Останови моё безумие (СИ)

Миры среди них не было.
Моя любовь скромно пристроилась в уголке, хрупкими плечиками подпирая стену, которой в беге сумасшедших огоньков меньше всего доставало света. Я не задумываясь, направился в её сторону, бесконечно разочарованный последними аккордами, угрожающими вот-вот быть оконченными. Мира подняла на меня свой тёплый взгляд и встретила мою улыбку, инстинктивно, не глядя, вкладывая свою маленькую ладошку в мою холодную руку.
Не теряя времени, которого и так было недостаточно, мы танцевали совсем не похожие на остальные пары на свадьбе нашей сестры: не кружась, и не пытаясь блеснуть новоизобретёнными па, мы почти не двигались с места, не считали шагов и не хотели казаться умелыми танцорами. Вальсируя в замедленном ритме, мы лишь наслаждались − оба, этим чудесным действом нашего, никому незаметного разоблачения, наши взгляды, зеркально отражающие одни и те же чувства, проникали друг в друга, игнорируя происходящее вокруг, именно поэтому я заметил едва уловимое подрагивание ресниц Миры, а она ощутила согревание моей руки своей детской ладошкой. Мои пальцы даже при пристальном наблюдении не были бы пойманы за чем-то непристойным: они крепко сжимали талию сестры, но ведь именно это предполагалось по правилам благосклонного к нам вальса. Её губы, алые не от холода и не испорченные искусственной краской, не покидала улыбка, светящаяся только для меня, а рука, невесомо опущенная на моё плечо, норовила спуститься ниже к предплечью из-за неудобной для неё высоты моего роста, или просто желая совершить маленькое путешествие. Я улыбнулся своему предположению, несомненно, бывшему верным и мои собственные глаза стали теплее.
− Музыка закончилась, − чуть слышно, едва размыкая губы, прошептала Мира, на секунду сжимая моё плечо одной рукой сильнее, в то время как другая всё ещё грела мою ладонь.
− Да. Спасибо за вальс, − улыбнулся я, так же разочарованно, что и она, медленнее, чем следовало, выпуская её из скромных объятий. − Может, сфотографируемся с Лизкой, пока она не уехала в свадебное путешествие, − неумело предложил, отстраняясь от Миры на безопасное расстояние.
− Давай, и маму с папой тоже позови, − с готовностью согласилась она, снова превращаясь только в сестру.
Я наблюдал как в превышающем мои слуховые возможности шуме и уже послесвадебном переполохе, мои родители пытаются уверить опытного фотографа, что выбранная ими расстановка является оптимальной и самой, что ни на есть композиционной. Я, молча, усмехался над ухахатывающейся усердию родителей невестой, не особо задумывающейся о медовом месяце в данный именно момент и над озабоченным этим фактом лицом жениха, порядочно вспотевшим в такой холод.
− Мира! Ну, дорогая, что же ты стоишь как неродная, скорее становись на своё место рядом с братом, чтобы Толечка с Лизонькой оказались прямо посерединке, − решила закончить с построением тётя Нина, сама придвигая ко мне Миру, при этом неосознанно, наверное, прижимая голову сестры к моей груди: я расслабился. − Совсем другая картина! − подтвердила эта добрая женщина, прежде чем занять своё место по левую сторону от жениха и невесты, отмахиваясь от очередного возмущения недовольного фотографа.
Лизка, наконец, успокоилась и теперь, лишь красиво улыбалась в объектив фотокамеры − позируя, отец с матерью слегка приобнимали друг друга со счастливыми улыбками на лицах. А я исполнял сложную роль мужского манекена. Волосы сестры пахли всё тем же любимым шампунем с запахом апельсинов, и поэтому я старался делать осторожные вдохи, удерживая себя, чтобы не прижаться губами к шёлковым тёмным прядям, только мыслью, что фотография получится не совсем свадебной. Мира неожиданно повернулась ко мне и, в её глазах промелькнуло непонятное мне намерение, уголки губ её дрогнули в незавершённой улыбке, и она незаметно, но просто, спрятала переплетённые наши пальцы в складках свадебного платья в тот самый момент, когда раздался маленький щелчок, и засветилась вспышка.
Традиционная церемония подбрасывания букета невесты прошла на скользких ступенях ресторана, и отец, всё время находившийся поблизости от меня сетовал, как бы бедные Лизкины подружки не поскользнулись на успевшей заледенеть слякоти. Я посмеивался над его предположением, только раз серьёзно рассудив, что и такое вероятно в каких-то процентных случаях.
После неоднократного повторения Лизкиных слов: «Готовы? Точно готовы? Я бросаю! Готовы?» − всех стало немного раздражать раздразнивание «бедных подружек» и кто-то не совсем трезвый из толпы наблюдателей смачно выругавшись, беззлобно прикрикнул на сестру:
− Да девки раньше замуж выйдут, чем Лизка букет этот, наконец, бросит, − раздались тихие хихиканья, впрочем, затянувшие ритуал ещё дольше. Уже замужние подруги, расположившиеся в сторонке от кучки соискательниц счастливого букета, выдавали не менее весёлые предположения, над которыми посмеивался сейчас мой отец:
− Лиза ну бросай же, не жди, когда лилии икебаной станут!
Наверное, потому что все эти нетерпеливые особы поднадоели сестре, она выбросила этот букет прямо на середине этой фразы и совершенно в противоположную от будущих невест сторону, все разом охнули, но я всё равно отчётливо различил вздох счастливой обладательницы долгожданного букета, потому что слышал его уже тысячи и тысячи раз:
Букет поймала Мира…
====== Глава 32 ======
 Комментарий к Глава 32 Здравствуйте мои дорогие читатели) Надеюсь, кто-нибудь читает помимо самой истории Миры и Влада ещё и мои пространные примечания)) В последнее время лимит моего свободного времени стал ещё более ограниченным. Так что, сегодня передо мной стоял выбор или ответить на все ваши отзывы или всё-таки дописать и выложить новую главу. Как видите, я выбрала последнее. Прошу прощения у всех, кому не смогла ответить и приятного Вам прочтения)
Ваша Наргиз.
P.S Неожиданно поняла почему Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ»)))
ВЛАД.
Мой чёрный джип оказывал мне сейчас неоценимую услугу: он продвигался черепашьим шагом по дорожке во дворе по направлению к гаражу. Было уже довольно поздно, с учётом раннего наступления темноты и скорого побега солнца за навесные тучи в двадцать два ноль ноль (как не врали мои часы на запястье) стояла глубокая ночь. Оставив машину в гараже, я по привычке не прошёл сразу в дом, а вернулся во двор, забыв пальто на заднем сиденье автомобиля. С самой свадьбы Лизы земля не чувствовала нежного снежного покрывала и теперь на улице лютовал лишь сухой зимний холод, в деловом пиджаке ему было легко пробраться под самую мою кожу, но это было совсем неубедительным доводом не заглядывать в мастерскую к сестре.
Небольшая постройка в задней части двора изначально задуманная как летняя беседка, позднее передуманная в складское помещение для оконченных и отложенных картин сестры, которые она не собиралась выставлять на продажу до определённого момента, теперь представляла собой настоящую мастерскую художника. Летом, когда и осуществлялась эта внеплановая стройка, не занявшая у бригады рабочих много времени и не принесшая никому особых хлопот: загорающиеся глаза Миры каждый раз по окончанию трудового дня парней и их планового отчёта о проделанной за день работе, а затем и воодушевлённый пересказ сестрёнки в моих объятиях служил мне самой большой наградой. Но сейчас стоя перед самой дверью в этот домик и наблюдая за горящим светом в его окнах, глупо улыбаясь своему недавнему предположению, что сестра наверняка ещё не спит, я вдруг понял, что эта маленькая обитель предназначена именно для меня.
Я нескромно, без предупреждения вошёл в незапертую дверь, тепло большой залы создало контраст с устоявшимся на дворе двадцатиградусным холодом для моего тела, лицо как будто обдало жаром. Полешки, лениво разгорающиеся в камине, тихо потрескивали и приковывали взгляд к смирному огню, на них и были обращены задумчивые глаза Миры, расположившейся неподалёку. Сестра сидела на огромном белом ковре (единственное, что было разрешено принести сюда: ковёр и кресло-качалку), скрестив голые ноги и обхватив колени руками. С распущенными волосами, в белой мужской рубашке − моей, она сжимала в одной руке кисть, измазанную в краске, не замечая, что продолжает разрисовывать уже не холст (отчего-то лежащий на полу), а свои детские коленки.