой. Я эгоист и сволочь, не важно кто я… Но я не имею права лишать семьи свою любимую…сестрёнку. Она не хочет не быть дочерью и сестрой.
Но и отказаться от неё я уже не в силах, не в силах отпустить…
Слишком через долгое время, уже в ресторане, обогретом и светлом без наступившей погодной пасмурности и серости от своевольного смешения суровых дождевых капель со смешными снежинками, на моё плечо легла тяжёлая рука отца, вначале вздрогнув, я обернулся. Стул подле меня пустовал: напившийся от радости гость покинул своё законное место с первыми звуками заигравших музыкальных инструментов.
− Не танцуешь? − с широкой улыбкой на губах, отец присел рядом без явного намерения задерживаться на этом месте. − Покурим? − предложил, ему очень хорошо удавалось разговаривать при такой атмосфере, успешно заглушая громкую танцевальную музыку. Я удивлённо приподнял брови, допивая разбавленный с кофе коньяк (словно чужой на свадьбе сестры).
− Разве что составлю тебе компанию, − прокричал я. Отец удовлетворённо снова похлопал меня по плечу, и мы направились на более тихий и полный свежего воздуха балкон.
− Смотри-ка, как быстро летит время, − затягиваясь сигаретой, по привычке прищуривая один глаз, уже спокойно без аккомпанемента в виде застольных песен заговорил отец.
Я стоял, опираясь на стальные прутья перил спиной, глядя себе под ноги, на слегка запорошенную снегом, точно инеем бетонную плиту балкона.
− Моя Лизка, − со всей надлежащей гордостью за дочь при таком моменте, продолжил папа, − кто бы мог подумать, что эта шумная девчушка, путающаяся под ногами всё своё детство, вырастет в такую красавицу и вздумает выскочить замуж раньше своего брата.
При первых словах отца, рот растянулся в улыбке неосознанно как-то, просто с одобрением, понимая извечный порядок родительских мыслей и желаний относительно нашего детского возраста, но прикрытый намёк на отсутствие у меня планов женитьбы не от пронизывающего открытый балкон ветра послал дрожь по моей спине.
− Вот и внуков принесёт старику раньше, − он снова сделал затяжку, выпуская в морозный воздух дыма, и так окрашивающегося парным дыханием. − Нас с матерью порадует.
Он слышал моё молчание, и не требовал ответа, действительно просто разговаривая со своим сыном, просто во время маленького перекура, перед тем как вновь окунуться в атмосферу торжества свадьбы своей дочери и ведь совсем не пытался напомнить мне: кто я есть.
− Вернёмся? − коротко бросил я, нарушая затянувшуюся между нами тишину, отец выбросил догоревший окурок, не знаю тот самый ли, или уже от другой сигареты, но он быстро кивнул и мы покинули холодный, не отрезвивший меня балкон.
Теперь в ресторане лилась иная музыка, по праву достойная называться ею, были включены дополнительные цветные прожекторы и зал светился разноцветной иллюминацией. В центре в расступившейся перед хозяевами вечера толпе, прижимаясь друг к другу в медленном вальсе кружились молодые: Лиза опустила голову на плечо Анатолия и её лицо при тусклом попадании ленивого света, казалось, умиротворённым и счастливым, она улыбалась и прикрывала глаза, а губы шептали нечто, расслышанное только её всё больше расплывающимся в улыбке супругом. Я тоже улыбнулся их паре, хотя они явно были слишком поглощены друг другом, чтобы заметить мою маленькую радость за них обоих, глаза мои уже устремились в ином поиске, я даже не заметил отдаление от меня моего отца, так быстро оказавшегося в кругу танцевальных пар в обнимку с тётей Ниной.