Не буди лихо
Диметриуш нахмурился и со смесью ужаса и недоверия втянул в себя воздух. Со стороны могло показаться, что он принюхивается. И в какой-то мере это именно так и было. Было бы, если бы магию можно было вынюхать, как вынюхивает охотничья собака след зверя.
В помещении пахло пылью, дымной горечью, подгоревшим луком и — самую малость — мокрым асфальтом. Диметриуш рванулся к дверям, надеясь успеть до того, как ключ повернётся в замке — и опоздал.
— Проклятье!
Стены камеры задрожали, а пол заходил ходуном, будто под ним вдруг заработал какой-то сложный механизм. Хотя почему будто? Именно он, судя по тому, как стремительно меняется пейзаж за окном, скрежетал и шевелил шестерёнками, катастрофически поворачивая жизнь Диметриуша Бьёри в совершенно ненужную ему сторону.
— Вот же суки! — почти восхищённо воскликнул он и со всей силы треснул по двери, прекрасно понимая бесполезность своего поступка.
— Всё равно никто не поверит! — прокричал Димон, к огромному своему сожалению, понимая, что это неправда.
И в следующую секунду пол прекратил содрагаться, мелькающие за окном картинки остановились на каменной стене, и наступила тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием наследника Красного императора, до которого, кажется, только сейчас дошло, что на этот раз он вляпался по-крупному.
Совершенно автоматическим жестом Димон потянулся к цепочке на шее и едва не взвыл в голос, вспомнив о том, что так необходимое сейчас Родительское око защищало Машку.
В последний раз он чувствовал себя запертым в мышеловке дураком в день памятного футбольного матча. Сейчас к этому прекрасному чувству присоединилось ещё одно: на этот раз таинственный некто позаботился о том, чтобы Диметриуш не сбежал, заполнив камеру нейтрализующим магию перемещения блокатором.
Медленно, словно нехотя, Димон достал ключ и начертил в воздухе символ вызова Лифта. Конечно же, он не приехал. Зло усмехнулся, спрятал цепочку под майку и методично принялся рвать на лоскуты ни в чём не повинную наволочку, чтобы хоть на чём-то выместить сжигающую его ярость, потому что прекрасно понимал, что очередной выплеск его лишь ослабит, что в сложившейся ситуации было бы, мягко говоря, нежелательно. Потому что неизвестно, кто за всем этим стоит. Одно дело, если Ян Фоллетский — вольно или нет, но он был частью семейного круга Диметриуша, а потому не мог навредить его жизни. И совсем другое, если Охотники — создавать ловушки в немагическом пространстве было их излюбленным методом.
О том, что это может быть какой-то третьей, незнакомой Димону, силой, думать не хотелось, как не хотелось думать о том, что начнётся в Мироздании в целом и в Империи демонов в частности, когда станет известно, что наследник Красного императора сбежал из-под ареста, подтверждая тем самым свою вину.
«И Машку, конечно же, начнут искать с утроенной силой все, кому не лень, — с тоскою подумал он. — Хоть бы Савелий не позволил ей вляпаться в историю или, что ещё хуже, совершить какую-нибудь глупость».
Хотя сделать большую глупость и вляпаться в худшую историю, чем вляпался он сам, уже невозможно по определению.
«Выяснить бы только, чего они хотят… Хорошо, если только смены династии, с этим я как-нибудь справлюсь. А что если за этим стоит что-то другое?»
Что, если за этим скрывается кто-то, кто мечтает уничтожить весь род Бьёри? Что ни говори, завистников и врагов у их семьи было более, чем предостаточно. И как быть, если выяснится, что на древнем дереве рода, своими корнями уходящем так глубоко в историю, что ходят слухи, будто бы нынешний Император состоит в родстве с самими богами, выросло гнилое яблоко?..
От терзающих душу сомнений и подозрений разболелась голова, Диметриуш подошёл к умывальнику, наклонился так, чтобы холодная струя ударила по затылку и крутанул вентиль.
И ничего не произошло. Первой мыслью было, что его решили убить таким извращённым способом. Димон, конечно, демон, а не человек, но без воды тоже очень быстро отбросит копыта. А в следующий миг из водостока донёсся отборный мат, завершившийся внезапным:
— Какого ушастого хера?
Голос был каким-то металлическим, гнусавым, но при этом отчего-то знакомым.
Несмотря на пугающую абсурдность ситуации, Димон негромко фыркнул.
Голос продолжал ругаться, костерил на чём свет стоит того придурка, который сконструировал канализацию тюрьмы, маму придурка, бабушку придурка, саму тюрьму с её директором и поваром с его гестаповскими методами готовки.
— Почему, сука, жизнь такая!? — проскрипел голос, который теперь уже не просто казался знакомым, теперь Диметриуш совершенно точно знал, кого нечаянно потревожил, открутив вентиль крана в неурочное время.
Димон тряхнул головой и рассмеялся.
— Вот честное слово, — с трудом выдавил сквозь истеричное веселье, — не ожидал, что вы знаете такие слова, дорогой профессор.
— Профессор? Кто здесь? То есть, там? Ау! — послышался звук, напомнивший Диметриушу его первые годы жизни в Кадетском корпусе. Им было тогда лет по восемь-девять, кажется. Именно в таком возрасте глупости кажутся особенно смешными. Тогда впервые Димон играл в карты на желание (особенно смешно, если учитывать, что в компании были одни мальчишки). И проигравший должен был подойти к двери комнаты профессора по этике взаимоотношений транспортных субъектов, Базиля Шахевича, стукнуть поварёшкой по дну эмалированной кастрюли и громко прокричать:
— Время завтрака пришло!
Это воспоминание стало катализатором для почти угасшего смеха, и Димон громко всхлипнул:
— С-скорее ужина…
— Какого, к херам ушастым, ужина?
— Да почему ж ушастого-то, Базиль! Ради неба, где вы берёте такие красочные образы?
Директор Машкиного Техникума, наконец, перестал ругаться и, дождавшись, пока Димон перестанет ржать, спросил:
— Диметриуш? Это вы? С вами всё в порядке?
— Если не считать того, что я в ловушке и у меня, кажется, истерика?..
— Понятно.
В кране что-то булькнуло, хлюпнуло и, наверное, целую минуту не происходило ничего, а затем по трубам вдруг зашумела вода, и Диметриуш удивлённо попятился от умывальника. Рассеянно потёр затылок, краем сознания отмечая, что вода не исчезает в водостоке, а скапливается на дне умывальника неприятной мутной лужей. Задумчиво щёлкнул по тусклому крану пальцем, размышляя о том, мог ли ему померещиться голос из водопровода.
«Да ну! — тряхнул головой. — Это такая бредовая ситуация, что она просто обязана быть правдой. Видимо, канализация соединяет мою камеру с камерой Базиля», — догадался он и крутанул вентиль, перекрывая воду. Наступила тишина, которую, казалось бы, ничто и никогда уже не сможет нарушить.
«Чёрт! А может, они мне что-нибудь в еду подсыпали? Какой-нибудь галлюциноген?.. А потом в новостях прокрутят ролик, где я разговариваю с краном… То-то смеху будет! Пожалуй, больше бы не было, даже если б я на самом деле сбежал из-под ареста…»
Диметриуш посмотрел на перстень. Старинный артефакт молчал. Значит, не отравление. Значит, не показалось. Он опустился на колени перед умывальником и осторожно постучал по покрытому влажной слизью колену сточной трубы.
— По голове себе постучи, — ворчливо прогудели внутри. — И включи воду, что за шутки?
«Чёрт!» — Диметриуш покраснел от стыда, чего с ним не случалось чёрт знает сколько времени, и поторопился открыть воду. Надо было быть полным идиотом, чтобы упустить такую простую вещь, как внутреннюю стихию Базиля. Бьёри вдруг вспомнилось, в каком состоянии он обнаружил себя в кабинете Шахевича после Машкиного спонтанного выплеска, вспомнил объяснения директора насчёт того, что Зоенька очень кстати держит под рукой большой запас зелёного чая, и сначала покраснел ещё больше, а затем побледнел, настигнутый внезапной, совершенно параноидальной мыслью.
«А ведь Базиль пропал уже очень давно, — прошептал внутренний голос. — И если всё это время он находился здесь, то почему не сбежал? Уж если он может перебраться по канализации из одной камеры в другую, то что его удерживает от того, чтобы покинуть стены этой тюрьмы?»